Мастер Баллантрэ

— То, что вы называете благородством, не благородство, а гордость.
— Прошу вас не учить меня, я в ваших поучениях не нуждаюсь, — ответил он.
Я понял, что он нуждается в помощи, и поэтому, не долго думая, отправился вниз, и как только миссис Генри ушла к себе в комнату, я постучался к ней и попросил позволения войти.
Она в удивлении взглянула на меня, когда я вошел, и спросила:
— Что вам угодно от меня, мистер Маккеллар?
— Бог свидетель, сударыня, что я никогда бы не осмелился вас потревожить — сказал я, — если бы я не убедился в том, что это необходимо. Моя совесть не позволяет мне дольше молчать. Я положительно удивляюсь, как вы и лорд Деррисдир можете быть, извините за выражение, до такой степени слепы, что не видите, что вокруг вас делается. Вы столько лет живете с таким благородным, таким честным человеком, как мистер Генри, и так мало его знаете.
— Что вы хотите этим сказать? — спросила она резким тоном.
— Знаете ли вы, куда идут деньги мистера Генри, ваши деньги и те деньги, которые ваш муж тратил прежде на покупку вина для стола? Знаете куда? В Париж, к известному вам человеку. В продолжение семи лет мы выслали ему восемь тысяч фунтов, и мой патрон был до такой степени нерассудителен, что скрывал все это от вас.
— Восемь тысяч фунтов! — повторила она. — Это невозможно! Наше поместье не дает таких доходов.
— Одному Богу известно, сколько нам стоило труда добыть эти деньги, — сказал я, — но факт остается фактом: мы послали ему восемь тысяч шестьдесят фунтов с несколькими шиллингами. Если я осмелился вмешаться в это дело, так только с той целью, чтобы вы не думали о моем патроне, что он скуп, когда это неправда. Теперь вам все известно, больше я ничего не скажу.
— Вы отлично сделали, что вмешались в это дело, — сказала она, — и я действительно достойна порицания за то, что я такая невнимательная жена, — присовокупила она, глядя на меня с улыбкой, — но я постараюсь все это изменить, непременно постараюсь. Мастер Баллантрэ был всегда очень беспечный и легкомысленный человек, но сердце у него доброе и благородное. Я напишу ему. Вы не можете себе представить, как вы расстроили меня тем, что вы мне сообщили.
— Я думал, напротив, оказать вам большую услугу тем, что я открыл вам глаза, — сказал я, в душе страшно сердясь на нее за то, что она все еще так восторженно отзывалась о мастере Баллантрэ.
— Да, да, разумеется, вы оказали мне услугу, разумеется, оказали услугу, — сказала она.
В тот же самый день я, к великому своему удовольствию, увидел, как мистер Генри выходил из комнаты жены. Он имел совсем иной вид, чем в продолжение всех этих последних лет, а на его лице заметны были следы пролитых слез. По всей вероятности, он помирился с женой.
«Ага, — подумал я, — я все-таки правильно поступил, что обратился к миссис Генри».
На следующий день, в то время как я сидел за своими счетными книгами, мистер Генри сзади подошел ко мне и нежно потряс меня за плечи.
— Я не ожидал, что вы такой изменник, — сказал он мне ласковым голосом.
Это было все, что он сказал, но он сказал это таким ласковым, полным благодарности тоном, что в нем я прочел самую искреннюю похвалу.
Мое вмешательство привело все-таки к известным благоприятным результатам. Когда в следующий раз посланный от мастера Баллантрэ явился снова к нам за деньгами (и это было в очень скором времени), он вместо денег получил только письмо. Обыкновенно я отвечал на все эти письма коротко и ясно, так как тут и писать было нечего, а в письме обозначалось только, какая посылалась сумма, в этот же раз я даже и не видел письма, которое ему послали. Мистер Генри вместе с женой сочинили его, и, по всей вероятности, содержание его было не особенно интересно для того, кому оно посылалось. Во всяком случае, я должен сказать, что давно не видел мистера Генри в таком хорошем расположении духа, как в тот день, когда было послано письмо.
Отношения между мистером Генри и его женой сделались сноснее. На мистера Генри в его семье не смотрели теперь, по крайней мере, как на врага, и он, наверное, жил бы с женой даже дружно, если бы только он был менее горд, а она перестала любить своего прежнего идола. Эта злополучная страсть к брату ее мужа и была главной причиной ее несчастья и несчастья мистера Генри.
Удивительно, насколько мысль о том, что миссис Генри любит не его, а его брата, отравляла существование мистера Генри и насколько эта мысль оскорбляла его гордость и препятствовала сближению супругов. И странно, что хотя миссис Генри теперь никогда не заикалась о своих чувствах к мастеру Баллантрэ и упорно молчала о нем, все мы знали, что любовь ее принадлежала не тому человеку, за которым она замужем, а тому, кто жил и наслаждался жизнью в Париже. Быть может, читатель полагает, что после того, как я сообщил ей о том, что мастер Баллантрэ разоряет ее и ее мужа, она стала меньше любить своего идола? О, нет, нисколько! Что мистер Генри приходил в возмущение от мысли о том, что жена любит его брата, вполне естественно: если бы мастер Баллантрэ когда-нибудь оказал ей малейшее внимание, нежно любил ее или интересовался ею, то можно было бы еще понять, почему она питает к нему привязанность, но он, наоборот, относился к ней всегда крайне нелюбезно и нисколько не стеснялся в своем поведении с ней. Поэтому вполне понятно, что любовь к бессердечному, беспутному человеку приводила мистера Генри в ярость.
Я вообще по природе не влюбчив и мало интересуюсь любовными интригами, поэтому не мудрено, что любовь, которую миссис Генри питала к такому недостойному человеку, как мастер Баллантрэ, не внушала мне симпатии и возбуждала во мне лишь одно отвращение. Я отлично помню, как я один раз рассердился на какую-то простую девушку, прислуживавшую в доме лорда, за то, что она пела какую-то любовную песню, которую, по моему мнению, нельзя было петь, и помню, что вся женская прислуга в доме лорда не любила меня за то, что я не обращал на нее никакого внимания. Мистер Генри очень потешался этим и не раз поддразнивал меня по поводу того, что женская прислуга меня недолюбливает. Странно, несмотря на то, что и мать моя, и моя тетка Диксон, которая платила даже за меня в то время, как я находился в университете, были очень хорошие и трудолюбивые женщины, и я, стало быть, имел дело с прекрасными представительницами женского пола (женский пол был мне всегда несимпатичен), и хотя я и не позволял себе обращаться с женщинами нелюбезно, я по возможности избегал их общества. В том, что я избегал женщин, я нисколько не раскаиваюсь, так как не раз имел случай убедиться в том, что те, которые поступали в этом случае менее благоразумно, чем я, страдали от этого. Мысль о том, как много страданий мужчинам причиняет любовь к женщинам, невольно приходила мне на ум, когда я думал о мистере Генри, и невольно запала мне снова в душу в то время, как я перечитывал во второй раз письмо, поданное мне неизвестным человеком. Письмо это я получил вскоре после того, как посланный от мастера Баллантрэ отправился в обратный путь, не получив денег, и письмо это было первым предвестником последовавших в скором времени неприятностей.
 
