Достояние леди

– Оставьте тела волкам, – бросил Соловский своим красноармейцам, – думаю, к утру не останется никаких следов.
ГЛАВА 3
Григорий Константинович Соловский вез Алешу Иванова в городок Дворск, расположенный километрах в тридцати к югу от Варышни. Метель мела не переставая, и краскому с огромным трудом удавалось не сбиться с пути. Где-то справа остался полустанок Ивановское, построенный по распоряжению Ивановых. Пути были занесены толстым слоем снега, и лишь горевший вопреки непогоде семафор, да дымок, струившийся из трубы домика обходчика, указывали на близость железной дороги. Всю дорогу Соловский вел напряженный спор с самим собой, стараясь убедить себя в том, что не напрасно взял с собой мальчика.
Григорий Соловский был командиром эскадрона в только что созданной Красной Армии. Это был суровый, немного грубоватый человек, чуждый телячьим нежностям и сантиментам. Человеческая жизнь мало значила для него – будь то жизнь взрослого или ребенка. Единственное, что его волновало, было дело большевиков и будущее России, новой, коммунистической России. Тем не менее беспомощное, испуганное лицо мальчика задело в душе сурового военного какую-то струну, и он, может быть, впервые в жизни сжалился над кем-то. Четыре года назад он видел те же беспомощные, испуганные глаза – это были глаза трех его сыновей, умиравших от тифа. Соловский гордился тем, что у него есть четыре сына – крепкие, сильные мальчики, которые могли бы продолжить дело отца. Увы! Судьба оставила ему лишь одного из них. И вот сейчас, в новом зимнем лесу, он понял, что не может допустить смерти еще одного ребенка, еще одного мальчика.
Эта мысль пришла к нему неожиданно. Он прекрасно понимал, что идет на риск – если кто-нибудь узнает, чей сын этот шестилетний мальчишка, товарищи по партии смогут усомниться в преданности Соловского революционным идеалам. Но опыт подсказывал, что риск не так уж велик: Соловский по долгу службы много раз беседовал с солдатами, воевавшими на передовой во время войны с Германией. Они пережили кошмары рукопашных схваток и газовых атак, многие прошли через немецкие лагеря, где их жестоко пытали. Соловский хорошо знал: такие люди не любят много рассказывать о себе, не любят задавать лишних вопросов. Те, кто выжил в кошмаре войны, научились прятать свой страх в самой глубине души – они ни с кем не делились теми ужасами, которые им довелось пережить. Они сами старались забыть эти кошмары.
Будущее князя Алексея Михайловича Иванова решится на протяжении нескольких недель, думал Соловский. Либо мальчик изгонит из памяти сцену в лесу у Барышни, забудет, кто он такой, откуда родом и кто его родители – тогда все будут считать его беспризорником, усыновленным Григорием и Натальей Соловскими, – либо он откажется забыть свое прошлое и окажется в сумасшедшем доме. Будь что будет, решил Григорий.
Соловский был родом из Сибири. Он вырос в суровом климате, и это, наверное, определило его характер. Последние годы он жил в Полоцке – его жена была из тех мест. Здесь уже не было тех трескучих морозов, от которых, казалось, промерзают до самых сердцевин даже гигантские сибирские кедры, зимы были короче и мягче – но все равно, Соловский остался в душе сибиряком, и всякий раз, когда к ним приходили друзья, после горы сибирских пельменей и нескольких стаканов водки Григорий начинал бить себя в грудь, доказывая превосходство сибиряков над белорусами.
– В Сибири, – говорил он своим зычным басом, – минус сорок – это не мороз. – Он делал небольшую паузу, убеждаясь в том, что собравшиеся внимательно слушают его, и продолжал: – Сто верст – не расстояние, пол-литра водки – не выпивка. – Он подливал в стакан водку, залпом осушал его и, улыбнувшись, добавлял: – А сорок лет – уже не женщина. – Собравшиеся громко хохотали, но сам Соловский относился к своим словам вполне серьезно.
Он вспомнил это присловие и сейчас, когда его старая кавалерийская лошадь с трудом находила дорогу в снежных вихрях. Снежные хлопья обжигали леденящим холодом, и бедное животное то и дело вздрагивало и спотыкалось. Соловский посмотрел по сторонам – его солдат почти не было видно за вьюгой. Соловский чуть привстал в седле, поправляя шинель – ему доводилось видеть в юности и не такие бураны… Надо было спешить в Дворск.
Он плотнее укутал мальчика полой шинели – Алеша сидел молча, не двигаясь, и Григорию даже показалось, что он не дышит. Соловский вспомнил свое детство и еще раз подумал, какая странная вещь судьба – он, потомственный сибирский крестьянин, убежденный революционер, командир Красной Армии, спасал от смерти сына и наследника одного из самых знатных аристократических родов в России.
Григорий родился за десять лет до конца прошлого века. Он был пятнадцатым ребенком в семье сибирского крестьянина, прожившего всю свою жизнь в одной деревне и связанного родственными узами чуть ли не со всеми односельчанами. Мать Григория приходилась троюродной – а может быть, четвероюродной – сестрой его отцу. У отца было шестнадцать детей, лишь пятеро из которых дожили до взрослого возраста. Матери так и не суждено было стать бабушкой: выйдя замуж в шестнадцать лет, она умерла в тридцать пять. В последние годы жизни выглядела глубокой старухой.
Семья Соловских жила в просторной избе, построенной из сплавляемых по реке бревен. Ближайший город – Новониколаевск – состоял большей частью из деревянных построек. Если бы в этом месте строители Транссибирской магистрали не решили построить мост через Обь, этот городок так и остался бы полудеревней.
Григорий хорошо помнил, как однажды отец повез его на железнодорожный полустанок, как из поезда, шедшего откуда-то из европейской части России, вышел худощавый лысый человек с бородкой в сером плаще. Он окинул взглядом кучку крестьян, собравшихся у полустанка. Гриша внимательно смотрел на него, и их взгляды встретились. Грустная улыбка пробежала по губам незнакомца, и он сказал:
– В твоих руках, мальчик, будущее России. Никогда не забывай об этом.
Когда человек в сером плаще сел обратно в вагон, и поезд медленно тронулся, отец сказал Григорию, что это был Владимир Ильич Ленин – он ехал в ссылку в глухую сибирскую деревню. Позже, в студенческие годы, Григорий слышал от своих однокашников, что Ленин говорил о Сибири: «Это глухомань – ни поселков, ни городов». Соловский знал, что Ленин прав: действительно, если смотреть на сибирские пейзажи, может создаться впечатление, что за горизонтом уже не обитаемая земля, а космическая пустыня…