Величайший рыцарь

– Это моя новая собака. Я рада, что вы вернулись.
– И я тоже.
Вильгельм, как от него и ожидалось, потрепал шелковистые ушки щенка. Тот открыл маленькую пасть и покусал его палец молочными зубками. На ум пришло слово «крыса», но он не стал произносить его вслух.
– Вы плачете? – спросила Маргарита. На ее лице тут же появилось сочувствие.
Вильгельм уловил запах щенка – смесь мочи и шерсти.
– Нет, принцесса, – соврал он, с трудом держа себя в руках, хотя его внутренний щит и получил повреждения, которые отремонтировать невозможно. – Я простудился, вот и все.
Внезапно он подумал: как хорошо, что ему встретилась только Маргарита, а не требовательные, шумные сыновья Алиеноры.
За сдерживание бури пришлось заплатить свою цену. На границе сознания, словно на горизонте, как во время летней грозы, сверкнула молния, у Вильгельма затуманилось в голове, он почувствовал, как давление внутри черепной коробки за глазами нарастает и отказывается спадать, потому что он нарушил естественный ход событий. Постепенно приходя в себя, Вильгельм избегал людей, как только мог, и на вопросы отвечал односложно.
Вскоре после вечерни он зашел в церковь святого Илария. Солнце садилось у него за левым плечом и отбрасывало длинные тени на землю, покрытую пыльной листвой, как и обычно в середине лета. Вильгельм ни о чем не думал, пока шел, потому что так было легче. Он старался оставаться наедине с собой и ни о чем не думать. Ему потребовалось какое-то время, чтобы связно ответить привратнику, который дежурил у ворот. Слова вылетали из него беспорядочным потоком, словно он напился, и монах посмотрел на него неодобрительно.
В конце концов Вильгельм взял себя в руки и более твердым голосом повторил, кто он и зачем пришел. Привратник позвал другого монаха, чтобы тот отвел юношу к могиле Патрика из Солсбери. Их шаги эхом отдавались в храме. Свет вечернего солнца проникал в арки, на стенах сверкала позолота, и ее блеск отражался от пола. Все было спокойно и безмятежно.
Монах молча указал на гробницу, пока ничем не украшенную, за исключением красного шелкового покрывала с золотом по краям. В каждом углу, в специальных углублениях, горели свечи. Скульптурное изображение святого все еще находилось в работе. Вильгельм с благодарность кивнул и встал на колени перед гробницей. Монах ушел, тихо ступая по плитам, и Вильгельма остался один. Солнце село, спустились сумерки, потом наступила ночь. В церкви стало значительно темнее. Лампы у главного алтаря прорезали тьму, свечи отбрасывали круги света. Вильгельм услышал, как у монахов идет вечерняя служба. Потом наступила тишина, такая же глубокая, как темнота между островками света. Вильгельм оставался один и, прижавшись лбом к покрывалу, заставлял себя плакать в память о гордом человеке, которого убили ударом в спину. Но слез не было. Они высохли где-то на пути от покоев Алиеноры к церкви, а буря с грохотом отступила далеко на задворки сознания.
  
