Идеальный любовник

Шеймус О'Тул обладал одним из самых изворотливых умов в Ирландии. Чтобы избежать уголовного преследования, он записал сыновей протестантами, хотя они таковыми не являлись. Грейстоунс, его внушительный дом в георгианском стиле, был известен как Замок Лжи. Причин для подобного названия существовало множество, и не последней среди них стало то, что в его домовой церкви каждый божий день служили католическую мессу. Шеймус всегда настоятельно советовал сыновьям: “Делай всегда то, что выгодно, и никогда не ошибешься!”
В трюме Шон проверил тросы, удерживающие бочонки с коньяком, потом приказал матросам заставить их бочками с сельдью, как они сделали на пути сюда, скрывая емкости с ирландским виски. Пьянство — самый распространенный порок в восемнадцатом веке, хвала Господу. О'Тулы нажили целое состояние, нелегально вывозя ирландское виски и контрабандой ввозя французский коньяк, чтобы удовлетворить ненасытные потребности зажиточных англо-ирландцев, правивших на этой земле или полагающих, что они правят.
Когда Джозеф наконец поднялся на борт, команде не потребовалось приказа поднять якорь и паруса. Прежде чем он дошел до рубки, где Шон подделывал накладные на груз, корабль уже отчалил от каменного мола и вышел из бухты в Ирландское море.
— Прости, что я не помог с бумагами, но ты разбираешься в этом лучше, чем я.
— Ты опускал свое перо, но отнюдь не в чернила, — медленно проговорил Шон.
Джозеф тут же взорвался:
— Что, черт побери, это значит?
Стальные глаза Шона прямо глянули на брата и выдержали его вызывающий взгляд.
— Именно то, что ты думаешь. — Глаза Шона скользнули к незастсгнутому вороту рубашки брата. — У тебя на шее следы укусов.
Покраснев, Джозеф рассмеялся:
— Служаночка в доме не смогла удержаться.
Глаза братьев снова встретились.
— Ты можешь сколько угодно лгать себе, Джозеф, но никогда не делай глупости — не лги мне. Как, черт возьми, я смогу прикрыть тебя, если не знаю, что ты затеваешь? — Шон мрачно посмотрел на брата.
— Если бы ты увидел ее, ты бы понял.
— Мне нет нужды видеть ее. Она из Фитцжеральдов, и этим все сказано. — Шон вздохнул и собрал бумаги. — Что сделано, то сделано, и ничего не исправишь, но в следующий раз, если тебе захочется, подумай о том, что сделает Монтегыо, если узнает. В Адмиралтействе у него целая сеть шпионов, да и слуги всегда болтают языками.
Джозеф шумно сглотнул, представляя себе, как его кастрируют. Потом с типичной для него бравадой засмеялся:
— Я не боюсь этого старого борова!
“А следовало бы, — подумал Шон, — потому что у этого мужлана нет души”.
Он подавил страх за брата и хлопнул Джозефа по плечу:
— Ты неразумный дьяволенок, я не о тебе беспокоюсь, а тревожусь за Эмбер Фитцжеральд.
Когда корабль О'Тулов прибыл в гавань Дублина, принадлежавшую, как считалось, англичанам со всеми потрохами и управлявшуюся британским Адмиралтейством, Шон быстро провел груз через таможню. Он перемахнул через поручни с фальшивыми документами в руке.
— Сотри с лица это озабоченное выражение, Джозеф. Таможенник в кармане у Монтегью. За кувшин эля он предложил мне продать свой мушкет вместе со своей сестрой, — пошутил Шон.
Когда “Месяц” направился к собственной пристани Грейстоунса севернее Дублина, Джозеф сказал:
— Отец будет доволен сегодняшней работой.
— Ага, — отозвался Шон, — только он никогда этого не покажет. Держу пари на золотой соверен, что первыми его словами будут: “Где вас, чертей, носило?”
 Глава 2 
— Где вас, чертей, носило? — требовательно спросил Шеймус О'Тул. — Вы должны были быть здесь еще два часа назад.
— А что, что-нибудь случилось? — поинтересовался Шон, удерживая на лице бесстрастное выражение.
Джозеф и Пэдди Берк, управляющий Шеймуса О'Тула, причастный ко всему происходящему в Грейстоунсе, расхохотались.
Шеймус наградил Пэдди суровым взглядом:
— Не поощряй этих дьяволят.
