Закат в раю. Часть 2
— Добрый день, Ева! Жюль пошел в банк. Наверное, скоро вернется. Могу я вам чем-то помочь?
— Могли бы, если бы были главным редактором, — пробормотала Ева.
— Вы принесли что-нибудь для светской колонки? — спросил он.
— Не совсем.
Ирвин слегка помрачнел:
— Если так, то… Вы же сами знаете, Ева, Кин вас не напечатает.
— Есть весьма важное общественное дело. И если Жюль не захочет напечатать мою статью, я пошлю ее в Бабинду. Я пойду к самому Сэмуэлю Гриффиту, — ответила Ева. Она умела блефовать при необходимости и произнесла громкое имя так уверенно, будто лично знала премьер-министра.
— А, Ева! — раздался довольно неприветливый возглас.
Ева повернулась и увидела, что в комнату вошел Жюль Кин. Судя по его брюзгливому виду, он был совсем не рад ее появлению в редакции. Ева еще раз вздохнула, чтобы придать себе больше уверенности.
— Я провела одно расследование… — громко начала она.
— Боже, спаси нас, — направляясь к своему столу, пробурчал Жюль и сказал уже громче: — Ева, прежде чем вы продолжите вашу торжественную речь, я скажу сразу, что не собираюсь более говорить с вами о политике! Хорошо еще, что после вашей последней статьи нас не сожгли!
— Ваша задача сообщать новости, не так ли?
— Да, новости! Но я не хочу, чтобы нас обвинили в том, что мы разжигаем здесь мятежи!
— А вам известно, что фермеры из Итона, в районе Маккей, обратились к премьеру Гриффиту с петицией? Они призывают его, чтобы…
— Да, Ева, — с досадой перебил ее Кин, — я в курсе этого дела и….
— Тогда вам, должно быть, известно, что Гриффит поддерживает проект разделить большие плантации на маленькие участки, чтобы положить конец жестокому обращению с рабочими. Он хочет разделить фермы на участки в пятьдесят акров и продавать их, а не сдавать в аренду фермерам, белым или черным. Знаете, к чему все это приведет?
— Не имею понятия, — ответил Жюль и нарочито зевнул.
— Недавно я была на одной ферме, здесь, в Джеральдтоне, и своими глазами видела ужасную эксплуатацию рабочих. И если понадобится, я намерена дойти с этими сведениями до самого премьер-министра.
— А почему вы думаете, что он выслушает вас, Ева?
— Если меня вынудят обратиться к премьеру, я так испорчу репутацию этого города, что отмыть ее удастся не скоро. Я напишу во все газеты, в Маккей, в Таунсвилл, что в Джеральдтоне открыто эксплуатируют канаков.
Жюль не верил своим ушам.
— Ева, вы этого не сделаете…
— Сделаю! — Ева приняла самый решительный вид. — И я уверена, что другие газеты будут счастливы раздуть скандал и увеличить себе тираж.
— Мне, наверное, не нужно гадать, о какой плантации главным образом идет речь?
— Я не собираюсь называть никаких имен, Жюль. Так что судебного иска к газете не будет.
— Весьма разумно. Что же, дайте взглянуть.
Ева, стараясь не показать своей радости, вручила Жюлю статью. Он взял ее в руки с деланым равнодушием. Затаив дыхание, Ева следила, как он медленно натянул очки и с бесстрастным видом приступил к чтению. Она давно уже знала, что Жюль не показывает своих чувств и намеренно старается казаться резким, неприветливым и даже грубоватым. В первое время Жюлю удавалось вселять в нее страх, но позднее Ева научилась спорить с вечно угрюмым редактором.
Она увидела, как он нахмурился, и поняла, что сейчас он читает об условиях проживания рабочих в Уиллоуби. На мгновение Ева спросила себя, не зашла ли она в своих обличениях слишком далеко.
В действительности Жюль восхищался статьями Евы, хотя никогда не говорил ей этого. Недавно он имел возможность познакомиться с результатами опроса, из которого следовало, что большинство населения стоит за то, чтобы отказаться от использования канаков и нанимать иммигрантов из Европы. Слышал он разговоры и о том, что в самом ближайшем будущем всех канаков отправят на родину. Статья Евы в свете этого оказалась очень своевременной, но он не спешил сообщать ей об этом. Что же до Макса Кортленда, то в случае репатриации канаков его власти над городом пришел бы конец — он превратился бы в простого фермера, работающего для того, чтобы кормить семью.
— Статье нужна серьезная правка, — презрительно фыркнул Жюль и снял очки.
— Вы хотите сказать, что опубликуете ее? — Ева почувствовала, что от радости голова у нее пошла кругом: язвительное замечание Жюля означало, что статья очень хороша.
