Пять фигур на постаменте
Ее часто спрашивают: «А зачем ты работаешь?» Считается, что Тамара богата и знатна и редакционные полторы сотни не делают погоды в ее бюджете.
Однако эти полторы сотни плюс мамина пенсия — это та гарантированная реальность, на которую можно рассчитывать. Его разовые гонорары расходятся на погашение долгов. Долгов накапливается столько, что совестно выговорить. Деньги, которые приходят единомоментно, также единомоментно уплывают, и настолько непонятно куда, что даже кажется, будто ты их потерял.
Помимо заработка, редакция для Тамары — это клуб. Сюда можно высвистеть из дома и отдохнуть от постоянной предгрозовой атмосферы. Тамарина мать ненавидит зятя. Считает, что он не помогает дочери, не ценит ее красоту и вообще: сел им на шею и едет, свесив ноги.
Зять, в свою очередь, считал, что он вносит вклад в духовную культуру всего мира, значит, человечество ему обязано, а жена и теща — конкретные представители человечества и должны быть счастливы, что именно их шеи оказались под его задом.
У Тамариного мужа была мечта: прийти однажды домой, а тещи нет. Где она? Непонятно. Может, померла. Может, в богадельне. Или вышла замуж. Нет, и все. А Тамара, угадывающая мечтания мужа, готова была взорвать всю его мастерскую вместе со скульптурами за один только волос с маминой головы. Мама была единственным человеком, который ее любил и помогал. Но при всей своей дочерней любви Тамара уставала от материнского деспотизма и глупости. Мать и в молодые годы не отличалась большим умом, а с возрастом поглупела окончательно. Она изо дня в день талдычила одно и то же, и казалось, что идет обложной дождь. Редакция на этом фоне выглядела как Монте-Карло. Рулетка. Здесь она встречалась с собой, со своим общественным положением. Со своим начальником, в конце концов.
— Значит, не поедете? — еще раз спросил Влад.
— Нет. Не поеду.
— Ладно. Я Коваля пошлю, — решил Влад. — Коваль будет рад и счастлив. Но мне за вас обидно. Вы так интересно начинали.
* * *Поезд на Днепропетровск уходил в десять вечера.
Тамара вошла в вагон. Пахло углем, гарью и еще чем-то, напоминающим запах пороха. Вагон был пустой и неосвещенный, как сама Тамара.
В сумке лежало письмо солдата, который ударил тещу топором по голове. Тоже мне, Раскольников. Письмо он прислал уже из тюрьмы.
«Дорогая редакция! Я хочу узнать, есть ли у судей весы и точны ли они? Я учился в школе, тянулся к знаниям, как подсолнух к солнцу, окончил восемь классов, трудился свинарем в колхозном хлеву. Служил в рядах Советской Армии. И вот когда я служил в тех рядах, в областной газете появилась заметка „Радость солдата“, что я выиграл автомобиль „Москвич“, который я не выигрывал. Заметку перепечатал центральный орган, и моя жена и теща прочитали за ту машину. А когда я вернулся в родной колхоз, теща спросила: „Зятю, а дэ ж твоя машина?“ Жена попыталась меня отравить, но не я, а собака отравилась. И вот теперь я в тюрьме, отбываю одиннадцать лет усиленного режима, жена гуляет, с которым меня обманывала, когда я служил в рядах Советской Армии. Вот вам и радость солдата».
* * *Про тещу и топор — ни слова. Тамара проверила подборку центральной прессы. Да. Такая заметка была, подписанная местным корреспондентом. Следовало действительно разобраться на месте. Может быть, 11 лет и справедливый срок, но вина здесь общая, и эти 11 лет следовало разложить на троих, а не валить на одного.
Тамара вошла в купе. В купе сидела особь мужского пола, по некоторым приметам — командировочная. Он выглядел, как выглядят зависимые люди. Зависимые от зарплаты, от начальства, от жены, от нашей легкой промышленности. И ему удобна эта зависимость, потому что по гороскопу и по сути он — козел. А козлы могут существовать, будучи привязаны к колышку. Самое большое, на что они способны, — натянуть веревку, но им в голову не придет порвать веревку и уйти на все четыре стороны. Что можно не поехать в командировку, если тебе не хочется. Что можно взять и запеть во все горло, если хорошее настроение…
Увидев Тамару, Козел вдохновился. В купе их было только двое, и это сулило заманчивые перспективы. Тамара когда-то была красива, недаром скульптор остановил на ней глаз, а потом и окончательный выбор. Сейчас она тоже была бы красива, если бы не затравленность в глазах и общее остервенение. В диссертации сказано, что жены алкоголиков в ста процентах из ста страдают неврозами. Все без исключения. Постоянно действующий раздражитель — пьяный муж — в ста процентах из ста расшатывает нервную систему. Сквозь невроз красота уже не видна. Видна одна морока. Но купе было плохо освещенным. Козел мороки не заметил. Узрел только статность, относительную молодость, непривычную одежду и непривычные духи.
Тамара села против него, стала смотреть в окно. Подумала: «Вот это и есть моя жизнь: в допотопном вагоне, с Козлом в купе, в незнакомый город по письму бывшего свинаря, ныне заключенного».
Козел тем временем заерзал на месте и достал бутылку вина.
— У вас нет штопора? — вкрадчиво спросил он.
— Нет! — вскрикнула Тамара так, что он вздрогнул всем телом, а пустые стаканы задребезжали на столе.
В этом «нет» был весь протест против ее жизни. Командировочный оторопело посмотрел на Тамару, потом спросил:
— Вы что, с диагнозом?
В этот момент вошла проводница и сказала:
— Приготовьте билеты и деньги за постель.
— Я с ним не поеду! — объявила Тамара.
— Да я и сам не поеду с вами, — обиделся командировочный. — Нужны вы очень… кошка драная.
— Свободных мест нет, — заученным тоном сказала проводница.
— Неправда. Весь вагон пустой, — уличила Тамара.
— Весь вагон продан.
Проводница взяла деньги за постель и ушла, Тамара молча стащила с верхней полки матрас и подушку. Застелила постель сыроватым, измученным бельем. Легла не раздеваясь. Повернулась к стене и застыла. Она старалась скрыть свое отчаянье, но оно исходило от нее, как радиация от урановой руды. Купе было узким, радиация мощная, и командировочный не мог ее не чувствовать.
— Хотите, я уйду? — тихо спросил он.
— Ничего, — отозвалась Тамара, — просто у меня болит голова.