Владимир Высоцкий без мифов и легенд

  
ПЕРВАЯ МЕЩАНСКАЯ
 
 
Но родился, и жил я, и выжил: 
 
Дом на Первой Мещанской — в конце.
 
Старый трехэтажный кирпичный дом № 126 на улице Первая Мещанская — наискосок от Виндавского (ныне Рижского вокзала) — стал первым домом детства, который он никогда не забывал.
«Дом на Первой Мещанской, — вспоминает Нина Максимов­на, — в котором Володя провел свои детские годы, был замечатель­ным. Здесь до революции помещались номера гостиницы «Наталис», превратившиеся после Октября в большие коммунальные квартиры. На третьем этаже двери шестнадцати комнат, в каждой из которых жила отдельная семья, выходили в общий широкий и светлый коридор, большая кухня с газовыми плитами, где готови­ли обеды, общались друг с другом соседки, в коридоре играли дети. Народ в нашем доме был, в основном, хороший, отзывчивый, почти в каждой семье было несколько детей. Мы тесно общались семья­ми, устраивали совместные обеды и чаепития, в трудные моменты не оставляли человека без внимания, случалось и ночами дежури­ли у постели больного».
В праздничные дни тут же, в широкой части коридора, Нина Максимовна устраивала представления и концерты.
Вспоминает участник этих концертов Михаил Яковлев: «Пом­ню, как она с удовольствием устраивала в коридоре домашний театр для детей... Она сама прекрасно копировала Рину Зеленую... Иногда она заворачивалась в портьеру. Ножницы вместо монокля, а сверху могла надеть абажур — ив этом невероятном наряде что-то очень смешно говорила по-немецки... Заходила к соседям, что-то спра­шивала... И в эту игру невольно включались все — начинался ве­селый балаган...»
Впервые в театр Володя попал, когда ему было три года. Мама повела его в кукольный театр на улице 25-го Октября на веселый спектакль про зверушек — «Цветные хвостики». Сколько было вос­торга и радости в его глазах!.. А дома был подробный рассказ сво­им сверстникам. Немного позже еще больший восторг от мхатовской «Синей птицы». Возможно, эти детские впечатления повлия­ли на выбор профессии.
Да и петь он любил совсем маленьким. Не очень-то понимая смысл слов, подпевал отцу: «Любимый город может спать спокой­но...» или «Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины бое­вой». Вместо «экипаж» он говорил
 «пекитаж».
 Любил Володя дек­ламировать стихи, стоя на высоком стуле. С особенным выражени­ем читал письмо Ворошилову:
 
Климу Ворошилову письмо я написал: 
 
Товарищ Ворошилов, народный комиссар...
 
Но поскольку он не выговаривал ни «р», ни «л», получалось: 
«Товаищ Воешивов, наедный комисай»...
 Пройдут годы, и Высоцкий с лихвой компенсирует речевой недостаток детства, с поразитель­ной точностью интонируя согласные «р» и «л».
А другая его особенность удивляла всех знакомых, особенно когда они звонили Высоцким по телефону. Когда двухлетний маль­чик брал в руки трубку и начинал разговор, то его нередко прини­мали за взрослого — такой низкий, густой, недетский был у него голос. Может быть, как говорит мать, это случилось от перенесен­ных им ангин, может, это такая врожденная особенность — хрип­лый от природы голос, — которая могла сыграть решающую роль в жизни певца и навсегда отбить желание петь, однако, на счастье, не сыграла.
«Сеня приезжал редко, да и помошник он был неважный», — напишет в своих воспоминаниях Нина Максимовна. Потому, заня­тая на работе, для присмотра за маленьким Володей она вынужде­на была нанимать домработницу. Домработницы долго не служи­ли. Измучившись с наймом и увольнением нянек, Нина Максимовна пригласила пожить с ними некоторое время старшую сестру Наде­жду. Всем стало спокойнее...
В марте 41-го года Нина Максимовна с Володей и соседи по квартире провожали к месту службы Семена Владимировича. Ни­кто из них еще не знал, что через три месяца грянет война.
Боль той великой народной беды, принесенную войной, Вла­димир ощутит потом. А еще позже воплотит в песнях... Тогда, 22 июня 1941 года, ему было немногим больше трех лет. В самом нача­ле войны погиб дядя Володя, служивший в войсках связи на грани­це, умерла от туберкулеза тетя Надя — брат и сестра Нины Макси­мовны. В Москве начались воздушные тревоги, чаще по ночам. Мать поднимала сонного Володю и под тревожный вой сирен бежала в убежище — в доме на противоположной стороне улицы.
 
