Война амазонок

– Милостивая государыня, – медленно произнес он, – такой вопрос…
– Я задаю его честному человеку, которого прошу мне ответить.
– Я не могу.
– О! Я знаю, что вы славитесь рыцарской любезностью и не хотите компрометировать некую особу, но мне известно, в чем вас обвиняют.
– Гнусная клевета!
– Итак, вы отпираетесь от того, что провели ночь в гостинице «Красная Роза»?
– Всеми моими силами и всей моей честью.
– Хорошо. Вы не получали записки?
– Нет. Если она была от вас, я об этом сожалею.
– К счастью, она непонятна другим, – задумчиво произнесла дама и хотела уйти.
– Но теперь позвольте мне вас спросить… – сказал Бофор, удерживая ее движением руки. – К чему эти вопросы?
– Я объясню вам, когда вы найдете человека, который осмелился воспользоваться вашим именем, чтобы совершить это гнусное злодеяние.
– Когда я вас увижу?
– Вы узнаете это после.
– Я уверен, что знаком с вами.
– Может быть, – отвечала дама с едва сдерживаемым вздохом.
– Но… – начал герцог и хотел взять ее за руку.
– Не следуйте за мною, прошу вас, я обращаюсь к вашей чести.
Незнакомка бросила сквозь маску взгляд, который ошеломил герцога, и быстро пошла к набережной, где села в поспешно отплывшую лодку.
Бофор не стал преследовать ее и погрузился в глубокие размышления.
– Светло-русый локон! Только женщина, которую я любил, и та, которую люблю теперь, имеют такие волосы, где золото и солнце сливаются в таких восхитительных оттенках… Которая из них?
Он вдруг вздрогнул, внезапная краска покрыла его лицо.
– О! Эти бедные Мансо, надо их утешить, помочь им. Рынки провозгласили меня своим королем, я прежде всего обязан позаботиться о моем народе.
Один, без своей обычной свиты, он направился к набережной.
 
Глава 4. Королевство герцога Бофора
В те времена парижские рынки были далеко не тем великолепным монументом, который ныне составляет предмет зависти целой Европы – это было просто ограниченное пространство между улицами Сен-Дени, Прачечной и Железного ряда.
Со всех сторон фонтан Невинных окружали скромные лавчонки; товары на лотках и столах были большей частью под огромными зонтиками, защищавшими их от бурь и непогоды.
Место госпожи Мансо находилось на северной стороне от улицы Сен-Дени и почти посредине Железной улицы. Верная своим привычкам и покупателям, госпожа Мансо явилась на свое место рано на заре. Но беспокойство терзало ее душу, у нее не было сил вести торговлю, и вскоре она пошла по улицам, призывая громкими криками Маргариту, бросая на каждый дом взгляд разъяренной волчицы. Ярость и скорбь волновали ее сердце. Мало-помалу толпа женщин собралась вокруг нее.
Однако Мофф не солгал.
Едва возвратилась она домой, полоумная от печали и усталости, как вдруг кто-то бросился ей на шею.
То была Маргарита.
– Матушка, это я! – радостно закричала она.
Мать крепко прижала ее к своей груди. Долго стояли они, обнявшись и вдруг обе оглянулись.
Глазами Маргарита искала людей, которые привели ее домой, и от которых она вырвалась, увидев мать, но они оба исчезли.
– Мы уже знаем, кто тебя похитил, – сказала мать, угадывая ее мысли.
– Знаете? – удивилась Маргарита, с испугом глядя на мать.
– Да, сейчас узнали. Твой отец тоже искал тебя, забыв о своей ране.
– Батюшка ранен?… Правда, а я было забыла.
– Отец, опираясь на Ренэ, тоже звал тебя громким голосом, тогда ему закричали со всех сторон: «Маргариту похитил герцог Бофор».
– Герцог! Полноте, матушка, не верьте этому.
– Я и не верю, однако это имя повторяли все, и твой отец отправился к герцогу.
– О, Боже! Мне надо… – закричала Маргарита, вырываясь из рук матери.
– Что тебе надо?
– Нет, это не он! Нет, нет… я уверена, не он, однако… тоже белокурые волосы… Ах! Если это так… Какой позор!
– Маргарита, что с тобой?
