Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару

Возможно, я полюблю Север — я намерена постараться это сделать, поскольку хочу любить место, где должна буду жить девять месяцев в году, но это будет довольно трудно. Вероятно, Нортхэмптон отличается от Гринвича. Я всячески надеюсь, поскольку хочу попасть в такое место, где ценится личность, а не миллионы».
Ланч в «Уолдорфе» с четой Генри прошел замечательно, и миссис Генри очень понравилась Маргарет. После завтрака они вчетвером отправились смотреть музыкальное ревю. Клиффорд занимал все их мысли, и обе семьи обменивались замечаниями типа: «Клифу бы понравилось это шоу» или «Мы снова придем сюда, когда Клиф вернется домой».
Рано утром на следующий день Мейбелл вместе с Маргарет поездом отправились в Нортхэмптон. Этой осенью в колледж поступило 775 студентов — набор был самым большим в истории Смит-колледжа, почти вдвое больше, чем на трех других курсах. Из-за этого несколько больших старых меблированных домов около кампуса были сняты с целью разместить всех прибывших.
Маргарет поселилась на Хэншоу-стрит, 10, под присмотром миссис Пирсон, очень порядочной леди из Новой Англии, к которой Мейбелл сразу почувствовала доверие. Мать помогла дочери устроиться и в тот же вечер уехала, оставив Маргарет впервые в ее жизни совершенно одну — без кого-либо из членов семьи рядом.
Смит-колледж не был «заскорузлым старым местом», каким его опасалась увидеть Маргарет. Девушки были бойчее, чем те, с которыми она училась в семинарии. И тем не менее Маргарет не чувствовала себя с новыми одноклассницами свободнее, чем с прежними. В Смит-колледже оказались дочери нескольких самых известных и состоятельных семей Восточного побережья. Эти девушки были достаточно опытны и искушенны в житейских делах, много путешествовали, много читали и играли в игру, о которой Маргарет даже не слышала, — бридж.
Они владели французским, но использовали его редко — как своего рода знаки препинания для того изысканного, аристократического английского, на котором говорили. Одевались же они потрясающе шикарно, в то время как гардероб Маргарет в сравнении с их казался простеньким и старомодным. Она никогда не бывала за границей, и хотя немного и читала по-французски, говорить на нем не умела. На ее курсе было мало южанок, и ее постоянно дразнили и за южный акцент, и за малый рост, и за наивность.
Маленькая, спартанского вида комната на втором этаже дома с видом на красивые кирпичные здания и густой лесной массив, стала отныне для Маргарет домом. Первые несколько месяцев ее соседки по комнате часто менялись, находя других девушек, с которыми и снимали комнату на семестр. И Маргарет долго чувствовала себя чужой в колледже, пока, наконец, не подружилась с несколькими девушками: Джинни Моррис, высокой симпатичной блондинкой, ставшей ее постоянной соседкой по комнате; Софи Хенкер, которая так же любила лошадей, как и сама Маргарет; Мадлен Бакстер, которую прозвали Рыжая за ее восхитительные тициановские волосы и которая тоже одно время была соседкой по комнате; и Хелен Аткинсон, собиравшейся стать учительницей.
Как только Джинни Моррис поселилась в комнате, дружеские отношения Маргарет с другими девушками стали складываться очень быстро, поскольку Джинни была девушкой, которую любили все, и кроме того, именно она была инициатором большинства развлекательных мероприятий. В глазах девушек Маргарет была романтичной, если не загадочной фигурой, поскольку была обручена с офицером, находившимся за океаном, от которого она каждый день получала письма. Друзья звали ее Пегги, и она сама, за исключением писем к Клиффорду и родителям, всегда подписывалась именно так.
В беседах о политике, музыке и искусстве — в чем Маргарет разбиралась плохо, а ее подруги очень хорошо — она была сдержанной и молчаливой, но иной раз она могла быть в ударе, очаровательной и забавной, и своей любимой темой — Гражданской войной — могла увлечь любую аудиторию.
Джинни Моррис писала:
«Мы все с благоговением относились к тому, сколько писем она получает из-за океана, и были покорены ее ирландским чувством юмора, которого было намного больше, чем этого можно было ожидать в этом, на вид хрупком, южном цветке. Кроме того, мы уважали ее за то насмешливое отношение к правилам поведения в колледже, которым она отличалась, а также за умение курить — ведь быть обнаруженной с сигаретой означало безусловное исключение из Смит-колледжа.
