Сборник рассказов

Когда мы с ней первый раз увиделись и обменялись двумя-тремя словами, а после я немножко за ней понаблюдал — мне, откровенно говоря, стало совсем тошно. Пусть даже причина и не в ней, думал я, а в ком-то другом — все равно не надо так себя вести. Пусть даже человеческие «эго» сильно разнятся и в принципе уродливы по определению — ей все-таки стоит сделать хоть какое-то усилие. Так что я тогда решил если и не избегать ее, то хотя бы не сближаться больше, чем это нужно.
Из разговора с одним человеком я узнал, что семейство ее с токугавских времен держит знаменитую первоклассную гостиницу — в префектуре Исигава или где-то в тех краях. Ее брат был намного старше, и поэтому ее воспитывали бережно, как единственного ребенка. Отличница и к тому же красавица, любимица учителей и предмет внимания одноклассников — вот что за жизнь была у нее в школе. Разговор этот я вел не с ней самой, так что неясно, где тут кончается истина — но все довольно правдоподобно. Кроме того, еще маленькой она начала учиться на фортепиано и здесь тоже дошла до приличного уровня. Только раз у кого-то в гостях я слышал, как она играет. В музыке я разбираюсь не слишком хорошо и кроме эмоциональной глубины исполнения мне трудно что-либо оценить. Она касалась клавиш отрывисто, как танцуя, и ни в одной ноте не было ни малейшей ошибки.
Само собой, окружающие прочили ей консерваторию и карьеру профессиональной пианистки, как вдруг она, вопреки всем ожиданиям, без сожаления забросила фортепиано и поступила в художественный институт. А там стала изучать дизайн и окраску кимоно. Для нее это была совершенно незнакомая сфера, но ее выручала интуиция, впитанная с детства — ведь она росла, окруженная старинной одеждой. И в этой области она обнаружила талант, и здесь ее заметили. Короче говоря, за что бы она ни бралась, у нее все получалось как-то лучше, чем у остальных. Лыжи, плавание, парусный спорт — везде она была на высоте.
И по этой причине никто вокруг не мог ткнуть пальцем и сказать: вот здесь у нее слабое место. Ее нетерпимость объясняли артистическим темпераментом, а истерические наклонности списывали на повышенную сенсибильность. Так она стала в компании королевой. Жила в Нэдзу, в стильном многоквартирном доме, где ее отец в порядке борьбы с налогами снимал четырехкомнатную квартиру, якобы для работы. Когда случалось настроение, молотила по фортепьяно; а шкаф был битком набит новыми нарядами. Стоило ей хлопнуть в ладоши (выражаясь фигурально, конечно), как несколько любезных поклонников оказывались рядом, чтобы помочь. Многие верили, что в будущем она добьется изрядных успехов в своей специальности. Тогда казалось, что не существует решительно ничего, что могло бы помешать ее движению вперед. «Тогда» — это примерно в семидесятом или семьдесят первом году.
Один раз, при странных обстоятельствах, я ее обнимал. Это не значит, что я занимался с ней сексом — просто физически обнимал, не более. Дело было так: мы напились и спали вповалку, а потом оказалось, что она как раз возле меня. Ситуация самая обычная. Однако даже сейчас я помню все на удивление отчетливо.
Я проснулся в три часа ночи и вдруг увидел, что она лежит со мной под одним одеялом и сладко посапывает. Было начало июня, самый сезон для спанья вповалку — но, поскольку за неимением матрацев мы улеглись прямо на татами, то все суставы теперь ныли, несмотря на молодость. К тому же моя левая рука была у нее вместо подушки — я не мог ей даже пошевелить. Жутко, безумно хотелось пить, но скинуть ее голову с руки не было никакой возможности. Тихонько обнять ее за шею, приподнять голову и высвободить руку тоже никакой возможности не было. В самый разгар этой операции она могла бы проснуться и истолковать мои действия совершенно неверно — разве смог бы я такое вынести?
В общем, немножко поразмыслив, я решил ничего не делать и подождать, пока ситуация изменится. Вдруг она будет ворочаться? Я тогда изловчился бы, вытащил бы из-под нее руку и сходил бы попить. Но она даже не вздрагивала. Повернувшись лицом ко мне, она дышала размеренно и методично. Ее теплое дыхание увлажняло рукав моей рубашки, производя странное щекочущее ощущение.
Думаю, я прождал так пятнадцать или двадцать минут. Она все не шевелилась, и в конце концов я примирился с невозможностью дойти до воды. Терпеть жажду было трудно, но смерть от нее пока не грозила. Изо всех сил стараясь не шевелить левой рукой, я повернул голову и, заметив чьи-то сигареты и зажигалку, валявшиеся в изголовье, потянулся за ними правой. После чего, прекрасно понимая, что это только усилит жажду, закурил.
На самом же деле, когда я кончил курить и засунул окурок в ближайшую банку из-под пива, случилось чудо — жажда слегка ослабла. Я вздохнул, закрыл глаза и попытался снова уснуть. Рядом с квартирой проходила скоростная автострада; звук плоских, словно раздавленных, шин полночных грузовиков за тонким стеклом окна слегка сотрясал воздух в комнате, проникая в нее и смешиваясь с сопением и похрапыванием нескольких человек. Меня посетила мысль, которая обычно посещает проснувшегося посреди ночи в чужом доме: "А что я, собственно, здесь делаю?" В самом деле — не было никакого смысла, ну просто полный ноль.
Вконец запутавшись в отношениях со своей подругой, я оказался на улице и нагрянул жить к приятелю. Не занимаясь лыжами, влился в какую-то непонятную лыжную компанию. И теперь, в довершение всего, рука моя служит подушкой девчонке, которая нравиться мне никак не может. Подумать обо всем этом — и впадешь в уныние. Думаешь: да разве этим надо сейчас заниматься? Но когда дело доходит до вопроса, чем же именно надо заниматься, то никакого ответа не вырисовывается.
Я отказался от мысли заснуть, снова открыл глаза и бездумно уставился на фонарик светлячка, болтавшегося под потолком. Тут она заворочалась у меня на левой руке. Однако, руку не выпустила, а наоборот, как-то скользнула в мою сторону и тесно ко мне прижалась. Ее ухо пришлось на кончик моего носа; чувствовался еще не выветрившийся аромат одеколона и едва заметный запах пота. Слегка согнутые ноги ее лежали у меня на бедре. Дышала она так же, как и раньше, спокойно и методично. Теплое дыхание долетало до моего горла, а в такт ему поднималась и опускалась мягкая грудь, упиравшаяся мне в бок. На ней была облегающая рубашка из джерси, заправленная в юбку-клеш, и я мог четко прочувствовать все линии ее тела.