Снулль вампира Реджинальда
– Ну как?
«Пламень» единодушно признали амброзией.
После него «спотыкач» пился как вода.
Августа Пумперникеля известие о безопасности фестиваля заметно приободрило. Да и близость к троице венаторов вселяла уверенность. Тем не менее он с подозрением косился на каждого нового посетителя таверны и требовал разъяснений.
– Этот уж точно из гроба восстал! – приставал он к Кручеку.
– Все там будем, – отбивался доцент.
– А глаза почему горят?
– Соком флюгереллы закапал.
– А у этого рога!
– Ну, супруга гулящая…
– А этот!.. рожа-то, рожа!..
– Что?!
– Извините, мастер Люстерка, не сразу признал…
Военные, обсудив дуэль, ушли. Освободившийся стол мигом оккупировала развеселая, неестественно румяная компания. От закусок они отказались, зато кельнеры с ног сбились, таская кружки, стаканы и бокалы. «Алые паруса», «Кровавая Клара», «Кровавый Карл», «Кровь коралла», «Sanguineus imber»… Осмелев, казначей втерся к румяным в доверие. Он объявил, что желает угостить всех, в обмен на право отхлебнуть из каждой посудины. Идею встретили овациями, и молодой человек застрял у случайных друзей надолго.
К магам он вернулся осоловевшим, что называется, «до соловьиного визга». В лице из красок преобладали кармин, пурпур и киноварь. Настроение взлетело до небес и висело, покачиваясь.
– Наупырячились, сударь? – спросил толстяк Люстерка, добрая душа.
– В смысле?
– В прямом, – венатор начал указывать пальцем, мало заботясь о приличиях. – Два игиса, один спектрум, парочка вампиресс… Молоденькие, не старше шестидесяти. Верно, коллеги?
– Ага, – подтвердил Фортунат. – Трое упырьков вульгарис, брукса, шикса… Еще инкубус к ним затесался, дурачок.
Моргая, Пумперникель силился понять: розыгрыш или нет?
– Но почему они такие…
– Румяные?
– Жизнерадостные?
– Общительные?
– Да!
– Праздник, – буркнул Гарпагон Угрюмец. – Когда праздник, надо радоваться.
– А румянец – дело наживное. Хлебнул раз, хлебнул два, вот и румянец.
– Чего хлебнул?
– Ну что вы там на брудершафт хлебали? Молоко с кровью? Во все заказанные напитки обязательно входит свежая кровь, – просветил казначея мэтр Кручек.
– Н-на… н-наша?!
– Обижаете! «Фриц» – приличное заведение. Три эталона, между прочим! Здесь клиентам свиной крови не предлагают. Завсегдатаям хозяин лично сцеживает…
Лицо Августа Пумперникеля страдальчески исказилось. Однако мастер Люстерка знал верное средство. Добрый подзатыльник и кубок эмурийского спасли казначея от конфуза, а съеденное и выпитое им – от перемены места жительства.
– Гуляем?
– Гуляем!
– Пошли отсюда!
С наступлением темноты город преобразился. Улицы перечеркнули бесчисленные гирлянды фонариков. Связанные нитью, ухмылялись черепа, скалились рогатые хари и волчьи морды, фыркали искрами жабы-пучеглазки. Всюду играла музыка: скрипачи и лютнисты, дудари и цимбальеры, ложечники и варганисты состязались за титул лучшего шпильмана.
На площадях водили хороводы.
– Понаехали тут! – с восторгом орал какой-то мальчишка, сбежав от няни.
За домами в небо с треском и шипением взлетал фейерверк. На черном бархате медленно гасли искристые росчерки. В глазах рябило от нарядов и масок, жутких и потешных. Магов кто-то окликнул, и Люстерка, церемонно извинившись, ушел во мрак, откуда уже не вернулся.
– Эй, вы далеко? – крикнул Пумперникель.
– Искать трезвого! – донеслось издалека.
– Безнадежно, – резюмировали маги хором.
Вскоре они взялись плясать вприсядку – кто кого перепляшет. Именно тогда к ним прибилась смазливая хомофелинушка.
– Праздник! – с умилением сказал ей казначей, утирая скупую мужскую слезу. – Радоваться надо!
– Возрадуемся, красавчик? – подмигнула киса.
