Мертвый час
– И тут графу Андрею Петровичу телеграмму подают…
– Ну какую телеграмму? Письмо.
– Телеграмму.
– Ой! Откуда тебе знать! Ты к тому моменту лыка не вязал.
– И что с того? Каким бы ни был форте-пьяным, – Четыркин сделал паузу, чтобы княгиня смогла по достоинству оценить его шутку, – письмо от телеграммы завсегда отличу. Даже прочесть сумел: «Час ночи зпт «Донон», а вот подпись разглядеть не успел. Граф так обрадовался, что сразу велел карету закладывать, мол, важная встреча. И Автандилу этак по-семейному сказал: де, если сегодня выгорит, с тобой рассчитаюсь. Тот аж подпрыгнул: «Мы второй месяц здесь, каждый день завтра-завтра, а в вашем столе облигаций на сорок тысяч, их отдайте!» Андрей Петрович рассвирепел: «Молчи! Облигации тебя не касаются. А вякать будешь, вообще ничего не получишь». У Автандила глаза налились, кулаки сжались, того и гляди выхватит кинжал и на графа кинется. Ася его успокаивать, а он: «Молчи, женщина, когда мужчины говорят!» – выскочил из-за стола и побежал в дом. Мы с графом выпили, он уехал…
– Он-то уехал, а ты под стол упал! – с укором напомнила Четыркина.
– И правильно сделал. Если бы я не нафурыкался, грабителя не поймали бы. Однако по порядку… Итак, из-за того что я на ногах не стоял, графиня Мария Дмитриевна, добрая душа, оставила меня ночевать. Уложили меня в гостевой комнате на втором этаже. У Волобуевых все спальни там, наверху. Проснулся я в третьем часу ночи, сунул руку под кровать, а горшка-то и нет. Слуги нерадивые забыли поставить. Пришлось одеваться. Вышел в коридор, а там зги божьей не видать. Свечу-то прихватить не додумал, понадеялся на белые ночи. Иду себе тихонечко по стеночке, добрался до поворота и тут слышу – скрип. Кому, думаю, не спится? Выглянул аккуратно, вдруг графиня? Панталоны-то я напялил, а про сорочку позабыл. Присмотрелся – слава богу, не она, Автандил.
– В темноте его узнали? – удивилась Сашенька.
– Так он со свечой шел.
– Прямо на вас?
Вопрос задала с подвохом. Если человек двигался в противоположную от Четыркина сторону, лицо разглядеть нельзя.
Но Глеб Тимофеевич простодушно признался:
– Нет, не на меня. Наоборот.
– И как же вы его узнали?
– Как-как? По халату с павлинами. Ни у кого такого нет. Хотел было окликнуть, но почему-то… Увы, лишен я таланта описывать свои ощущения. Потому просто поверьте, милые дамы, почувствовал что-то недоброе, зловещее. И тихонько, чтобы, не дай бог, не скрипнуть половицей, двинулся за ним. Урушадзе повернул, и я следом, он в кабинет графа, и я туда же. Вошел, смотрю, а князь ящик письменного стола ломает, в котором облигации хранятся.
– Знали, где они лежат? – удивилась Сашенька.
– Знал, – подтвердил Четыркин. – Граф мой старый друг и всецело доверяет мне. Замок в том ящике весьма надежен, ни один мазурик ключ не подберет. Потому Автандил, не мудрствуя лукаво, его и сломал.
– Голыми руками?
– Нет же, отверткой. Но это после выяснилось. А в тот момент я закричал: «Что вы делаете?» Думал, испугаю, пристыжу. Куда там! Хорошо, что жив остался – Урушадзе выстрелил в меня.
– Выстрелил? – изумилась Сашенька. – Он был вооружен?
– Граф в том ящике «кольт» держит. Вот Автандил им и воспользовался. И ведь запросто мог в меня попасть. Но, благодаренье господу, промазал. Второго выстрела я ждать не стал, выскочил в коридор, дверь за собой захлопнул и как закричу на весь дом: «Грабят! Убивают!» В ответ слышу в кабинете грохот и звон разбитого стекла. Что такое? Приоткрыл дверь, заглянул осторожненько – а вдруг князь маневр хитрый задумал, чтоб выманить меня? Ан нет! Окно разбито креслом, а Автандила-то и нету. Исчез! Подбежал я к раме, глянул вниз, однако темнота, туман, ничего не разглядел. Тут и домашние подбежали. Графиня Мария Дмитриевна, Леонидик, Ася, слуги, наша Нина…
– Дочка тоже у Волобуевых осталась, – пояснила Четыркина.
