Боевой гимн матери-тигрицы
Тогда-то я и решила написать эпический роман. К сожалению, у меня не было к этому никаких способностей, о чем мне намекнуло вежливое покашливание и хихиканье Джеда, читавшего мою рукопись. Более того, Максин Гонг Кингстон, Эми Тэн и Юнг Чанг своими книгами “Воительница”, “Клуб радости и удачи” и “Дикие лебеди” положили меня на обе лопатки. Поначалу, мне было горько и обидно, но затем я поборола эти чувства и заболела новой идеей. Благодаря своим знаниям в области юриспруденции и семейному опыту я могла бы написать о законах и этнической принадлежности людей в развивающихся странах. В принципе мне всегда нравились беседы об этносе. А закон и технология развития, которую в то время изучали очень немногие люди, были моей специальностью.
Звезды выстроились в правильном порядке. Сразу после рождения Софии я написала статью о приватизации, национализации и этничности в Латинской Америке и Юго-Восточной Азии, и её опубликовала Columbia Law Review. Вооружившись этой статьёй, я начала искать преподавательскую работу по всей стране. В припадке ошеломляющего безрассудства я согласилась на собеседование с комиссией по найму Йеля. Я встретилась с отборщиками за обедом в пугающем йельском заведении Mory's и была настолько косноязычной, что оба профессора извинились и рано ушли, а декан школы права оставшиеся два часа рассказывал об итальянском влиянии в архитектуре Нью-Хейвена.
На факультет меня не позвали, то есть обед я провалила. Иными словами, коллеги Джеда меня отвергли. Это было не здорово, поскольку осложнило процесс моей социализации.
Но затем я получила другое серьёзное предложение. Когда Софии было два года, юридическая школа при университете Дьюка предложила мне преподавательскую должность. На радостях я тут же согласилась, и мы переехали в Дурхам, Северная Каролина.
Глава 8 Лулу и её музыкальный инструмент
Я обожала Дьюк. Мои коллеги были великодушными, добрыми и умными, и мы быстро сдружились. Единственной помехой было то, что Джед все ещё работал в Йеле, располагавшемся в пяти сотнях миль от нас. Но мы справились с этим, проведя несколько лет в разъездах между Дурхамом и Нью-Хейвеном, хотя Джед, конечно, ездил больше меня.
В 2000 году, когда Софии было семь лет, а Лулу четыре, меня пригласили посетить юридическую школу
Нью-Йоркского университета. Мне была ненавистна сама мысль об отъезде из Дьюка, но Нью-Йорк был намного ближе к Нью-Хейвену, так что мы упаковали вещи и на полгода перебрались на Манхэттен.
Это были напряжённые полгода. “Посетить" в юридическом мире означает присоединиться к факультету на экспериментальной основе. Обычно это собеседование длиной в семестр, во время которого ты пытаешься впечатлить всех и каждого своим умом и в то же время подлизываешься (“Но у меня есть с вами свои счёты, Бернард. Нет ли у вашей модели сдвига системы понятий куда более далеко идущих последствий, чем вы думали?” или “Я не уверена, что сноска 81 в вашей откровенно опасной статье “Закон и Лакан” меня полностью убедила. Вы не против, если я поручу изучить её своим студентам?").
Что касается школ, то у Манхэттена в этом смысле была репутация, заставлявшая волосы вставать дыбом. Мы с Джедом познакомились с третьеклассниками, готовившимися к экзаменам, и малышами с трастовыми фондами и их собственными фотографическими портфолио. В конечном итоге мы решили отправить Софию в государственную школу. P.S. Которая находилась через дорогу от нашей съёмной квартиры. Для Лулу мы нашли подготовительную школу, однако ей пришлось пройти через ряд вступительных экзаменов.
В разместившейся в здании красивой церкви с витражами подготовишке, куда я очень хотела отправить Лулу, директриса приёмной комиссии вышла ко мне уже через пять минут, чтобы спросить, умеет ли моя дочь считать, - не то чтобы в этом было что-то не то, просто ей хотелось удостовериться. "О, боже мой, конечно же, она умеет считать! - воскликнула я в ужасе. - Оставьте меня с ней на секундочку".