Письмо полковника Бурке
 
(впоследствии кавалера Бурке)
 
к мистеру Маккеллару
 
 «Мой дорогой сэр, вы, без сомнения, будете крайне удивлены, получив письмо от столь мало знакомого вам человека, но так как во время своего пребывания у лорда Деррисдира я заметил, что вы человек серьезный и положительный, и я должен сказать, что эти качества в человеке я высоко ценю, настолько же высоко, как я ценю солдата за его храбрость, то я и решаюсь обратиться письменно к вам, тем более, что мне известно, какой интерес вы питаете к той уважаемой семье, которой вы служите, или, вернее сказать, какой вы друг этой семьи. В этом я убедился, когда поговорил с вами в то утро, в которое вы были так любезны проводить меня. 
 
 Находясь уже второй день в Париже, в этом знаменитом городе, где в настоящее время стоит мой полк, я воспользовался случаем и отправился к моему другу, мастеру Б., чтобы узнать от него, как ваша фамилия, которую я, признаться, снова было забыл, и теперь, узнав ее, спешу сообщить вам весьма интересную новость. 
 
 В то время, когда мы виделись с вами в последний раз, я сообщил вам о том, что у моего друга в Париже хранится весьма крупное состояние. Благодаря этому состоянию он в скором времени по приезде в Париж поступил в полк, а благодаря протекции сделался командиром полка, тогда как я, несмотря на то, что состоял в свите принца, должен был ехать в провинцию, в глушь. Я также привык вращаться в аристократическом обществе и служить при дворе, и поэтому вполне сочувствую моему другу в том отношении, что он не пожелал жить в провинции, хотя, должен сказать, дорогой сэр, что лучше решиться уехать подальше от столицы, чем искать протекции у дам, как это сделал мой друг Б. Он вообще пользуется огромным успехом у женщин, и благодаря им он сделал карьеру. 
 
 Но счастье его продолжалось недолго. Когда я имел удовольствие видеть его в последний раз, он только что вышел из Бастилии, куда его засадили, по какой причине, мне неизвестно, так как она держится в секрете, и откуда его теперь выпустили. В настоящее время у него, разумеется, ничего больше нет, ни полка, ни капитала: все у него отнято. Ни хитрость, ни протекция не могут ему теперь больше помочь, вы, вероятно, согласитесь со мной в этом отношении. 
 
 Мастер Б., умом и гениальностью которого я и ныне восторгаюсь и которого я люблю, так как считаю его своим другом, находится в настоящее время в крайне печальном положении. Он положительно в отчаянии и желает непременно предпринять экскурсию в Индию (туда я также намереваюсь съездить, вместе с моим известным соотечественником, мистером Лалли). 
 
 Насколько я мог понять, моему другу на поездку нужны деньги, и вот об этом я и имею честь доложить вам, мой дорогой сэр. Вы, быть может, слышали военную пословицу: „Врагу, лишь бы он обратился в бегство, каждый рад выстроить хотя бы даже золотой мост“, и вот этой пословицей я советую вам руководствоваться. 
 
 В надежде, что вы воспользуетесь моим советом, я, прося вас передать мое нижайшее почтение лорду Деррисдиру, его сыну и прелестной миссис Дьюри, остаюсь, дорогой сэр, вашим покорным слугой 
 
 Ф. Бурке».