Эхо во тьме

Столько, сколько рядом с ней нет Хадассы.
От этого предательского воспоминания ей стало больно.
— Мне ничего не нужно.
Юлий взял с подноса маленький колокольчик и положил его рядом с ней.
— Если что-то будет нужно, позови меня, — сказал он и ушел.
Юлия допила вино. Она пожалела о том, что пришла сюда. Тишина виллы заставила ее острее почувствовать собственное одиночество. В горле застрял жгучий ком, а из глаз потекли слезы.
Марк был здесь, в Ефесе.
Еще до его отплытия в Рим Юлия посылала ему послание за посланием, и каждый раз они возвращались нераспечатанными. Однажды она даже отправилась к нему на виллу. Тогда к ней подошел один из его рабов и сообщил: «Господин сказал, что у него нет сестры», — и закрыл перед ней дверь. Она стучалась в эту дверь что есть сил, кричала, что у Марка есть сестра, что произошло недоразумение, что ей нужно поговорить с ним. Дверь никто ей больше не открыл. И все ее попытки встретиться с Марком и поговорить с ним ни к чему не привели.
Тут она подумала, а изменит ли Марк свое отношение к ней, если узнает, что она больна. Она могла бы попросить кого-нибудь из своих друзей сообщить ему об этом. Возможно, тогда он придет к ней. Может быть, будет умолять ее простить его за то, что отсылал ее письма назад и не захотел ее видеть. Снова назовет ее своей сестрой, о которой будет заботиться, которую будет любить, как раньше. Она, конечно, немного помучает его, но потом обязательно простит, и они снова будут вместе смеяться, он снова будет рассказывать ей смешные истории, которые без конца рассказывал ей еще в Риме.
Слезы неудержимо текли по ее щекам.
Красивая мечта, но Юлия прекрасно понимала и реальную ситуацию. Марк ей все ясно дал понять. Если он и узнает о ее болезни, то скажет, что именно этого она и заслуживает. Скажет, что она сама во всем виновата. И снова крикнет ей: «Будь ты проклята перед всеми богами!».
Вот они и прокляли ее.
Ей оставалось только одно — постараться забыть обо всем. Ей придется вычеркнуть из памяти вчерашний день. И хорошо бы набраться сил на сегодняшний день. А о завтрашнем дне вообще не хотелось думать.
Юлия сжала кубок в руках. Глотнула вина, надеясь собраться с силами. Наклонив кубок, она стала смотреть на льющееся рубиновое вино. Оно было похоже на кровь. Отбросив кубок в сторону, Юлия с трудом встала и вытерла губы тыльной стороной ладони.
Юлий услышал шум и вошел в перистиль.
— С тобой все в порядке, моя госпожа? — Он посмотрел на вино, расплескавшееся по полу, и наклонился, чтобы подобрать кубок.
— Не нужно мне было сюда приходить, — сказала она не столько Юлию, сколько самой себе. Жанн обо всем расскажет Приму, а тот все передаст Калабе.
А Юлия боялась, что без Калабы ее жизнь вообще утратит всякий смысл.
 4 
 
Марк отпустил слугу и распечатал пергамент, который получил утром. Быстро прочитав его, он нахмурился. Послание было от Исмаила, египтянина, с которым в прошлом он часто имел дело. Все, что было написано в письме, было правдой. Сейчас, когда люди буквально стали с ума сходить от зрелищ, песок пользовался спросом, как никогда раньше. Исмаил напоминал Марку, что свой первый миллион золотых ауреев он сделал на поставках песка из Египта в Рим, на арены. Песок везли на продажу также в Ефес, Коринф и Кесарию. И вот теперь Исмаил с уважением и тактом интересовался у Марка, почему он так долго молчит.
Смяв пергамент в руке, Марк сунул его в жаровню. Ему тут же пришли на память слова отца: «Риму нужен хлеб». Но он, Марк Люциан Валериан, руководствуясь своими юношескими стремлениями к удовольствиям и радости жизни, вместо хлеба ввозил то, чего Рим хотел: песок, который впитывал кровь на арене.
Марк невольно провел рукой по волосам, вспомнив благородную девушку, лежащую в луже собственной крови на том самом песке, который он продавал. Он встал со стула и подошел к окну, чтобы посмотреть на гавань.