Я оттащила дочь в сторонку. "Лулу! - прошипела я. - Что ты делаешь? Это тебе не шутки". Лулу нахмурилась: "Я считаю в уме".
- Ты не можешь считать только в уме - тебе нужно проговаривать это вслух, чтобы показать этой даме, что ты умеешь считать! Они не примут тебя в школу, если ты этого не покажешь.
- А я не хочу в эту школу.
Как уже говорилось, я не верю в подкуп. И ООН, и Организация экономического сотрудничества и развития имеют ратифицированные конвенции против взяточничества; кроме того, вообще-то это дети должны платить родителям. Но я была в отчаянии. "Лулу, - шептала я. - Если ты сделаешь это, я дам тебе конфетку и свожу в книжный магазин". Я затащила дочь обратно. "Теперь она готова", - сказала я радостно.
На сей раз мне позволили сопровождать Лулу на экзамен. Директриса поставила на стол четыре кубика и спросила Лулу, сколько их.
Лулу посмотрела на них, а затем сказала: "Одиннадцать, шесть, десять, четыре". Я похолодела и подумала, не стоит ли мне схватить Лулу и бежать оттуда прочь, но директриса спокойно добавила ещё четыре кубика: “А эти, Лулу, ты сосчитать сможешь”? На сей раз Лулу смотрела на кубики чуть дольше, а затем сосчитала: "Шесть, четыре, один, три, ноль, двенадцать, два, восемь". Я не могла этого вынести: "Лулу, прекрати!"
- Нет-нет, прошу вас, - директриса подняла руку, весело глядя на меня, а затем вновь повернулась к Лулу. - Я смотрю, Луиза, тебе нравится все делать по-своему. Я права? - Лулу стрельнула на меня глазами - она знала, что я недовольна, - а затем коротко кивнула.
- Здесь восемь кубиков, - сказала директриса как бы вскользь. - Ты все сделала правильно - пусть даже твой ответ был таким необычным. Это замечательно - хотеть обрести собственный путь. И это как раз то, что мы приветствуем в нашей школе.
Я выдохнула и расслабилась. Я бы сказала, что той женщине Лулу понравилась. На самом деле она нравилась многим людям - было нечто притягательное в её неспособности заискивать. Слава богу, подумала я, мы живём в Америке, где - вне всякого сомнения, благодаря войне за независимость - ценят бунт. В Китае Лулу отправили бы в трудовой лагерь.
По иронии судьбы, Лулу влюбилась в свою Нью-Йоркскую школу, в то время как София, которая всегда была немного стеснительной, переживала тяжёлые времена. На родительском собрании её учительница сказала нам, что, хотя у неё ещё не было лучшей ученицы, она очень переживает из-за замкнутости Софии, поскольку каждый обед девочка проводит в одиночестве, бродя по двору с книгой. Мы с Джедом были в панике, но, когда спрашивали Софию о школе, дочь настаивала, что ей очень весело. Мы с трудом пережили тот семестр. Мне даже удалось получить предложение от Университета Нью-Йорка, которое я почти что приняла. Но затем произошла серия неожиданных событий. Я опубликовала юридический обзор на тему демократизации и этничности в развивающихся странах, который привлёк внимание политических кругов. Из-за этой статьи Йель предложил мне стать штатным профессором. Мы перестали быть кочевниками, Джеду больше не надо было разъезжать между городами, а София и Лулу поступили в начальную школу Нью-Хейвена.
К тому времени Лулу также начала брать уроки игры на фортепиано у Мишель, учительницы Софии, в Neighborhood Music School. Мне казалось, что я веду двойную жизнь. Я поднималась в пять утра и полдня изображала из себя профессора Йельского университета, а затем неслась домой ради ежедневных музыкальных занятий, в которых Лулу неизменно участвовала только благодаря угрозам, шантажу и вымогательству.
Как оказалось, Лулу была музыкантом от природы с практически абсолютным слухом. К сожалению, она ненавидела зубрёжку и не могла сосредоточиться во время занятий, предпочитая разговаривать о птицах за окном или о морщинах на моем лице. Все же с помощью метода Сузуки она быстро прогрессировала и была отличной исполнительницей. Во время выступлений она не была столь же безупречной, как её сестра, но все, чего ей не хватало с точки зрения техники, она с лихвой возмещала стилем и музыкальностью.