В добрый час
— Что тебе угодно?
— Здесь, на горе, так холодно… Не дашь ли ты мне теперь свой плащ?
На лице Артура опять вспыхнул легкий румянец, и он с безмолвным удивлением посмотрел на нее. Он знал, что гордая женщина скорее замерзла бы, чем попросила то, от чего уже раз отказалась, — и вдруг она просит у него плащ, просит, запинаясь и с опущенными глазами, точно сознаваясь в своей неправоте. В ту же минуту он оказался возле нее; она молча позволила ему накинуть на нее плащ, но, когда он хотел вернуться на прежнее место, бросила на него полный упрека взгляд. Артур колебался с минуту. Но разве эта просьба не была уступкой с ее стороны? Он отбросил свое упрямство и остался рядом с ней.
Из долины все больше поднимался туман, и все гуще окутывал их, как будто желая удержать здесь навсегда. Горы и леса исчезли в сероватой мгле; только ель еще выдавалась среди этого моря тумана, защищая нашедших под ней приют людей. Над ними раскачивались темные ветви, их сильный шум напоминал тысячи таинственных голосов, которые иногда сопровождались аккордом леса, и ужас проникал в душу, когда все вокруг гудело и шумело.
Вдруг Евгения вздрогнула, словно внезапно очутилась на краю бездны.
— Туман становится все непрогляднее, и буря усиливается, — сказала она. — Неужели путь по этой дороге так опасен, что нечего и думать пройти по тропинке?
Артур посмотрел на окружающий их туман.
— Я не особенно хорошо знаю наши горы и потому не могу сказать, насколько опасны здесь бури. А если бы и существовала опасность, разве ты испугалась бы ее?
— Я вообще не из робких, но всегда делается как-то жутко, когда речь идет о жизни.
— Всегда? Мне кажется, что жизнь, которую мы вели последние четыре недели, не так прекрасна, чтобы стоило дрожать, когда она поставлена на карту, во всяком случае, то, что касается тебя.
Молодая женщина опустила глаза.
— Я, насколько мне помнится, еще ни разу не жаловалась ни на что, — тихо возразила она.
— Нет, я не слыхал от тебя ни одной жалобы. Если бы ты могла к тому же заставить себя не бледнеть, как заставляешь молчать, ты, конечно, не была бы так бледна, но это не в твоей власти. Неужели ты думаешь, что мне приятно видеть, как моя жена безмолвно увядает около меня, потому что судьба связала нас неразрывными узами?
Теперь пришла очередь Евгении покраснеть, но не упрек, звучавший в его словах, вызвал этот румянец; странное, непривычное для нее выражение заставило ее вспыхнуть. «Моя жена», — сказал он. Конечно, ведь она повенчана с ним, но он назвал ее так впервые, а ей и в голову не приходило, что он имеет право называть ее своей женой.
— Зачем ты опять касаешься этой темы? — спросила она, стараясь не глядеть на него. — Я надеялась, что мы все выяснили во время нашего первого объяснения.
— Я коснулся ее потому, что ты, по-видимому, находишься в заблуждении, что я намерен держать тебя всю жизнь в этих узах, которые мне ведь так же тяжелы, как и тебе.
Он произнес это холодным тоном; Евгения быстро взглянула на него, но ничего не прочла на его лице.
Почему он всегда старался скрыть свои глаза, когда она пыталась заглянуть в них? Уж не боялись ли они обнаружить правду?
— Ты говоришь о… разводе?
— Неужели ты считаешь, что мы сможем жить вместе после того, что я услышал от тебя в первый же вечер?
Евгения молчала. Зеленые ветви ели с шумом качались над ее головой; лес своим гулом словно предостерегал молодых супругов, готовых произнести решительное слово, которое разлучило бы их навсегда, но ни один из них не хотел понять этого предостережения.
— Мы не можем поступать, не считаясь ни с чем, — продолжал Артур тем же тоном, — потому что твой отец, так же как и мой, пользуется известностью в резиденции. Наш брак возбудил всеобщее внимание, так что сразу расторгнуть его — значит дать богатый материал для сплетен, в которых нам была бы отведена не лучшая роль!.. Люди не расходятся через двадцать четыре часа или через неделю после свадьбы без всякой видимой причины, а стараются по крайней мере прожить вместе год, чтобы иметь возможность правдоподобнее объяснить развод несходством характеров. Я надеялся, что и мы сможем прожить вместе год, но, кажется, это нам не по силам. Если так продолжится, мы оба погибнем.
