Романс о Розе
– В приличном обществе, – высокомерно ответила Розалинда, – джентльмен из вежливости занял бы вторую карету, независимо от того, когда она была заказана.
Он наклонился и расплылся в самой язвительной из своих улыбок.
– Но я не джентльмен, я – морской волк.
– Скорее обычный пират. – процедила она, стиснув зубы. Находясь так близко от нее и чувствуя терпкий запах ее духов, Дрейк вдруг задался нелепым вопросом, надушила ли она чувственную ложбинку на груди и то местечко на шее, где пульсировала нежная жилка. В горле у него вдруг пересохло. Господи! Да что такое с ним происходит? Пытаясь избавиться от наваждения, он саркастически улыбнулся. Но прелестница даже не дрогнула. Ха! А что он ожидал? Она будет стоять насмерть, даже если встретится с самим сатаной.
– Подвиньтесь, леди Розалинда. Раз уж я пират, то иду на абордаж.
Он вскочил в карету и, устроившись рядом ней, постучал по крыше. Получив сигнал, кучер громко свистнул, щелкнул кнутом, и карета сорвалась с места.
– Стой! – закричала Розалинда, но колеса уже вовсю стучали по гравию. За окном быстро мелькали деревья, превращаясь в темные силуэты на фоне багряного заката.
Кипя от ярости, она откинулась назад и скрестила руки на груди.
– Ты, я вижу, как обычно, присваиваешь себе то, что тебе не принадлежит.
– А я вижу, что ты не стала мягче и нежнее за те десять лет, что мы не виделись.
– Да, и буду такой же спустя еще десять лет.
Рассердившись, она, как всегда, раскраснелась. Он сотни раз видел эти признаки гнева и сотни раз испытывал непонятное удовлетворение.
– Ты в бешенстве, Розалинда. – В его голосе прозвучали торжествующие нотки.
– Разве?
Она холодно взглянула на него, и в сумерках он с трудом различил ее веснушки. Милое сердцу несовершенство! Он пожалел, что она не покрыла лицо белилами, тогда бы он не видел этих влекущих точек и не вспоминал бы ее ребенком, когда…
– Я не сержусь, – заявила она, высокомерно выгнув рыжеватую бровь и прервав его воспоминания. – И куда это ты уставился?
Он глубоко вздохнул и некоторое время созерцал сгущавшиеся сумерки.
– Роз, ты когда-нибудь вспоминаешь о том, какими мы были в детстве?
– Да, я стараюсь думать об этом. Как можно меньше.
– Ты все еще ненавидишь меня так же сильно, как и тогда?
Она улыбнулась без всякой издевки:
– У меня никогда не было ненависти к тебе, Дрейк, только жалость.
В сердце его что-то резко кольнуло.
– Но сегодня я намерена быть милой.
– А разве ты умеешь?
Яростно сверкнув глазами, она с кислой улыбкой продолжила:
– Сегодня я буду любезной, стану вести с тобой светскую беседу, ибо совершенно уверена в том, что, как только мы увидим дядю Тедиеса, сразу станет ясно, что Торнбери-Хаус мой, и ты исчезнешь тихо, как морской дьявол в тумане.
– Как поэтично! – Он сердито посмотрел в окно. Вдалеке виднелись крыши домов и остроконечные пики соборов Лондона. – Ты все еще сочиняешь сонеты? – В ответ раздалось шуршание тафты, и он почувствовал на себе ее острый взгляд. – Значит, пишешь?
Она открыла было рот, чтобы честно ответить, но тотчас спросила, игнорируя вопрос:
– Как ты полагаешь, сколько народу будет сегодня у леди Блант?
– По меньшей мере человек двести, если ее желание произвести впечатление столь же сильно, что и прежде. – Он галантно позволил ей сменить тему разговора о сонетах, решив вернуться к ней позже.
– А я думаю, это будет скромный вечер, – торопливо возразила Розалинда. – Я слышала, что королевы не будет, а значит, многие придворные останутся при ней.
– Понятно. – Дрейк погладил бороду и взглянул на молодую луну. Странно, солнце ведь только-только скрылось за горизонтом. – Они не увидят этот молодой месяц.
– А я предпочитаю полную луну. – Она наклонилась, чтобы посмотреть в окно, и он почувствовал у своего уха ее теплое дыхание. – Она куда величественнее.