...Не боялась сирены соседка, 
 
И привыкла к ней мать понемногу...
 
Из рассказа матери: «Володя не по годам стойко переносил все тяготы неустроенного военного быта. В первые месяцы войны мне приходилось брать его, трехлетнего, с собой на работу. Иной раз спал он там, прямо на столах. Когда бывали воздушные тревоги, мы спускались в бомбоубежище. Там всегда битком набито народу, душно и жарко. А он хоть бы раз захныкал. Напротив, со всеми пе­резнакомится, начнет разговаривать, читал стихи...»
В двадцатых числах июля началась эвакуация семей с детьми. Вместе с детским садом парфюмерной фабрики «Свобода», на ко­торой коммерческим директором в то время работал дед — Вла­димир Семенович, Нина Максимовна с сыном выезжают на Урал. Только через шесть утомительных суток в товарном вагоне добра­лись они до деревни Воронцовка, что в 15 километрах от города Бузулука Чкаловской области.
В Воронцовке они прожили два трудных года. Нина Максимов­на работала на местном спиртозаводе № 2 им. Чапаева учетчицей. Дети жили отдельно от матерей в бывшем клубе, который переобо­рудовали в детский сад. Мать и сын виделись не очень часто — ро­дители работали по двенадцать часов. Приходилось женщинам ра­ботать и на лесозаготовках, так как в суровую зиму 41-го года мо­розы доходили до 50 градусов, и не хватало дров.
В июле 43-го года пришел долгожданный вызов от Семена Вла­димировича. Из воспоминаний Нины Максимовны: «Я удивилась: до этого он нам почти не писал, так что я даже решилась написать на адрес части и спросить, где находится мой муж, жив ли он, здо­ров ли. Вскоре пришло письмо от его отца Владимира Семенови­ча, в котором он написал: «Ниночка! Не нужно писать начальству!» А следом пришло письмо от Семена. Я никогда не забуду этого дня и до сих пор дрожу от воспоминаний о тех строчках, которые меня ошарашили: «Нина! Мы давно с тобой решили, что речи о нашей со­вместной жизни быть не может... Я даю на ребенка довольно, сколь­ко считаю нужным, и ни один суд, ни один закон не может заста­вить меня платить больше того, что я даю добровольно...».
Четвертого августа на Казанском вокзале Володя впервые уви­дел отца в военной форме, но узнал его безошибочно среди встре­чающих:
 «Папа! Вон папа!»
 Мальчику было пять с половиной лет.
В первую же ночь в Москве мать и сын проснулись от грохо­та. Что, опять бомбят? Нет, это был салют в честь взятия нашими войсками городов Орла и Белгорода.
Новый 1944 год встречали на Первой Мещанской вместе с Шу­рой — женой дяди Алексея. После тяжелого ранения она долечива­лась в Москве. Красивая кубанская казачка, в ладно сидящей воен­ной форме, с орденом Отечественной Войны на груди. Племянник с восторгом смотрел на свою
 «военную тетю».
Москва жила предчувствием Победы. 17 июля 1944 года гнали пленных фашистов по Первой Мещанской, и Володя своим не по-детски грубоватым голосом кричал из окна:
 «Гитлер капут!»
 А по­том с радостью сдирал с окон бумажные кресты, наклеенные с на­чала войны.
 
Маскировку пытался срывать я: 
 
Пленных гонят — чего ж мы дрожим?!
 
«Мы»
 — это было отождествление себя со страной.
 «Мы»
 по­бедили и
 «мы»
 сильнее всех в мире!
Отец вернулся в Москву в июне 45-го года вместе со сводным полком фронта, участвующим в Параде Победы. Вернулся он не в свой дом, который давно стал для него чужим.
 
Возвращались отцы наши, братья 
 
По домам — по своим да чужим.
 
У
 Володи появилась мачеха — Евгения Степановна Лихалатова. Семен Высоцкий познакомился с ней в конце 42-го года, когда слу­жил в Главном управлении связи Красной Армии. Евгения была на два года моложе Семена и уже дважды побывала замужем. Ее пер­вый муж, инженер-строитель Ростислав Лихолатов, погиб в Баку в результате несчастного случая, а второй, летчик, погиб в самом на­чале войны.