Песня орла
Райс спокойно протянул назад руку и, схватив ребенка за шиворот, приподнял на некоторое расстояние от пола.
– Оувейн, убери-ка этого злобного лорденка куда-нибудь подальше. – И насмешливо добавил, обращаясь уже к мальчику: – Надеюсь, что вскоре ты научишься более пристойным манерам, включая и оказание уважения человеку, дающему тебе хлеб и кров. – Лицо Алана покраснело от нового оскорбления, но принц не дал ему наговорить лишнего. – Не забывай, что я вполне мог бы обращаться с тобой как с заключенным, каким ты на самом деле и являешься. Я бы мог заковать тебя – да и твою сестру в придачу – в тяжелые цепи и поместить в убогую дыру, где вашими друзьями были бы только свиньи. Я…
– Да мы предпочли бы компанию благородных животных твоей, мерзкий сарыч! – Не задумываясь, Алан смело говорил не только за себя, но и за сестру. – Какой ты орел – ты просто канюк, издевающийся над слабыми!
– Так… Значит, я канюк, а твой батюшка – немощная жертва, а? – Райс не мог удержаться от улыбки. – Я весьма сомневаюсь, что он одобрит подобную защиту своего доброго имени, тем более любимым сыном и единственным наследником.
При этих словах Райс и Оувейн обменялись понимающими усмешками, что довело Алана до последней степени ярости, и он, как мог, продолжал сопротивляться бережной, но чудовищно-крепкой хватке Оувейна.
Напоследок Райс покачал головой и напутствовал соратника следующими словами:
– Будем надеяться, что компания твоего брата вполне развлечет этого строптивого – о нет, скорее, заблуждающегося! – отрока.
Бородач, с легкостью перекидывая извивающегося мальчика через плечо, хмыкнул в ответ нечто похожее одновременно и на смех, и на рычание:
– Ну, для Дэвида это будет достойная компания! – И с этими словами он унес мальчика прочь из дома, где под надзором Орла оставалась его растерянная сестра.
Чувствуя, как последняя надежда на освобождение покидает ее сердце, Линет пристально следила через плечо своего похитителя, куда ужасный человек уносит ее бедного брата. Сквозь раскрывшуюся дверь она увидела и третьего человека из вчерашней компании – юноша с обнаженным мечом и длинным кинжалом на поясе нес свой дозор прямо у наружной лестницы. Увы, он был теперь не нужен, ибо бежать без Алана девушка и не помышляла. Неужели хитрый Орел специально разъединил ее с братом, чтобы предотвратить даже попытки к бегству?
– Так он отверг мое предложение! – задыхаясь от гнева, прорычал Озрик. Раздраженный до последней степени, он кидал свое крупное тело от одной стены крошечного домика, выбранного его сестрой для жилья по какому-то странному вдохновению, до другой. Его когда-то светлые, а теперь тронутые сединой и потемневшие волосы падали на мощные плечи, ходившие ходуном от возмущения. – Да я ославлю его на весь христианский мир! Надо же, посметь заявить, что время прошло, что отец Бертран мертв и моим словам никто не поверит!
Морвена тихо сидела на колченогом стуле, готовом развалиться и рассыпаться в любую минуту, как и она сама, сумасшедшая и с нечесаными седыми волосами. Глаза ее были дики, руки дрожали, но в лице светилось выражение разумности. Действительно, нельзя было сказать, что рассудок напрочь оставил ее, скорее, он просто стал несколько странным и был направлен лишь на какие-то определенные цели.
– Больше того, – продолжал Озрик свои гневные жалобы, – он забрал своего наследника, находившегося у меня на воспитании, якобы для того, чтобы отправить сопливого щенка в Нормандию!
– Да, ты страдаешь, я вижу, но какое дело мне до твоих страданий? – Морвена вперила в говорившего взор, от которого Озрику всегда становилось не по себе, особенно от той его замутненности, которая делала глаза почти невидимыми на фоне мертвенно-бледного лица. – Ведь ты пришел по моей просьбе и ради моих целей.
– Но какая от меня теперь польза, сестра, когда дело сделано? – Озрик обеими пухлыми ладонями оперся на шаткий столик и старался не отводить взгляда от проникающих прямо ему в душу глаз сестры. – Теперь я ничего не могу сделать, кроме того как признать, что Господь все же покарал его за все причиненное нам зло.
