Беременность не болезнь
**
Вопросом, люблю ли я его, Сергей меня сильно озадачил. Я задумалась и обнаружила странную вещь – мы в жизни перестали пересекаться. До такой степени, что мне даже не приходит в голову с ним посоветоваться по поводу, например, плитки. Мы ее купили с Петровичем и Машкой, то есть я заплатила, оформлял все Петрович, а выбирала Маша.
Я от изобилия через десять минут одурела и вообще перестала соображать. Как хорошо было при социализме! Если и был выбор, то примитивный: вам какую плитку, синенькую или зелененькую? О рисунке, размере и прочих глупостях речь не шла. Если бы не ребенок, я бы ничего не смогла купить, я бы заплакала и ушла, не в силах осмыслить это безумное и ненужное многообразие. Но Маша, видимо, принадлежит уже к следующему поколению, она быстро сориентировалась, заявила, что хочет плитку с пингвинчиками, и я почти не удивилась, когда мы ее нашли. Представляете, лет бы двадцать назад такой каприз!
Я, когда была маленькая, обожала рассматривать немецкие каталоги, которые валялись у моей бабушки. Это было что-то невероятное! Тапочки под цвет пеньюара, полотенца в ванне под цвет кафеля, цветное постельное белье… А школьные принадлежности! За любой пенал, который был там сфотографирован (и которые сейчас за копейки продаются во всех магазинах), любой школьник заложил бы не только душу. Это сейчас шариковые
ручки и майки раздаются на всех презентациях, а я хорошо помню, как у нас в городе году в девяностом проходила выставка «Компьютеры в жизни США» и люди душились в очереди, чтобы получить бесплатный пакетик (!), буклетик и значок. Убивались просто.
Короче, трудное у нас было детство, не готовы мы еще к такому изобилию.
– Сергей, как ты относишься к пингвинам? – завела я разговор.
Дело было вечером, когда Сергей уже притащился
с работы.
– Нормально.
– То есть, если у нас в ванной будут пингвины, это нормально? В туалете не нужно, там что-нибудь поспокойнее, а вот в ванной, я думаю, в самый раз…
Я сама себя прервала на полуслове, потому что Сергей смотрел на меня расширенными от ужаса глазами,
явно воображая небольшую колонию пингвинчиков, весело бултыхающихся среди льдин.
Минут через десять, когда мы с Машкой наконец отсмеялись и показали ему образцы кафеля, он пришел в себя.
– Ну, девчонки, вы даете! Ладно, пингвины так пингвины. Вы ведь все уже купили, теперь-то чего спрашивать.
Действительно, чего… Какой-то гадкий осадок от этого остается. Как будто мы общежитие строим, а не совместную квартиру. Я ведь жить буду не с Петровичем
и не с Людой.
Только я собиралась поделиться своим горем с Наташкой, как нарвалась на очередное потрясение. Подруга взяла трубку крайне бодрая.
– Мы тут отмечаем. Чаем.
– Что? Почему чаем?
– А мне теперь тоже пить нельзя.
– ?Ладно, все, колюсь. Я тоже беременная. Ура?
– Э-э-э… Ура… А-а-а… Уф, ты меня ошарашила. Давно?
– Месяц. Вот это мы и отмечаем.
– Поздравляю.
Дальше я еще что-то автоматически говорила, а сама пыталась сообразить. Если месяц, значит забеременела она сразу после своей депрессухи. С Андреем она уже тогда не общалась, то есть из всех возможных пап остается Марашко. Вот ужас-то! Во-первых, женат, во-вторых, раздолбай редкостный, в-третьих, мы их сами зачем-то познакомили. Хотели как лучше, получилось как всегда.
А может, еще не поздно? Может, еще можно позвонить Андрею, он вернется и вытурит Марашку. Не может же Наталья серьезно любить этого придур… Дурака этого.
– Ты можешь пять минут быть серьезным? – спросил я Марашку.
– Я всегда серьезен.
– Да нет, на самом деле!
– Я на самом деле.
Я посмотрел на трубку, не веря своим ушам. Мы сказали уже по две фразы, а Шура ни разу не попытался выпендриться. Может, я номером ошибся?
– Это очень важно, – на всякий случай уточнил я.
– Я слушаю.
– Понимаешь, шутки шутками, но ты все-таки женат.