– Боже мой… у меня темно в глазах… Какие слова… Мне дурно, матушка, я умираю.
Бедная девушка упала без чувств, и если бы мать не поддержала ее, она разбила бы себе голову.
С помощью соседок, безмолвных и испуганных зрительниц этой сцены, госпожа Мансо перенесла дочь в комнату.
С самого утра малютка Мария была заперта одна в доме. Увидев мать, она бросилась к ней навстречу с улыбкой на лице и с глазами, полными слез: бедняжка не понимала, зачем ее оставили одну.
Но она перестала улыбаться, когда увидела без чувств сестру, которую положили на постель.
– Что с нашей Маргаритой? – спросила она.
– Ничего, – ответила мать, отстраняя ее.
– Не хотите ли, матушка Мансо, чтобы я увела с собой Марию на рынок? – спросила одна из соседок.
– Нет! – воскликнула бедная мать, с жаром прижимая к груди свою малютку, – как бы и ее не украли!
– Какие глупости!
– Вчера еще радость царствовала в нашем доме, а теперь!
– Чего же горевать? Дочь ваша вам возвращена.
– Возвращена! – повторила госпожа Мансо, бросая мрачный взгляд на Маргариту.
Неподвижно лежала Маргарита, не отвечая на вопросы, не пошевельнувшись от спрыскивания холодной водой.
– У нее лихорадка! – сказала соседка.
– Надо сбегать за доктором Робером, – заметила другая, – он пустит ей кровь.
– Нет, – возразила госпожа Мансо, – напротив нас живет господин Мондор, сходите за ним.
– За этим шарлатаном?
– Это настоящий ученый доктор, – настаивала госпожа Мансо, суетясь около дочери.
– Но он теперь у Нового моста продает свои лекаретва.
– Правда? Так сходите за господином Робером.
Одна из женщин поспешно вышла, но почти в ту же минуту вернулась, ведя за руку толстого старика с большим веселым лицом, которому тот старался придать выражение суровости и величия.
– Вот и господин Мондор, я захватила его у порога его дома, – сказала соседка, сторонясь, чтобы уступить дорогу лекарю.
Толстяк подошел к больной и с важностью какой-нибудь знаменитости медицинского факультета взял ее за руку, чтобы пощупать пульс.
– Тут нет никакой опасности, просто обморок от сильного волнения.
– Но она умирает, – сказала госпожа Мансо.
– Говорю вам, нет никакой опасности. Если Богу будет угодно, бедная малютка завтра же пойдет с вами на рынок, и я буду любоваться ею с моих подмостков.
– Если Богу будет угодно!
– Я сказал «если Богу будет угодно» потому, что теперь по милости злодея Табарена я изгнан с Нового моста.
– Ради самого Бога, господин Мондор, обратите внимание на мою бедную дочь.
Доктор, призванный вернуться к делу, поставил свой ящичек, открыл его с таинственным видом и, вынув пузырек, дал понюхать Маргарите.
Она тотчас пришла в себя и протянула обе руки к матери, которая бросилась к ней, рыдая и проклиная виновников похищения.
– Тише, милая матушка, – сказала Маргарита, – помолчим, пока придет батюшка: о таких делах должны рассуждать мужчины.
– У твоего отца нет другой воли, кроме моей, а я непременно требую мщения!
– Но госпожа де…
Маргарита вдруг остановилась, увидев вокруг себя много посторонних. Желая отвести от себя общее любопытство, указала матери на толстого Мондора, неподвижно стоявшего у постели и, казалось, предававшегося самым глубоким и мрачным соображениям.
– Сколько я должна вам заплатить, господин Мондор?
– Ах, любезнейшая госпожа Мансо, если бы этот мошенник Табарен не изменил мне так коварно, я считал бы за счастье быть вам полезным, но теперь у меня впереди только нищета, по такому случаю осмелюсь у вас попросить один ливр.
Торговка пошарила в своих громадных карманах и достала оттуда маленькую серебряную монету, которую бедняк принял с благодарностью. Предписав некоторые легкие домашние средства, он вежливо раскланялся с кумушками и вышел с величественным видом.
Мало-помалу разошлись все соседки, и через час Маргарита была на ногах.
– Матушка, пойдем сейчас же на рынок.