– Даже Миша прикатил.
– А это кто? – спросила Сашенька.
– Как? Вы про Мишу не знаете? – воскликнули супруги хором.
Тарусова помотала головой.
– Старший брат Аси, калека, – пояснил Глеб Тимофеевич.
– В прошлом году, как раз на свадьбе Аси и Автандила, лошадь под ним понесла, а потом, сделав свечку, упала на спину и придавила молодого графа, – дополнила Юлия Васильевна. – Когда Мишу достали из-под кобылы, на ноги встать он не смог. Каким только докторам его Волобуевы не показывали, все без толку. С тех пор прикован к коляске.
– Давайте я про ограбление продолжу, – перебил жену Четыркин. – Все собрались в кабинете, спрашивают меня, что случилось, а я к Асе: «Где ваш муж?» Выяснилось, что из-за ссоры он лег отдельно от нее, в другой комнате, в которой раньше младший сын Волобуевых обитал, Николя…
– Он закончил этим летом гимназию и уехал в Москву, поступать в Пехотное училище, – опять дополнила мужа Четыркина.
– Я рассказал всем, чему стал свидетелем. Ася в крик, мол, спьяну мне причудилось. Стали осматриваться, а облигаций-то в ящике нет. А с ними и листок исчез, на котором на всякий случай их номера переписаны.
– Хранить такой листочек вместе с облигациями глупо, – заметила Тарусова.
– А он был спрятан совсем в другом месте, в томике Гоголя на книжной полке, – возразил ей Четыркин. – Что лишний раз доказывает вину Урушадзе. Только домашние знали, что сей листок существует и где спрятан. Прибыла полиция. Я повторил свой рассказ полицмейстеру Плешко. Ася опять в крик, де, муж ее спит. Стали стучаться в комнату Николя. Урушадзе не открывает. С разрешения графини Марии Дмитриевны полицейские выломали дверь. Знаете, что там увидели? Дверь на балкон распахнута, а с него спущена веревочная лестница…
– А князь Урушадзе? – спросила Тарусова.
– Его в комнате не было. Полицмейстер решил устроить в комнате засаду. Ждать пришлось долго. Лишь в одиннадцать утра Урушадзе забрался в комнату обратно. При обыске у него обнаружили «кольт». «Кольт» графа Волобуева! Его легко опознать, он с дарственной гравировкой.
– А облигации? – спросила Сашенька.
– Облигации подлец успел спрятать! А где – не говорит. Вообще не желает сознаваться, мол, гулял всю ночь.
– А как он объяснил свое отсутствие, «кольт» в кармане, веревочную лестницу?
– Вы будете смеяться, княгиня! По словам Урушадзе, лег он рано, девяти не было. Где-то в одиннадцать вечера проснулся. Было душно, ему захотелось прогуляться. Но дом ночью заперт, будить слуг князь не захотел. Он знал, что в шкафу хранится веревочная лестница – Николя в детстве любил играть в разбойников, нравилось ему тайком покидать дом и так же тайком возвращаться. Автандил спустил эту лестницу с балкона и пошел прогуляться. Потом якобы нашел стог сена, прилег на минутку, да так и проспал до десяти утра. А про ограбление он, видите ли, знать не знает! Представьте себе: был крайне возмущен, что смеют его обвинять. Как же, он ведь князь.
– А «кольт» как объяснил?
– Сказал, что в саду нашел, когда домой возвращался.
– Думаете, врет?
– Уверен в этом. На рассвете городовые тщательно обыскали сад и «кольт» не нашли. Зато нашли халат с павлинами, князь его в кусты черной смородины закинул.
– Зачем?
– В халате-то по городу не погуляешь.
– Странная история, – сказала Сашенька. – Очень странная. Мне кажется, князь Урушадзе невиновен.
– Как это? Я его видел…
– Вы видели его халат. Его мог надеть кто угодно!
– Кто, например?
– Пока не знаю. Сперва надо понять, как все произошло. Допустим, Урушадзе говорит правду: он проснулся, сбросил с балкона лестницу, спустился по ней и ушел. Прислуга Волобуевых спит в господском доме?
– Да, на первом этаже, – подтвердил Четыркин. – Как только я закричал, они прибежали наверх.
– Но все ли? Допустим, кто-то из них задержался в саду, увидел, как спускается по лестнице Урушадзе, и решил воспользоваться представившимся случаем. Забрался наверх, надел халат князя и направился в кабинет графа…
– А как он дверь в коридор открыл? Ключ-то от комнаты Николя нашли при обыске у князя Урушадзе.