Ассасин

«Я ведь ничего плохого ему не сделала».
Откуда-то вновь появился парень в джинсовой куртке с бокалом шампанского — я видела его и протянутую руку как в полусне. Покачала головой, отказываясь, и, поджав губы, привалилась спиной к колонне. Отверженный в очередной раз парень обиженно мигнул и исчез — теперь, вероятно, насовсем.
И плевать.
На все плевать. Я бежала от мыслей о незнакомце и потому пришла сюда. И здесь же встретила его — для чего? Чтобы мне, как вшивой и тощей псине, даже не позволили приблизиться? За что?
Забыть, просто забыть, но болело сердце.
Зачем он так? Мог бы хотя бы сказать «привет», мог бы перекинуться парой ничего не значащих фраз, а после исчезнуть…
«Чтобы я еще месяц после этого страдала».
К черту! С чего я вообще прикипела к этим холодным глазам? Да мало ли сколько людей в этом городе умеют драться? И мало ли сколько из них умеют нежно любить? Наверное, много. Очень много — сотни, тысячи, миллионы! А тут он один.
Какое-то время я сидела у колонны, опустившись на корточки. Плевать, что даме в платье не пристало так сидеть, что это некрасиво и… как там еще… неприлично… Люди не замечали меня, иногда задевали бедрами и коленями, опускали глаза вниз, натыкались на перепившую, как они думали, девушку и извинялись. Я, завесившись волосами, не поднимала головы.
Ненужная и отвергнутая. Вот так, оказывается, можно себя чувствовать из-за одного не прозвучавшего слова «привет».
«Не ври себе. Из-за его взгляда».
Да, из-за его взгляда. То был не взгляд, а удар под дых — прямой, точный и крайне болезненный.
Ну и ладно.
Забуду, смогу, переживу.
Просто, как оказалось, зря я все это время думала о нем, зря страдала и переживала, зря искала новой встречи. Ничего, так бывает.
Больше не хотелось смотреть на сцену, не хотелось встречаться с Энди — вообще ничего не хотелось.
Нет, одного хотелось точно — уйти.
Спустя минуту я прокладывала себе дорогу сквозь толпу. На сцене уже выступал кто-то другой — демоницы исчезли, но я не смотрела в сторону танцоров. Хватит с меня на сегодня развлечений.
Гомон теперь давил, общая эйфория вызывала отвращение, музыка терзала барабанные перепонки, хотелось на воздух, в тишину и покой. От выпитого мутило.
Я — уверенная, решительная и гордая — в этот момент ненавидела себя лишь за одно — за желание обернуться.
А вдруг смотрит? Вдруг передумал?
«Ты тупая, Элли! Не просто наивная или глупая — тупая».
Уходя — уходи, не так ли? И я заставляла себя уходить — переставляла ноги, двигалась вперед, железным усилием воли удерживала себя от того, чтобы повернуть голову.
«Не смотреть. Не смотреть».
Уже посмотрела один раз.
«Гордая осанка, прямая спина, уходи с поля боя бойцом, а не размазней».
И все равно я, наверное, выглядела жалко. Это самому себе кажется — я сильный, а всем вокруг очевидно, что ты слабый, жалкий, напуганный, скулящий. Можно врать кому угодно, но себе не стоит.
Да, я жалкая. Я ударилась о стену и сползла на землю. Не все сильные, и потому я ухожу.
«Лучше бы ты сидела дома и смотрела телевизор».
Да уж, лучше бы, вот только кто же знал?
Я спотыкалась о бесчисленные ступни, задевала локтями чужие руки и монотонно извинялась — простите, простите, простите.
Мне всего лишь к дверям — к вон тем высоким, ведущим прочь из этого зала дверям, а там станет легче. Ведь так?
Станет. Потому что тяжелее, чем здесь, уже нигде не будет.
Оглушительный взрыв, нарушивший и веселье, и танцы, и музыку, раздался тогда, когда до вожделенных высоких дверей осталось пройти всего метров сорок-пятьдесят — еще три колонны.
Я не успела, не прошла.
