Наступление бури

— Доброе утро, Джоанн! — лучезарно улыбаясь в ответ, прогромыхал Марвин. Рыкнул он на меня раньше, в коридоре, когда протиснулся мимо, направляясь в гримерную. — Готова поговорить о том, что нас ждет?
— Конечно, Марвин! — откликнулась я с бойким энтузиазмом девицы из группы поддержки спортивной команды.
«У меня была настоящая работа. Я защищала людей. Спасала жизни. И за каким чертом меня занесло сюда?»
Но он, разумеется, моих внутренних стенаний не слышал.
— Замечательно! Итак, мы знаем, как неласкова была погода в последние несколько деньков, особенно по отношению к нашим друзьям на побережье. Мы также знаем, что сегодня ожидается ясный, солнечный день, но давайте поговорим с нашими зрителями из солнечного штата Флорида о том, на что им следует рассчитывать завтра.
Камера сместила фокус. Я оказалась в центре кадра.
За свою улыбочку я цеплялась так, словно от нее зависела моя жизнь.
— Ну, Марвин, я уверена, завтра будет прекрасный день для прогулок, чтобы впитать в себя…
Марвин сделал несколько предписанных сценарием шагов, выйдя из кадра, а как только я произнесла слово «впитать», скучающий, жующий сигару рабочий сцены, стоявший вне видимости камеры, слева от меня, дернул за веревку.
Примерно двадцать галлонов воды вылились из перевернувшихся прямо у меня над головой ведер, и весь этот поток угодил в цель. Ощущение было еще то! То ли эти гады охладили ее, то ли она сама остыла, пока стояла там, на стропилах, над съемочной площадкой, но только вода, стекшая, расплескавшись брызгами, по моему желтому дождевику, не преминув при этом попасть за шиворот и за голенища идиотских резиновых сапог, оказалась прямо-таки ледяной.
Оказавшись посреди растекающейся лужи в своем желтом резиновом прикиде, я охнула, и вид у меня сделался удивленный. Что, замечу, не стоило мне особых усилий: даже если вы этого ожидаете, все равно трудно не удивиться в подобной ситуации.
А самое поразительное то, что я за это никого не пришибу.
Дикторы и Марвин расхохотались, как сумасшедшие. Я, продолжая улыбаться, сняла свою непромокаемую шляпу и сказала:
— Да, ребята, такое у нас во Флориде климат выделывает, когда ты меньше всего ожидаешь…
И тут они окатили меня из последнего ведра. О чем мы не договаривались и никто меня не предупреждал.
— Ох, надо же! Ты уж прости! — воскликнул Марвин и появился в кадре, в то время как я убирала назад свои промокшие волосы, изо всех сил стараясь сохранить улыбку.
— Кажется, завтра мы можем рассчитывать на дождичек, а? С вероятностью в семьдесят процентов, — проскрипела я, Похоже, далеко не так бойко и весело, как планировалось.
— Итак, мамочки, с утра готовьте для своих ребятишек зонтики и дождевики. Джоанн, настало время нашего метеорологического урока для телезрителей. Можешь ты объяснить им, в чем разница между погодой и климатом?
«Климат — это усредненная погода для определенного ареала за длительный промежуток времени, болван напыщенный», — подумала я, но вслух, разумеется, ничего подобного не сказала, а, продолжая улыбаться и глядя на него, спросила:
— А в чем разница, Марвин? Я не знаю.
В конце концов, я была настоящей женщиной, а все происходящее, надо полагать, являлось воздаянием за какие-то страшные преступления, совершенные в предыдущей жизни. Которую мне, судя по тяжести наказания, довелось прожить в качестве Чингисхана.
Марвин уставился в камеру с самым серьезным видом, на какой только был способен, и заявил:
— Нельзя упогодить дерево, но можно его акклиматизировать.
Я уставилась на него и таращилась, пожалуй, на пару секунд дольше, чем это положено по телевизионному этикету, после чего снова включила дежурную улыбку и поворковала:
— До встречи, ребята. Завтра мы позабавим вас новыми фактами насчет погоды.
Марвин помахал в камеру. Я тоже. Красный огонек погас. Курт с Джейни вернулись в кадр: кажется, они собирались по какому-то причудливому поводу проинтервьюировать золотистого ретривера. Я одарила Марвина взглядом, выражавшим чувства, за которые, приди мне в голову их озвучить, мигом вылетела бы с работы, и перебросила мокрые волосы через плечо с намерением выжать их, как половую тряпку, в растекшуюся подо мной лужу.
Он подался ко мне и прошептал:
— Эй, знаешь что? Ты прямо как Белоснежка… Чертовски хороша, на взгляд семи гномов. Ха!
