Честь виконта
– И вы правы, Ларивьер, чертовски правы! – ответил Сезар, пожимая протянутую руку. – Совершенно нечем заняться в городе. Я лишь сегодня увидел ваше приглашение и не смог устоять перед искушением. Признайтесь, – он оглядел и общество, и столы, сверкавшие серебром, и россыпи винограда, и безутешно торчавшие из блюд ножки жареных перепелок, – вы ведь сами смертельно скучаете, но не настолько любите сельскую жизнь, чтобы уехать отсюда.
– Верно! – рассмеялся маркиз. – Булонский лес – компромисс. Ну что ж, присоединяйтесь к нашему обществу.
– С удовольствием. Пока в этом обществе еще возможно погулять в нашем парке. – Сезар махнул рукой. – Вы слышали о том, что его величество собирается вновь его благоустроить? Поговаривают, что он отдает лес городу.
– Слышал, – вздохнул де Ларивьер, – также говорят, для реформ привлекут Альфана и Барие-Дешама, если вам что-то говорят этим имена. Обещают расширить аллеи, вырубить под корень дубы и то ли построить водопад, то ли вырыть еще одно озеро. Будут тут каштаны и акации.
– Зато можно не опасаться, что здесь снова все вытопчет армия союзников, – рассудительно заметил виконт.
– Вы правы, Моро! Что ж, наслаждайтесь этим днем и садитесь, выпьете со мной.
Отказываться от такого предложения не следовало, к тому же маркиз мог позже оказаться полезен, поэтому виконт согласился, был представлен дамам за столом и провел четверть часа за досужей болтовней о цветах и птицах.
После этого стало возможным временно откланяться и отправиться бродить между столиками, вступая в разговоры со знакомыми. Большинство их, как и маркиз, не ожидали увидеть виконта, а потому приветствовали его с интересом и изрядной долей удивления.
Сезар рассчитывал поговорить с определенными людьми и одного уже даже видел в пределах досягаемости; однако ему требовалась приватная беседа, а нужный человек был занят спором с двумя своими пожилыми приятелями. Судя по долетавшим до слуха фразам, спор только-только вошел в стадию «горячо», и это лишь начало. Пытаться отвлечь кого-то из собеседников – невозможное дело. Сезар смирился с этим и тут заметил кое-кого, о ком со вчерашнего дня начисто позабыл, несмотря на произведенное впечатление.
Графиня де Бриан.
Еще вчера виконт отметил, что она одевается как гувернантка: платья тусклых тонов, волосы уложены аккуратно, но совершенно неинтересно. Вчера на ней было что-то серое, сегодня – темно-зеленое, такого удивительного оттенка, что, покрась в этот цвет стены в комнате больного, и он бы немедля скончался от тоски. Зеленый, а уж тем более такой, идет далеко не всем, поэтому вся природная красота и грация графини словно бы спрятались за этим щитом, растворились, и она казалась частью окружающего пейзажа. Да и сидела она отдельно от всех: у самого берега, на стуле у крохотного столика, куда невозможно было подсесть, так как второго стула не наблюдалось. Любопытно. Что она здесь делает, если так не хочет общества? В подобном случае проще не прийти, написав вежливое письмо с отказом.
Любопытство оказалось сильнее осторожности. Убедившись, что нужный ему человек по-прежнему занят и спор набирает обороты, Сезар направился к графине. Она изучала водную гладь осуждающим взглядом, а потому приближение виконта заметила не сразу. А когда увидела его рядом с собою, нахмурилась.
– Добрый день, мадемуазель, – учтиво поклонился Сезар. – Надеюсь, я не помешал вашим размышлениям?
Он так и видел, что ей хочется ответить: «Помешали!» – однако она сдержалась.
– Добрый день, виконт де Моро, – ответила графиня весьма равнодушным тоном. – По правде говоря, я как раз размышляла, не пора ли мне покинуть это достойное общество.
– Оно, без сомнения, достойно, но не вас, – кивнул Сезар, – а также не меня. Не окажете ли мне честь прогуляться по аллее, графиня?
Она не ожидала от него такого предложения и приоткрыла рот, словно намереваясь что-то сказать, затем закрыла и молча покачала головой. Губы у нее при ближайшем рассмотрении оказались пухлые и темные, без следа помады. Если бы графиня все время не поджимала их, то лицо ее показалось бы, пожалуй, милым.
– Не отказывайтесь столь поспешно, – произнес виконт. – Я не собираюсь нападать на вас. Но вчерашний наш спор зашел в тупик, а я не люблю, когда слова остаются невысказанными. Вы позволите? – И он протянул даме руку.
Сезар и сам не знал, что на него нашло. Иметь дело с этой скандалисткой, вчера столь отчетливо продемонстрировавшей ему свое пренебрежение, не слишком-то приятно. Однако виконт тут же понял, в чем дело: в душе его шевельнулась жалость, когда он увидел графиню, одиноко сидящую на берегу. Возможно, это не она отвернулась от всех, а все отвернулись от нее. Если так, почему бы не развеселить ее немного? Склонность к странным поступкам у Сезара в крови, и даже если эта женщина настроена недружелюбно, свою совесть потом легко успокоить: он сделал все, что мог.