Трубка молчала.
– Ты меня слушаешь?
– Да, конечно, – ответил Марашко, – продолжай.
– Дело серьезное, так что будь любезен не ерничать.
– Да, понимаю. Я совершенно серьезен. «Сейчас что-нибудь ляпнет! – понял я. – Ну что за
несолидный тип!»
– Я тут узнал, что Наташа… короче, она беременна.
– Да, знаю, я ее уже поздравил.
– Ага… И чего теперь?
– Как чего? Будет рожать. У нее такой возраст, тянуть опасно, а то второго раза может и не быть.
Шура был таким рассудительным, что это не могло не быть издевательством. А я по-прежнему не понимал, как он меня дурит. У меня аж скулы свело.
– А ты?
– А что я? У меня жена, ребенок.
– И ты не будешь с ней теперь встречаться?
– Почему? Если пригласит, зайду в гости. У нее же мужик есть.
– Да, только учти, что у нее мужик есть. То есть… ты уже знаешь?
– Безусловно.
Вот это «безусловно» добило меня окончательно.
– Хватит иронизировать! – заорал я. – Что за мода: устраивать из всего балаган? Влез в чужую жизнь и еще демонстрирует свое остроумие!
– Минуточку, – сказал Марашко. – Я просто выполнял твою просьбу.
– Нечего на меня валить! Ты что, маленький мальчик? Не можешь отвечать за свои поступки?!
– Я не понял, что ты от меня-то хочешь?
– Да пошел ты…- я чуть не назвал точный адрес, но вовремя заметил боковым зрением заинтересованную Машкину физию.
Некоторое время я провел в ванной, держа голову
под струей воды.
На выходе меня встретили мои женщины.
– Ну как? – спросила Катя.
– Ничего, – ответил я, – немного успокоился.
– А ты мокрый! – обрадовалась Машка.- Аи, не брызгайся.
– Кто успокоился? Маша, отвали от дяди Сережи. Я вообще-то про поэта твоего спрашивала.
Я только махнул рукой. Машка тут же повисла на моей левой ноге. 268
– Это бесполезно, – вздохнул я, пытаясь стряхнуть цепкую девочку.
– Он спорил?
– Наоборот, во всем соглашался, – я оставил попытки вернуть свободу собственной конечности. – А это тревожный признак.
– Покатай меня! – провизжала Маша снизу.
– Маша, угомонись, – сказала Катя. – Понятно. Пойду поговорю с Натальей. Она женщина умная. Думаю, я смогу ей все объяснить.
Я всецело поддержал супругу. Мне очень не понравился наш разговор книгоиздателя с поэтом. В таком состоянии Марашко мог натворить всяких глупостей. Я двинулся к телевизору, с трудом переставляя ноги – Машка оккупировала уже всю нижнюю часть моего туловища.
Несмотря ни на что, Наташка пребывала в замечательном расположении духа.
– Значит так, – вещала она, носясь по квартире, – в этой комнате я сделаю детскую. Тут поставлю кроватку, здесь нужно сделать шкаф. Или лучше большое купе? Или комод удобнее? А пеленальный столик нужен?
– Нужен.
– Так. Значит, здесь будет пеленальный столик.
– Наташ, а работа?
– А что работа? Уйду в оплачиваемый декретный отпуск.
Я все никак не могла заставить себя спросить про Марашку. С одной стороны любопытно, а с другой – не хочется сыпать соль на раны беременной женщине.
– Ну а здесь мы будем спать. Ребеныш в кроватке, а мы на диване. Кровать придется пока выбросить, а то в комнате не развернуться. Купим себе огромный такой диван, я тут недалеко в мебельном видела такой офигенный диванище. По нему потом ползать будет удобно.
Будете приходить в гости со своей Наташкой по нашему дивану ползать.
Я уже почти вообразила себе, как мы с будущей Наташкой ползаем по офигенному дивану, но споткнулась о слово «мы». Кто «мы» будем спать на диване? Я похолодела. Интересно, а Наташка знает, что Марашко женат? А если нет? Если он ей совсем задурил голову и наобещал жениться?
– А ты Шуру давно видела? – я решила начать издалека.
– Он сейчас в командировке, вернется послезавтра.
– А он рад?
– Что вернется?
– Нет, что ты… что у тебя… ну…