— У тебя микрофон включен, — выдала я в ответ, повергнув его в паническую пляску. Насчет микрофона, конечно, соврала, 
но 
как приятно было видеть его с такой физиономией! Вдобавок золотистый ретривер, сбитый этим с толку, зарычал и дернулся, натянув поводок, к нему: в результате суматоха возникла и в кадре, и за его пределами. Я вышла наконец из лужи и, хлюпая сапогами, направилась прочь мимо ухмыляющихся рабочих сцены, прекрасно понявших, что я сделала, и жалевших, что сами до этого не додумались. Скинув на ходу дождевик, я запихнула шляпу 
в 
его карман и свалила из студии, прошмыгнув в громко хлопнувшую дверь.
Свободна!
Трудно поверить, что всего какой-то год назад я являлась доверенным агентом одной из самых могущественных организаций на Земле и в качестве повседневной работыпеклась 
о 
жизни и безопасности миллионов людей. Еще труднее поверить, что я сама добровольно, от всего этого отказалась и вполне серьезно считала, что не буду испытывать сожалений.
Нормальная жизнь? Какая, на хрен, нормальная жизнь! Я стала Хранителем по окончании школы, прошла элитарную подготовку, провела годы, оттачивая и совершенствуя технику контроля над ветрами, водой и погодой. При этом обо мне заботились, опекали, к моим услугам было все, что заблагорассудится. И даже не отдавала себе отчет, насколько это здорово, до тех пор, пока не оказалась вынужденной существовать на нищенский оклад и не уразумела, что такое растягивать баночку арахисового масла от зарплаты до зарплаты.
Если что-то и было великолепным, так это моя работа!
Набрав полную грудь холодного кондиционированного воздуха, я огляделась в поисках местечка, где бы присесть. В холле находилось еще несколько сотрудников: они смотрели на меня со смущенным видом людей, представивших себя на моем месте и думающих: «Господи, что угодно, только не это!»
Игнорируя их взгляды, я сняла большущие клоунские резиновые сапоги. В гримерной какая-то добрая душа вручила мне белое махровое полотенце, и я принялась яростно вытирать промокшие волосы, которые тут же начали курчавиться. Завиваться дивными, черными, густыми кудряшками. Колечками. Тьфу!
До моей смерти такого не случалось. Я воплощала в себе силу. Потом мне довелось просуществовать несколько странных, безумных дней в качестве джинна, что оказалось куда как более и куда как менее забавным, чем можно себе вообразить. Ну а потом оказалась вышвырнута обратно, в состояние простой смертной.
Только вот в ходе всех этих пертурбаций мои волосы, некогда совершенно прямые, приобрели тенденцию завиваться кудряшками. И я, при всей своей силе, ничего не могла с этим поделать.
Впрочем, говорить сейчас насчет силы было бы в любом случае преувеличением. Свои, если можно так выразиться, «жетон и пушку» я сдала Хранителям и ушла со службы. А это фактически означало, что хотя определенные способности, и даже немалые, у меня сохранились, я нынче обычная, рядовая гражданка. Сечете? — обычная гражданка, способная чувствовать погоду и воздействовать на неё. Нет, не то чтобы я этим занималась, конечно же, нет. Но могла.
Три месяца после ухода я, испытывая самую настоящую ломку, успешно противилась постоянным позывам во что-нибудь вмешаться и страшно гордилась тем, что мне это удается. Жаль, что, в отличие от Анонимных Алкоголиков, у отставных Хранителей нет ничего вроде программы «двенадцать шагов» и ничего такого, что позволяло бы отмечать вехи на пути реабилитации.
Правда, надо признать, что к моей удивительной силе воли имело отношение и полученное от бывших коллег предупреждение, что стоит мне хотя бы попытаться потереть две капельки дождя одну об другую, и меня подвергнут магической лоботомии. Надо сказать, что для некоторых такого рода вмешательство проходило вполне сносно, но в отношении лиц вроде меня, с высоким уровнем специфических способностей, лишение их было аналогично радикальному хирургическому вмешательству, вроде ампутации. Существовала немалая вероя
тность того, что, вместо того чтобы превратиться в обычную, лишенную магического потенциала женщину, 
я 
превращусь в зомби, слюнявую идиотку, которую Хранителям придется по гроб жизни содержать 
и 
обихаживать за свой счет. Впрочем, они к этому 
не 
стремились 
и 
ничего такого делать без крайней необходимости не собирались. Хранители нуждались в людях, на которых можно положиться. На организацию обрушилось немало ударов и снаружи, и изнутри, и в нынешней ситуации они не могли позволить себе роскошь сжигать мосты, 
даже столь шаткие и ненадежные, какой представляла собою я.