Поколебавшись, графиня де Бриан все-таки встала и оперлась на руку виконта. Так они и направились вместе прочь от шумного общества, даже не заметившего их отсутствия: помахивающий толстой тростью Сезар и недовольно поджавшая губы Ивейн.
– Ивейн – это ведь бретонское имя? – спросил виконт. Обычно не принято так вот в лоб начинать разговоры, однако с этой женщиной условности теряли свою значимость.
– Да. Бретонское.
– У вашей семьи владения в Бретани?
– И в Провансе.
– Значит, вы девушка с юга. Ах да, Люсиль говорила.
– Так и есть.
Беседу нельзя было назвать многообещающей; впрочем, Сезар и сам не знал, чего от нее ждать. Он вывел графиню на аллею, и молодая женщина немедля убрала руку, как будто ей неприятно касаться виконта. Она предпочла идти рядом, однако на некотором расстоянии.
– Люсиль сказала мне, что вы боретесь за права женщин, – обронил виконт, припомнив вчерашний разговор с мадам де Жерве, и бросил косой взгляд на свою спутницу: губы, конечно, сжаты, брови нахмурены, пальцы сцеплены.
– Да.
– И как проходит борьба? – Против воли в его голосе все-таки прозвучала ирония. Графиня де Бриан казалась Сезару довольно забавной. Что вчера, что сегодня. Не то чтобы она его развлекала и интриговала, но он не понимал, как можно быть обиженной на весь свет, когда свет этот не совсем уж плох. Да, обстановка в стране неспокойная, да, новая империя не всем нравится, да, многие семьи потеряли все и до сих пор не оправились от потрясений. Только переживать все это каждую секунду – значило загубить свою жизнь, единственную и неповторимую. Политика будет всегда. Всегда будут войны. До обещанного рая на земле еще далеко, и он точно не наступит при жизни нынешнего поколения. Так что толку обижаться на целый свет? Ему все равно.
Графиня обиделась, но в данном случае не на свет, а на одного конкретного виконта. Она резко остановилась, так что Сезар тоже был вынужден встать и повернуться к ней, и, скрестив руки на груди, отчетливо произнесла:
– Если вы позвали меня прогуляться, чтобы свободно поиздеваться надо мной, виконт, то на этом прогулка закончена.
– Я не имел в виду ничего плохого, – примиряющее произнес Сезар, которому вовсе не хотелось ссориться. – И если мои слова прозвучали для вас обидно, прошу, извините меня.
Она фыркнула, но руки опустила.
– Хорошо. Вы спросили – борюсь ли я за права женщин. Да, так и есть. Потому что у женщин так мало прав, что, можно сказать, их и нет вовсе!
Сезар не был с этим согласен, однако до поры до времени решил молчать. Он только сделал приглашающий жест, предлагая графине идти дальше, и она пошла, хотя по-прежнему с видимой неохотой. Сезар удивлялся себе: что заставляет его таскать по аллеям Булонского леса женщину, которая так явно этого не желает?..
Или желает? Не хотела бы, точно бы не пошла.
– Вовсе нет, – произнес он вслух, – но какие-то есть?
– Ах, не смешите меня! – воскликнула графиня де Бриан. – Ученые и философы до сих пор спорят, есть ли у женщины душа! Если душа все-таки есть, то она человеческая или звериная? Если все же предположить у женщины наличие человеческой души, то ее социальное положение по отношению к мужчине является рабским или несколько выше?! Даже в те короткие периоды, когда женщина занимала относительно высокое социальное положение, будь то в Греции или Римской империи, это вовсе не было достижением женщин как части населения в целом, а касалось лишь ограниченного числа женщин, выступавших в роли столичных красавиц, украшавших собой любое общество и являвшихся непременным атрибутом роскошной жизни богатых людей. Так же, как теперь. – Она скривилась. – Однако при этом женщина абсолютно не пользовалась истинным уважением, как живое человеческое существо, обладающее чувством собственного достоинства. Кроме того, женщина трудилась по дому, занималась примитивным ремеслом по переработке того, что давала деревня, и, таким образом, «окупала» расходы на свое содержание. Промышленная революция, слава богу, резко изменила всю ситуацию как в деревне, так и в городе. Были подорваны основы семьи, нарушились внутрисемейные связи, так как женщины и дети оказались вынуждены пойти работать на промышленные предприятия. Рабочий день был слишком велик, а заработная плата у женщины – меньше, чем у мужчины, который делал то же самое и на том же предприятии. Ах, я не говорю сейчас о нас, об аристократии. Однако легче ли нам? Ничуть. Мы по-прежнему почти бездушны и достойны лишь украшать дом да танцевать на балах, но не участвовать в жизни так, как это делают мужчины.