Подобно птице, наблюдавшей за червяком, Морвена быстро склонила голову набок.
– Месть будет сладка, но ценой моего участия в любом придуманном тобой плане я ставлю только справедливость.
– То, что для тебя будет справедливостью, я буду воспринимать как высшую кару, и мы оба добьемся от него того, что ищем. – Озрик выдвинул стул и, предварительно опробовав, осторожно уселся. Этот рахитичный предмет обстановки вновь пробудил его раздражение, вызванное убогостью мерзкой лачуги. Внизу, в долине, достаточно удобных деревянных домов, вполне пригодных для проживания владелицы земли и народа, ее населяющего, но упрямая старуха живет там лишь тогда, когда навестить ее приезжает сын, а Марк делает это крайне редко.
Морвена опустила глаза на остатки эля в простой глиняной кружке, и немигающий их взгляд с каждым словом брата разгорался все большей ненавистью.
– В то время как я собирался к тебе, чтобы вместе подать наши голоса против общего заклятого врага, прибыли новости, новости, которые мы вполне сможем использовать к нашей выгоде! – Озрик плотоядно потер руки, словно в предвкушении обильной трапезы.
– Новости? Какие новости? – Морвена взглянула на брата и подалась к нему, каждой чертой своего лица выдавая происходившую в ней борьбу подозрительности и любопытства.
– Боюсь, что наш племянничек перешел нам дорогу. – Озрик надуманно нахмурился. – Но, кажется, лучшего нам и желать трудно – Райс похитил не только дочь Годфри, но и его наследника!!!
Блеклые глаза Морвены резко мигнули – в первый раз с начала этого долгого разговора.
– Так зови своего сына домой, посылай за ним немедленно! – Озрик радостно хлопнул в ладоши. – Час мести и справедливости недалек! – И тучный лорд решительно умолк на то время, пока Морвена писала письмо, которое должно было отправиться далеко-далеко, на самый запад Уэльса.
Глава 4
– Прошу вас, разрешите мне вам помочь, – с тихой мольбой Линет поднялась с кресла, где сидела в прошлую ночь и где Райс так умело перевязывал ей израненные ноги. Кресло было почти вплотную придвинуто к полукруглому камину, дававшему тепло и уют, но лишавшему девушку малейшей возможности чем-нибудь заняться. А для первой леди замка, редко сидевшей сложа руки, это было настоящей пыткой. Нервно перебирая пальцами свое грубое домашнее платье, Линет медленно подошла к Грании, стоявшей к ней спиной и. не обращая никакого внимания на просьбы девушки, продолжавшей накрывать на стол.
Как раньше, бывало, юная хозяйка замка проклинала дни, заполненные беспрерывной суетой повседневных обязанностей, так теперь она ненавидела свое безделье и всеми силами стремилась помочь Грании, на плечи которой с отъездом пышной и румяной стряпухи, по имени Юнид, свалилось все домашнее хозяйство.
Несмотря на то что обе женщины всегда говорили в присутствии Линет только на родном языке, девушка кое-как все же сумела понять, что Грания никогда не исполняла такой работы, но, поскольку у Юнид опасно заболел кто-то из ее многочисленных детей, она была на некоторое время отпущена домой. Как выяснилось, Юнид слыла одной из первых лекарок по всему Уэльсу и потому, кроме ведения домашнего хозяйства принца, занималась еще и лечением всех жителей кимерской страны.
Остановившись неподалеку от так и не раскрывшей рта Грании, девушка вдруг с тоской ощутила, что, несмотря на постоянное присутствие рядом с ней этой молчаливой женщины – за исключением ночных часов, проводимых в спальне, – она никогда еще столь сильно не страдала от одиночества. Юнид порой разговаривала с ней, вернее, быстро и сквозь зубы бросала что-то в ответ, но Грания – почти никогда, если не считать того первого разговора при неудавшемся побеге.
Словом, если бы не Пайвел, то Линет оказалась бы осужденной на бесконечную пытку молчанием, но, к счастью, неотложные дела нередко требовали, чтобы Грания покинула дом, и, чтобы не рисковать, она призывала для охраны пленницы молодого человека, ежедневно стоявшего на карауле у наружной лестницы.