Дрейк повернулся так, что его губы почти касались ее уха.
– А как насчет солнца? – прошептал он. – Тебе нравится его сияние или же ты сейчас скажешь, что предпочитаешь темные облака?
Она встретилась с ним взглядом; глаза ее в темноте казались яркими и огромными. Явно растерявшись, она смущенно перевела дыхание. На Дрейка пахнуло удивительным ароматом. Боже, такой близости с ней он не испытывал с тех самых пор, как спас ее, тонувшую в пруду.
– А что предпочитаешь ты? – прошептала она.
– Солнечный свет, – хрипло произнес он.
– Тогда я предпочитаю облака.
С надменным видом Розалинда откинулась назад, словно и не было этого мгновения близости между ними. Словно она и не почувствовала какую-то невидимую силу, которая влекла их друг к другу, связывала, словно луну и солнце в извечном танце Вселенной, Она была чертовски упряма, в этом нет никаких сомнений.
Устав от спора, Дрейк высунулся в окно.
– Добрый вечер, господин! – прокричал какой-то мужчина при виде проезжавшей кареты.
Дрейк посмотрел вслед удалявшейся в сумерках фигуре с висевшими на плечах шкурами. Наверное, кожевник. Дрейк никогда бы не освоил это ремесло, если бы не лорд Даннингтон, поскольку отец оставил их с матерью без средств к существованию. Внезапно загрустив, Дрейк откинулся назад и пригладил рукой растрепавшиеся на ветру волосы.
– Я помню тот день, когда вернулся в Торнбери-Хаус по просьбе твоего отца, – заговорил он. – Я вошел в холл и замер, впитывая величественную атмосферу. В голове моей тотчас пронеслись воспоминания детства до краха Ротвеллов – жареные павлины в Рождество и вкуснейшее вино с пряностями, смех отца, эхом разносившийся по галерее, визит королевы и ее явный интерес к Торнбери-Хаусу. А потом появилась ты на парадной лестнице, с застенчивой улыбкой на прелестном лице. Я подумал, что эта девочка – самое красивое создание из всех, что мне довелось видеть. Ты была добра ко мне в тот вечер. Лишь на следующее утро… охладела. Думаю, к тому моменту ты решила, что я – бродяга. – Он переменил позу. – Не могу тебя винить. Пожалуй, если бы я вырос в роскоши, то, наверное, чувствовал бы такую же неприязнь к бедняку.
– Дело было вовсе не в этом! – категорически заявила Розалинда, а Дрейк тем временем гадал, поняла ли она, что опустила руку ему на колено. Ее нежная ладонь жгла как раскаленное железо, вызывая, впрочем, не боль, а наслаждение, волнующее его чресла. – Я не презираю бедных, – продолжала она. – Ты считаешь меня эгоистичной и жестокой? Просто я тогда поняла, что ты… что…
– Что я останусь навсегда?
Она протяжно вздохнула, убрала руку и посмотрела в окно.
– Стоит ли говорить о прошлом? Это так утомительно. Уверена, что не вспомню своих тогдашних мыслей. Столько времени прошло!
Он изучал ее затылок, потому что она намеренно прятала лицо. Волосы ее были забраны наверх изящным гребнем из золота и янтаря, в освещенных лунным светом рыжих локонах переливались драгоценные камни. Воспоминания о ее неприязни уже не причиняли ему боли. Он научился жить с ними. В те дни, когда он только начал свою карьеру торговца, и у него случались неудачи. Но стоило ему только вспомнить надменное лицо Розалинды, как его вновь снедала решимость добиться успеха. Чтобы доказать ей, что она ошибалась.
– Ты права, Розалинда. Не стоит думать о прошлом. Столько лет прошло! Когда-то я был любящим ребенком. Теперь я мужчина и научился быть жестким. И намерен взять то, что по праву принадлежит мне.
– А я уже не наивная девочка. Я – женщина и тоже полна решимости сохранить свою собственность. – Своим горящим взглядом она словно бросала ему вызов.
Впрочем, Дрейк заметил легкую дрожь ее руки, когда она коснулась своей шеи, и его охватило почти неодолимое желание прижаться к ней губами.
Но он лишь откинулся назад и торжествующе улыбнулся: ему снова удалось ее задеть.