Один из его кораблей, нагруженный товарами, пришел из Сицилии. Марк смотрел, как сакрарии несли на своих плечах мешки с зерном, узлы с кожей и ящики с деревянными изделиями. Один из его надсмотрщиков, македонский раб по имени Орест, которого воспитывал еще его отец, наблюдал за разгрузкой и сверял количество разгружаемого товара с данными в списке. Орест прекрасно знал, какие корабли Валериана прибывают и отбывают, и он был верен памяти Децима Валериана. Такими же надежными были и другие работники, которые трудились у Валериана, в том числе и Сила, стоявший у весов, рядом с мензорами, и наблюдавший за взвешиванием зерна. Отец Марка прекрасно разбирался в характерах людей и умел подбирать себе работников.
Работа в гавани кипела, корабли прибывали и отбывали, работники ходили вверх и вниз по сходням, загружая и разгружая корабли. Два корабля готовились к отплытию в конце этой недели, при этом один из них направлялся в Коринф, а другой — в Кесарию. Марку хотелось отплыть на последнем из них. Наверное, его мать все же права. Ему следует понять Бога Хадассы. Хадасса говорила, что ее Бог — это Бог любви и милосердия. Марк сжал руки в кулаки. Ему хотелось узнать, почему этот любящий Бог позволил Своей верной последовательнице умереть такой страшной и унизительной смертью.
Стукнув по железной решетке, Марк отошел от окна и вернулся к своему рабочему столу.
Он уставился на разложенные по столу пергаменты, которые содержали записи о товарах, привезенных в Ефес на одном из его кораблей за последние месяцы: из Греции привезли изделия из бронзы; из Фарсиса серебро, железо, олово и свинец; из Дамаска вино и шерсть; из Родоса слоновую кость и черное дерево. Красивая одежда, голубая ткань, вышивки и разноцветные ковры перевозились караванами с Востока и перегружались на корабли, принадлежащие Марку, для дальнейшей перевозки в Рим. Из Аравии везли овец и коз, скаковых лошадей и боевых коней и мулов для римского войска.
В сердцах Марк смел на пол все, что лежало на столе. Ему нужен был шум, нужна была деятельность, чтобы хоть как-то отвлечься от своих невеселых мыслей. Вместо того чтобы отправиться в паланкине в бани, где он часто бывал, он пошел пешком в те бани, которые посещал простой люд. Они располагались ближе к порту, как раз это ему и было нужно. Лишь бы как-то отвлечься.
Заплатив несколько медных кодрантов, Марк вошел в раздевалку, не обращая внимания на удивленные взгляды работников. Оставив свою тунику на полке, он подумал, увидит ли он ее здесь, когда вернется. Она была сшита из лучшей шерсти и отделана золотом и жемчугом, и на такую одежду, несомненно, могли положить глаз некоторые посетители этого беспорядочного заведения для простолюдинов. Марк взял полотенце и накрыл им плечи, входя в тепидарий.
Он слегка приподнял брови, увидев, что бани были общими. Он не привык находиться в одном банном помещении с женщинами, но, видимо, в такой толчее это уже не играло большой роли. Марк отложил полотенце в сторону и вошел в первый бассейн, окунувшись в теплую воду, после чего дождался своей очереди и встал под фонтан, который был частью циркулирующей системы.
Выйдя из первого бассейна, Марк вошел во второй. Фреска была потрескавшейся, наполовину облезшей. Вода здесь была чуть теплее, чем в первом бассейне, и у Марка было достаточно времени, для того чтобы его тело привыкло к третьему бассейну тепидария. Все присутствующие, судя по всему, были довольны этими банями, и в помещении царила какофония самых разных языков и акцентов. Шум стоял оглушительный, но Марку это нравилось, потому что такая обстановка хаоса действительно отвлекала его от мрачных дум.
Марк погрузился в воду и прислонил голову к черепице. Несколько молодых мужчин и женщин радостно плескали друг на друга водой. Какой-то ребенок на бегу упал на черепичный пол и издал пронзительный и заливистый крик. Двое мужчин горячо спорили о политике, а несколько женщин смеялись, рассказывая друг другу веселые сплетни.
Устав от шума, Марк вошел в небольшой калидарий. В этом помещении находились скамьи, расположенные вдоль стен, а в середине размещался небольшой резервуар с горячими камнями. Нубийский раб в набедренной повязке периодически поливал их водой, отчего помещение наполнялось паром. В помещении находилось только два человека — престарелый лысый мужчина и юноша, моложе Марка. По мускулистому телу юноши стекал пот, который он стирал с себя стригилом, одновременно разговаривая тихим голосом со своим пожилым собеседником.