Мы были все поклонниками кино и часто сматывались с занятий, чтобы посмотреть самую последнюю картину с участием таких звезд, как Чарли Рей, Корма Тенерс или Вэллис Рейд. А один вечер в неделю отводился на представления, устраиваемые в узком кругу друзей. Главным действующим лицом их был неотразимый Уильям Пауэлл. Этот актер особенно понравился нам в боевике «Капитан Дженкс Северных морей».
По вечерам никто даже не думал заниматься. Вместо этого мы обычно собирались в нашей комнате, слушая рассказы Пегги. Когда темы бесед приобретали серьезную направленность, вы могли с полной уверенностью ожидать, что сейчас Пегги повернет разговор на Гражданскую войну. Она могла кормить вас хорошо упакованными порциями описаний второй битвы при Булран с теми же воодушевлением и горячностью, с какими другие девушки рассказывали бы о партии в бридж, сыгранной прошлой ночью. Она так много знала о Роберте Ли, как будто он был современной кинозвездой.
Всякий раз, когда она бывала так рассержена, что начинала называть меня «Проклятая янки!», я знала, что наша домашняя жизнь находится под угрозой!»
В начале октября, когда жизнь в Тен-Хене (как называли свой дом живущие в нем девушки) стала входить в упорядоченную колею, началась эпидемия «испанки», обрушившаяся поначалу на Новую Англию и теперь двигавшаяся на запад страны. Причины болезни были неизвестны, и медицинская наука не знала, как с ней бороться. Ни одно из известных лекарств от гриппа, казалось, не давало никакого эффекта, и количество смертельных исходов было ужасающе велико. По распоряжению федерального правительства все школы в стране были закрыты. В Смите и других колледжах был объявлен карантин, и занятия приостановлены. Девушкам не позволяли покидать Нортхэмптон, посещать другие дома и собираться для групповых мероприятий или занятий спортом, хотя им и не возбранялось гулять небольшими группами в лесу, окружающем колледж.
«Эти янки, — писала Маргарет в письме к родителям 5 октября, — очень любят гулять пешком, и поскольку поля и леса сейчас очень красивы, а на открытом воздухе находиться намного безопаснее, я намерена как можно больше быть вне дома».
Через три недели, когда карантин был снят и паника, вызванная «испанкой», несколько поутихла, письма от Клиффорда, ранее всегда получаемые ею с опозданием в месяц, перестали приходить. Последнее было датировано 11 сентября, и штемпель указывал на место отправления — Сан-Михаэль. Именно Джинни была человеком, сообщившим Маргарет новость: рано утром 12 сентября под покровом густого тумана американская ударная армия, в составе которой были 10-я американская армия и три французских дивизии, атаковала немцев, удерживавших этот самый район Сан-Михаэль. В течение нескольких дней немцы были разбиты, но ценой восьми тысяч солдатских жизней.
Маргарет позвонила семье Генри, но они тоже ничего не знали о сыне. Началось круглосуточное бдение, которое быстро прекратилось: семья Генри получила телеграмму, что их сын серьезно ранен в битве при Сан-Михаэле. В бою он проявил мужество, заменив вышедшего из строя капитана и приняв на себя командование боем. Осколками бомбы, сброшенной с немецкого аэроплана, лейтенанту Генри оторвало ногу. Кроме того, он был серьезно ранен в живот. Клиффорд был награжден «Военным Крестом», когда лежал на госпитальной койке, но утром 16 октября он умер.
Маргарет глубоко переживала его смерть. Ее брат Стефенс утверждал, что Клиффорд был самой большой любовью в ее жизни. Она продолжала поддерживать отношения с семьей Генри в течение многих лет, но вполне возможно, что она больше любила свои романтические фантазии, чем самого Клиффорда. Она восхищалась его интеллектом, прекрасной внешностью, поэтической душой и благородством, но сомнительно, чтобы Маргарет по-настоящему понимала этого молодого человека, которого, как она считала, любит. Друзья Генри знали и говорили о его гомосексуальных наклонностях, но Маргарет, казалось, совершенно не думала об этой стороне натуры своего жениха.