И даже не сразу поняла, что случилось. Всюду дым, визги, белесая завеса, едкий запах, взметнувшаяся вдруг в воздух пыль и паника — всюду одна сплошная паника. Все резко смешалось; пронзительно взвизгнув, оборвалась музыка — ее будто придушили шнуром от колонки. Хаотично, быстро и безо всякого направления забегали люди. Кто-то прочь от стены, кто-то прочь от столиков, кто-то просто прочь.
Меня толкнули.
Все еще неспособная сообразить, что именно произошло, с заложенными от грохота ушами, я обернулась, посмотрела на сцену и… едва не упала. Ее больше не было — сцены, а все, что ею было раньше, превратилось в груду ощепков, развороченных досок и жутко торчащей в стороны арматуры. Горела колонка, истошно и муторно визжал высокой частотой микрофон, щедро разбрызганное пламя грозило вот-вот перекинуться за занавес и декорации.
Это же пожар… настоящий пожар!
Паника захлестнула и меня. Тут что-то случилось, что-то очень плохое — я помнила, был взрыв, а теперь у сцены валялись обездвиженные тела. Неужели теракт? На кого-то покушение? Почему взрыв? Всюду кровь, перекошенные от ужаса лица, давка.
А через мгновение раздался еще один взрыв.
Ударной волной неимоверной силы в зале выбило стекла, дальняя стена треснула, и я с ужасом увидела, как одна из колонн, подпирающих потолок, пошла трещинами; стоящая рядом со мной девушка пронзительно закричала — шок парализовал ее. Она не отрываясь смотрела, как от потолка начинают отваливаться огромные куски бетона. Декоративная лепнина крошилась и осыпалась, оставляя после себя зияющие дыры. Куски белого гипса один за другим срывались вниз и разбивались о пол, друг о друга, давили людей. В воздух поднимались облака густой серой пыли.
Давка достигла ужасающих масштабов. Одни бежали к выходу из зала, другие, рискуя порезаться об осколки, пытались вылезти в оконные проемы и сигануть вниз со второго этажа. Несколько человек наваливались на закрытую дверь рядом с искореженной сценой. Повсюду лежали тела, от криков закладывало уши. Объятая ужасом толпа напоминала огромный муравейник, разворошенный ногой злобного исполина.
Затравленная и напуганная, я обернулась и посмотрела на главные двери.
Нет. Ничего не выйдет. Огромная куча сбрендивших от страха людей толкала друг друга к выходу, но из-за хаоса, вместо того чтобы проходить сквозь них, люди лишь плотнее спрессовывались, образовывая плотный затор.
Я паниковала. Куда бежать? Куда?
Стараясь плотнее прижаться к колонне, чтобы не быть затоптанной, я продолжала озираться по сторонам.
Где выход? Куда двигаться?
От страха подкашивались ноги.
Дым разъедал глаза, заставляя их беспрерывно слезиться; потолок над головой натужно трещал.
В какой-то момент я почувствовала, как колонна, к которой я прижимаюсь, пришла в движение, но из-за творящейся вокруг суматохи поначалу не придала этому значения. Однако уже через секунду камень под моими руками начал уходить в сторону, и я в ужасе уставилась наверх. Место, где верх колонны крепился к потолку, потрескалось, в результате чего та начала крениться. Вторая колонна, находившаяся ближе к сцене, уже обрушилась.
Я впервые в жизни видела, как бетонный столб медленно, словно в кошмарном сне, складывается пополам. Сначала в центре появился широкий поперечный разлом, затем обе части колонны медленно поехали в разные стороны, выворачивая наружу куски стальной арматуры. Железные прутья, словно стебли сухой травы, сгибались от чудовищной силы, с потолка сыпалась крошка.
От ужаса я окаменела на месте. Но почувствовав, что еще секунда — и я вообще не смогу двигаться, побежала. Задыхаясь от дыма, не разбирая дороги, я рванулась прочь от страшного места, которое через мгновение похоронит под собой всех оставшихся в живых. И уже почти добежала до края центральной площадки, когда услышала, как за спиной раздался оглушительный грохот.
Меня чем-то ударило по плечу. От страшной боли помутилось в глазах, окружающее пространство временно исчезло. Хватая ртом воздух и чувствуя жжение в районе шеи и левой ключицы, которое усиливалось с каждой секундой, я сделала еще два шага вперед, запнулась о лежащий на полу кусок гипса и начала падать.