— Возможно. Но если мне устроят скандал… я вас больше видеть не захочу!
— Спасибо, Жюль!
— Подождите благодарить, неизвестно, чем все это может кончиться для вас, — ответил Жюль. — А для светской хроники у вас ничего нет?
— Нет, — отрезала Ева. В ее тоне Жюль уловил откровенное отвращение.
— Жаль. А вот в субботу у нас Праздник урожая. В мэрии будет вечер с танцами. Не могли бы вы написать об этом? К понедельнику мне нужна заметка.
— Вы хотите, чтобы я оправилась туда и писала об этом?
— Именно об этом я и говорю. А вы решайте — или вы хотите быть репортером, или нет, — внезапно вспылил Жюль. Еще сегодня он собирался послать на вечер Ирвина, хотя ясно представлял себе, как Ирвин, не найдя в себе смелости зайти в зал, только и будет весь вечер, умирая от страха и застенчивости, подглядывать в замочную скважину. — Я бы и сам за это взялся, но мне нужно присутствовать на свадьбе в Бабинде, — добавил Жюль уже мягче.
Ева раздумывала: она, конечно, отказалась бы наотрез, но Жюль был готов напечатать ее статью, а Ева страстно желала отомстить отцу за все беды Джордана. Смущало Еву только то, что ей было совершенно нечего надеть на вечер, да и идти одной совсем не хотелось.
— Платье, я уверен, вы где-нибудь достанете, — неожиданно усмехнулся Жюль, сразу угадав, что беспокоит Еву. — И вам нужен кавалер, вот берите Ирвина. — Жюль едва не улыбнулся, подумав, каким забавным зрелищем будет эта пара — робкий, застенчивый Ирвин и эксцентричная Ева.
Ева взглянула на смертельно перепугавшегося младшего редактора и внезапно подумала, что он недурен собой. От взгляда Евы Ирвин покраснел.
— Прекрасно. А сколько вы заплатите за статью?
— Это вам бы следовало заплатить мне! — неожиданно рассвирепел Жюль. — За все неприятности, которые у меня были и будут из-за вас!
В ответ Ева подарила редактору надменный взгляд.
— Когда ваш тираж подскочит вдвое, вы так уже не скажете. — Ева победно улыбнулась и посмотрела на Ирвина: от смущения тот находился в состоянии полной прострации. — До встречи в субботу, Ирвин.
Глава 16
Возвращаясь в Уиллоуби, Мило Джефферсон рассеянно вспоминал о своих первых годах на плантации.
Увидев Летицию в городе, он почему-то начал думать о ней, чего не случалось уже очень давно, и внезапно ему живо представилась их первая встреча.
Через два дня после начала работы в Уиллоуби Макс зачем-то послал его в дом, и Летиция вышла на веранду познакомиться с новым управляющим. В то время Александра и Силия были совсем малы, а Евангелина еще не родилась. От ослепительной улыбки Летиции у Мило буквально перехватило дыхание. После этой встречи он стал искать встречи с ней и заходил в дом под любым предлогом. Объездив Австралию вдоль и поперек, он еще никогда не встречал столь прелестной и грациозной женщины.
Ее классическая красота, всегда изысканная одежда, ясная, мелодичная, выразительная речь и особое умение поднять любого собеседника в его собственных глазах сразу покорили Мило, и с самой первой встречи он стал смотреть на Летицию, как на королеву. В то время она много занималась детьми и почти не принимала участия в светской жизни, но всегда была в хорошем расположении духа. Вспоминая те далекие дни, Мило недоумевал, отчего Летиция смогла так быстро измениться. Мысли эти вызывали в его душе острую горечь.
В числе первых полевых рабочих Макс Кортленд нанял Лютера Амоса. Отец его был родом с островов Самоа, мать была дочерью католического миссионера из Ирландии. От отца Лютер унаследовал рост, физическую силу и глубокий баритон, а от матери — зеленые глаза и блестящие темные волосы. Туземки находили его неотразимым, но никто не смог бы предположить, что этот простой рабочий сможет привлечь внимание самой Летиции Кортленд. Мило, внимательно следивший за ее настроением, быстро увидел взаимное влечение Летиции и Лютера — его охватила ревность, когда он заметил, что обаяние Лютера и его озорной юмор не оставляют Летицию равнодушной. К самому Мило Летиция относилась дружелюбно и уважительно, но, разговаривая с ней, он никогда не видел в ее глазах того огня, который появлялся в них, когда она смотрела на Лютера. Вскоре Макс назначил Мило своим управляющим. Через несколько недель Мило не выдержал и потолковал с Лютером. С тех пор никто больше не видел Лютера Амоса.