Рука молодой женщины, которой она держалась за ствол дерева, слегка задрожала.
— Я не погибну так скоро, раз решила нести это бремя, но я совершенно не думала, что для тебя так тяжела совместная жизнь.
Его глаза сверкнули; в них опять блеснула, подобно молнии, та же искра, но когда через минуту он заговорил опять, глаза его уже смотрели, как всегда, устало и безучастно.
— Ты в самом деле не думала этого? Да? Впрочем, кому же есть дело до того, что я чувствую? Я ни за что не коснулся бы этой темы, если бы не видел необходимости успокоить тебя: мы разойдемся, как только позволят приличия. Может быть, узнав об этом, ты не будешь так бледна, как в последние дни, и поверишь мне, что я не солгал, говоря, что даже не подозревал об интригах, которые заставили тебя выйти за меня, а думал, что ты сделала это добровольно.
— Я верю тебе, Артур! — тихо сказала она. — Теперь я верю тебе.
Артур улыбнулся. Но как горька была эта улыбка, с которой он выслушал первое выражение доверия со стороны жены в ту минуту, когда он от нее отказывался!
— Туман как будто уменьшился, да и буря, кажется, приутихла, — сказал он, чтобы переменить разговор. — Мы должны этим воспользоваться и спуститься в долину, где будем лучше защищены от непогоды, и через несколько минут доберемся до фермы, где, надеюсь, нам дадут, чем доехать. Хочешь следовать за мной?
Спуск был крутой и скользкий, но Артур, который совершенно преобразился, шел по тропинке твердо и уверенно, между тем как Евгения в тонких башмаках, в платье со шлейфом и в плаще, стеснявшем ее движения, еле плелась. Он видел, что должен помочь ей, но при этом мало было предложить ей руку, следовало крепко обхватить ее талию, что было невозможно. Муж боялся оказать своей жене услугу, которую в подобном случае предложил бы любой посторонней женщине, и та, не задумываясь, приняла бы ее, на что не могла решиться жена; она слегка вздрогнула, когда Артур, после некоторого колебания, обнял ее. В течение всего спуска, продолжавшегося более десяти минут, они не произнесли ни слова, но Евгения с каждым шагом делалась все бледнее и бледнее. По-видимому, ей было очень неприятно чувствовать себя в его объятиях и быть вынужденной так тесно прижаться к его плечу, что его дыхание касалось ее лица, хотя он, насколько мог, старался облегчить ее пытку: он ни разу не взглянул на нее, все его внимание, казалось, было приковано к дороге, спуск по которой требовал крайней осторожности. Но, несмотря на внешнее спокойствие, губы молодого человека предательски подергивались, выдавая волнение. Когда они наконец спустились в долину, он выпустил ее из своих объятий и глубоко, облегченно вздохнул.
Из-за деревьев виднелось здание фермы, и они поспешно направились туда, чтобы не оставаться больше наедине друг с другом. Над ними все еще шумела весенняя буря, и в горах густые волны тумана почти закрывали ель на опушке леса, которая только что простирала над ними свои ветви.
Глава 7
Берков приехал на виллу в то самое время, когда Артур и Евгения находились в лесу, и встретил их по возвращении домой. Он находился далеко не в таком приятном расположении духа, как в первый приезд, когда он ликовал от радости, что исполнилось его заветное желание породниться с аристократией. Он и теперь был так же любезен со своей невесткой и так же снисходителен к сыну, но сразу стало заметно, что его что-то беспокоило: он как-то суетился, был очень рассеян. Дурное расположение его духа выразилось особенно резко утром следующего дня, когда Артур пришел к нему в комнату, чтобы поговорить с ним.
— Потом поговорим, Артур, потом. Не мучь меня пустяками, когда у меня по горло самых серьезных дел! Денежные и вообще все дела в резиденции идут очень плохо; все что-то не клеится, везде убытки вместо прибыли и… Впрочем, ведь ты ничего в этом не понимаешь, да едва ли это может интересовать тебя! Я все улажу сам, только прошу тебя не надоедать мне пока своими личными делами.