Потом они хотели на лекцию о «нелетальном сотрудничестве», а попали на публичный диспут. Ну да, это Пумперникель всех туда затащил. Киса желала уединиться с «красавчиком», Гарпагон требовал лекцию, Матти с Фартом было наплевать, а казначей содрал с тумбы афишу о диспуте, где значилось:
«Тема: плотность прохождения бесов в минимизированном облике сквозь порталы ограниченной пропускной способности».
Маги не сразу уразумели, что речь идет об извечном камне преткновения софистов-прикладников и схоластов-эмпириков: сколько бесов за минуту протиснется сквозь игольное ушко? Зато казначей сообразил молниеносно – и ринулся в бой. Оттеснив от аспидной доски какого-то заику с лицом, перекошенным от злоупотребления сморчками, он демонически расхохотался, стер тряпкой выкладки оппонента и приступил к собственным.
Сегодня Август Пумперникель был в ударе. Формулы и уравнения совокуплялись, рождая истину. Та легко опровергала саму себя, двоилась, троилась, рождая, в свою очередь, споры… Собравшиеся охали, ахали и бросали вверх чепчики, сорванные с пробегавших мимо дам. Время от времени казначей просил аудиторию подсказать ему числовые значения: радиусы кривизны овала ушка, пропорции минимизированного беса, комфортное расстояние между бесами-соседями…
Последний вопрос вызвал рев восторга среди бесовщины:
– Правильно!
– Не желаем, как сельди в бочке!
– Даешь комфорт!
– Валяй, арифмет! Рассчитывай на нас!
И бесы сыпали цифрами, будто горохом об стену.
В итоге Пумперникель вывел-таки окончательную формулу, подставил в нее все, что требовалось, и объявил, что за минуту сквозь игольное ушко пройдет 144 758 бесов. А никак не 13 миллионов и даже не 666 легионов, как утверждали предыдущие исследователи данного вопроса.
Оспорить результат никто не решился.
Возликовав, бесы уволокли Пумперникеля отмечать выдающееся научное достижение. Недовольная таким развитием событий оборотниха буквально прилипла к казначею. Не оставалось сомнений, что так или иначе, мытьем или катаньем, но она добьется своего. Кажется, блестящая победа кавалера в диспуте еще больше возбудила хомофелину.
Куда подевался Гарпагон, осталось тайной.
Наверное, не захотел идти на кладбище.
Вскоре, заснув на мягкой травке в тени какого-то склепа, друзья поняли:
«Старик был прав».
* * *Боковой залёт, или Эффект МорфинидаВ погребе воняло теплой гнилью.
Серые, в буграх и рытвинах, стены напоминали тело прокаженного. По ним тянулись трубы – толстые, тонкие, обросшие ржавой коростой, грязью и хлопьями плесени. Труб было много: выше, ниже, у ног и на уровне лица. Горизонтальные жилы соединялись вертикальными стояками. Сочленения мослов бугрились заклепками.
В трубах скулило и бултыхалось.
Казалось, замечательная сливная труба из ванной комнаты «Дракона и лилии» переселилась сюда, пустила корни, обильно разрослась – и забыла счастливое детство, обратясь в уродца-кракена, ядовитую грибницу, кишечник монстра.
Из ближайшего нароста сочился пар: отвратительный, белесый, словно икра в брюхе дохлой рыбы. Струйка колебалась, шипела гадюкой, вила кольца – и наконец сворачивала к проему, похожему на дупло в больном зубе. Там копилась тьма. Во мраке струйка растворялась, добавляя влаги спертому воздуху. Все время ожидалось: сейчас нарыв лопнет, пар хлестнет не струйкой, но бичом, и в погребе воцарится адская баня.
По одной из труб не спеша прошлась крыса. Матерый, жирнющий пацюк, король объедков, средоточие бешеной наглости. Хвост, голый и розовый, волочился за крысой, как пропившийся в пух и прах воришка – за портовой шлюхой. Зыркнув по сторонам глазом, налитым кровью, крыса исчезла в углу, в щели между стеной и потолком.
Пол холодил ноги. Но хранись в погребе съестное, этот холод не сберег бы продукты. Влажность, гниль, ознобный морозец от ступней к коленям – и глухая теплынь, обмотавшая голову мокрым полотенцем. Над макушкой, почти задевая волосы, болталась тусклая лампада на шнуре.
Лампаду кто-то заключил в клетку из стальных прутьев.
Чтоб не сбежала.