Глава 7
 
Саутуорк, Лондон,
июнь 1170 года
Вильгельм часто слышал про тушеное мясо, которое готовят на окраине, расположенной вдоль южного берега Темзы, но до этого дня никогда не заходил в печально известный район борделей, бань и харчевен. В том, что он вообще оказался здесь, был виноват Вигайн, приписанный к кухне Алиеноры для ведения учета продуктов. Вигайн заявил, что ни один человек не может считать себя достойно прожившим жизнь, если не попробовал гуся Эммы, запеченного с шалфеем и луком и подаваемого со сладкой пшеничной кашей на молоке. Конечно, именно описание еды заманило Вильгельма в Саутуорк, да еще желание хоть ненадолго сбежать от путаных дворцовых интриг и церемоний. Вильгельм был рабочей лошадью, но в этот вечер сбросил ярмо и стал молодым человеком двадцати трех лет, который решил отдохнуть и получить удовольствие в обществе друзей и родных. Компания состояла из Вигайна, Вальтера Мэна, одного из королевских секретарей, Болдвина де Бетюна, который, как и Вильгельм, был рыцарем при королевском доме, и братьев Вильгельма, Иоанна и Анселя.
Прежде всего Вильгельм поразился, узнав, что Эмма – это мужчина ростом больше двух ярдов и волосатый, как медведь. На шее у него висело огромное количество ярких стеклянных бус, ожерелий и жестяных безделушек, одна из которых представляла собой огромный фаллос с крыльями в состоянии эрекции. Вигайн рассмеялся, увидев выражение лица Вильгельма.
– Не беспокойся. Да, он предпочитает мужчин, но только когда они ему сами предложат.
– Это успокаивает, – язвительно заметил Иоанн Маршал. – Не думаю, что он получает много предложений.
– Вы удивитесь, – широко улыбнулся Вальтер Мэп, глядя на запачканные чернилами пальцы. Он постоянно вел записи о жизни при дворе и людях, занимавших важные посты, которые давали власть. – Я знаю по крайней мере одного барона, который приходит сюда не только за гусятиной и которого точно не интересуют девушки.
Пока он говорил, мужчины повернулись, чтобы взглянуть на двух девушек, выходивших из бани, расположенной за обеденным залом. Они несли кучи влажных полотенец и хихикали. У них раскраснелись лица, волосы выбились из-под платков, платья прилипали к телу. Прежде чем они закрыли дверь, до собравшихся отчетливо донесся голос мужчины, который шутил с еще одной служанкой, не видимой из зала. Из двери вырвался пар, пахнущий какими-то травами, и поплыл по залу.
– Ясно, почему ты считаешь жизнь в Хамстеде слишком степенной и уравновешенной и она теперь тебе не по вкусу, – пробормотал Иоанн, обращаясь к Вильгельму.
Вильгельм рассмеялся при виде сурового выражения лица брата.
– Вопреки тому, что ты думаешь, мы не ведем разгульную жизнь и не дебоширим, не правда ли, Болдвин?
Темные глаза де Бетюна заблестели.
– Пока нет, но я надеюсь, что нам повезет, и все изменится.
Они немного отодвинулись от стола, чтобы позволить Эмме поставить поднос на середину. Гусь был покрыт золотистой корочкой, и от него шел восхитительный аромат. Янтарные капельки скатывались по бокам и собирались на подносе. Божественный запах шалфея, лука и пшеничной каши поднимался вверх волнами. К гусю подавали еще кисловатый соус с изюмом, придававший сочному мясу особый вкус, и хороший белый хлеб, чтобы собирать им сок.
– Вы никогда не попробуете ничего более вкусного, даже завтра, – объявил Вигайн, ловко нарезая птицу. – Все кладовки у кухни до потока забили лебедями, павлинами и Бог знает чем еще. Если вам с Болдвином нужны перья для шляп, то я вам их раздобуду в любом количестве.
Он поддел кусочек грудки кончиком ножа и отправил мясо себе в рот. На лице у него появилось выражение истинного блаженства, и он застонал от удовольствия.
Иоанн склонился к Вильгельму и заметил полушутя:
– После завтрашнего дня тебя так раздует от гордости, что на голове не уместится никакая шляпа.
– Я думаю, что ты поможешь мне сдуться до нужного размера, – дружелюбно ответил Вильгельм. – Я прекрасно понимаю, насколько мне повезло.
– О-о, тебе всегда везло, даже когда ты был еще сопливым мальчишкой, – проворчал Иоанн. – Мы все думали, что никогда больше тебя не увидим, после того как тебя отдали в заложники королю Стефану. Гилберт и Вальтер дразнили меня, повторяя, что тебя повесили, и наш отец выпорол их.
– Я этого не знал…
Иоанн пожал плечами.
– Не было причин сообщать тебе. Я выплакал все глаза из-за тебя, Бог знает почему.
– Возможно, потому что ты не знал, каким удачливым я стану, – высказал предположение Вильгельм.
В ответ Иоанн только хмыкнул. Ему могло быть и смешно, но, вероятно, он все-таки испытывал более мрачные чувства.
Вильгельм с удовольствием ел сочного жареного гуся и размышлял о своей удаче. Он был в фаворе при дворе, а это всегда считалось мечом с обоюдоострым клинком. Сам двор представлял собой постоянное поле брани, на котором сражались умы. Неправильно произнесенное слово или неразумный союз мог уничтожить человека. С врагами никогда не встречались лицом к лицу, поскольку часто смертельный удар наносился в незащищенную спину.