— Разве вы не спросите, как все прошло, отец? — улыбнулся Джозеф.
— В этом нет нужды. Вы оба так чертовски довольны собой, что выглядите как бентамские петухи. — Горящие глаза Шеймуса прошлись по лицам ухмыляющихся матросов. Среди них было так много Фитцжеральдов, что он и не пытался различить их. — Вы, ребята, отлично поработали. Мистер Берк поручит разгрузку другой команде. Отправляйтесь на кухню и скажите Мэри Мелоун, чтобы она вас накормила.
Грейстоунс славился лучшей кухаркой в графстве Дублин, другой такой не было. С радостным гиканьем Фитцжеральды, отпихивая друг друга, наперегонки пустились к кухонной двери.
— А вы, чертенята, останьтесь. — Голос отца остановил Шона и Джозефа на полдороге. — Ведь кому-то надо проследить за разгрузкой. Или я должен напоминать вам, до чего ленивы все Фитцжеральды?
Когда отец и управляющий Берк ушли, Джозеф сухо заметил:
— Я думал, что отец будет больше доволен!
Шон хмыкнул:
— Это просто его манера намекнуть нам, что надо доводить дело до конца.
Джозеф потянулся усталым телом, подумав, что мышцам на сегодня уже достаточно нагрузки.
— В кровать мы попадем не раньше полуночи.
Шон игриво ткнул его в бок и поддразнил:
— На что, черт побери, ты жалуешься? Разве ты не провел полдня в постели?
Из всех Фитцжеральдов Шеймус О'Тул обожал только свою жену Кэтлин. Честно говоря, он боготворил землю, по которой она ступала. Отправляясь в их общую спальню, он прихватил с собой графинчик только что привезенного отличного французского коньяка.
То, что Кэтлин оказалась не одна, привело его в плохое расположение духа. Кейт Кеннеди, экономка, одновременно выполнявшая обязанности личной горничной его жены, только что взяла в руки щетку для волос. Высокая неглупая женщина, она могла настоять на своем даже в разговоре с хозяином. Ей бы не продержаться в доме и пяти минут, если бы все обстояло иначе.
— Отправляйся прочь, Кейт Кеннеди, я сам смогу удовлетворить Кэтлин.
— А вы уверены, что справитесь? Ей требуется не меньше ста раз, — вызывающе отозвалась экономка, передавая ему щетку для волос.
— Шеймус! — сурово предупредила Кэтлин. — Больше ни одного непристойного замечания!
Кейт вышла, но, прежде чем она успела закрыть дверь, Шеймус рявкнул:
— У этой женщины не язык, а острый нож. — Он отшвырнул щетку, стремительно ринулся через спальню и, понизив голос, пригрозил: — Сто раз ты получишь.
Кэтлин усмехнулась его словам, когда он подошел к ней с графинчиком коньяка.
— Ну конечно, сто раз. Держу пари, что ты не продержишься больше пятидесяти.
— Так кто здесь отпускает непристойные замечания, красавица моя?
Кэтлин сидела перед зеркалом в старинной ночной рубашке, украшенной по меньшей мере двумя дюжинами пуговиц, сбегающих от подбородка до груди. Шеймус облизал сухие губы, предвкушая, как он расстегнет их, одну за другой. Он поставил коньяк перед женой и отвел от щеки ее длинные волосы.
— Глотни-ка, моя женщина, и в животе у тебя вспыхнет пламя.
— Вот что у тебя на уме. — Она подхватила графин и отнесла его к постели. — Сначала нам надо поговорить. — Увидев, как разочарование пробежало по его все еще красивому лицу, жена пообещала: — После того как поговорим, мы выпьем с тобой коньячку, как делали это в нашу первую брачную ночь.
Шеймус покачал головой, вспоминая:
— Это неприлично, что мы все еще любим друг друга после двадцати двух лет брака. — Пуховая перина прогнулась под его тяжестью.
— Скандал, — согласилась жена, ложась под простыню и придвигаясь к его краю кровати. Она потерлась щекой о кудрявые черные волосы на его руке, пока он обнимал ее. — А теперь поговорим о праздновании дня рождения, — начала она.
Шеймус, дразня ее, тяжело вздохнул:
— Не начинай снова. Я готов поклясться, что эти двое чертенят занимают все твои мысли, когда ты не спишь.
— Да неужели? А кто это купил два новых судна в качестве подарка ко дню рождения?