Блеск

По официальной версии она находилась в Париже. Именно так сообщили в газетах с небольшой помощью её друга Дэвиса Барнарда, который вёл колонку светских новостей для «Нью-Йорк Империал». От него же Диана узнала, что Генри находится не там, где ему положено. Очевидно, старый Уильям Шунмейкер обладал достаточной властью и смог не только отправить своего сына на Кубу в более безопасную воинскую часть, но и заткнуть рты нью-йоркским газетчикам, чтобы никто не проболтался о переводе. Диане нравилось думать, что сейчас они с Генри оба находятся не там, где должны. Оба имели прикрытие где-то там, во внешнем мире, а сами украдкой двигались навстречу друг другу.
В эту самую минуту Диана пересекала площадь, где в тени лежали собаки, а мужчины попивали кофе в уличных кафе. Она никогда не бывала в Европе и не могла с уверенностью утверждать, но ей казалось, что в этом городе есть что-то от Старого Света: долгая память и обветшалые дома, призраки в переулках и звон колоколов в католических соборах, неспешные и приятные традиции.
В воздухе разливался запах, какой всегда возникает перед дождём, когда сухая городская пыль в последний раз поднимается вверх, прежде чем её смоют потоки воды, и Диана ускорила шаг, предвкушая начало ливня.
Она надеялась успеть домой, в небольшую арендованную квартиру, не вымокнув до нитки. Диана уже подошла к краю площади и двигалась так стремительно, что предусмотрительно решила придержать шляпку, чтобы та не слетела с головы. Впереди шли двое американских солдат в темно-синих мундирах и серых брюках, и внимание Дианы неотвратимо привлекла легкая походка солдата в лихо заломленной фуражке, который был повыше своего спутника. Его поступь притягивала ее взгляд, словно магнит, и казалась очень знакомой, и на какое-то мгновение Диана готова была поклясться, что, должно быть, солнечный луч пробился сквозь тучи и позолотил его шею тем самым привычным оттенком.
— Генри! — громко выкрикнула она. Диане было свойственно сначала говорить, а потом думать.
Высокий солдат обернулся первым. На секунду из легких Дианы словно выкачали весь воздух, а её ноги превратились в неподъемные копыта, неспособные двигаться вне зависимости от её желания броситься вперед. Она с усилием вдохнула, но к тому моменту уже успела разглядеть лицо мужчины и разочарованно понять, что его черты слишком мягкие и мальчишеские, а подбородок покрыт рыжеватой бородой, которая точно не могла принадлежать Генри. Парень выглядел озадаченным и явно не узнавал Диану, хотя не сводил с неё глаз. На несколько секунд он даже приоткрыл рот, но тут же расплылся в улыбке.
— Меня зовут не Генри, — протянул он. — Но вы, маленькая леди, можете называть меня как вам угодно.
Он продолжал смотреть на неё лихорадочным взглядом, и Диана была вынуждена слабо улыбнуться ему в ответ. Ей нравилось, когда ею восхищались, но задерживаться здесь не хотелось. Она уже совершила ошибку, потеряв Генри тогда, когда он ей ещё не принадлежал, и воспоминания об этом всё ещё внушали ей ужас.
Весь город наводнили американские войска, и когда-нибудь она встретит нужного человека. В этом Диана была уверена, словно ей подсказывала сама судьба.
А пока что она подмигнула высокому солдату, но совершенно без намека, и поспешила дальше к Калле Обрапиа  [1], где собиралась переодеться к вечеру. День только начинался, город пестрил красками, а Генри был где-то здесь, и Диане хотелось быть готовой к тому часу, когда звезды сойдутся благополучно, и разлученные влюбленные снова встретятся. 
  
Глава 2 
 
 
 …Конечно, также никто не видел старшую сестру мисс Дианы, в девичестве мисс Элизабет Холланд. Она счастливо вышла замуж за Сноудена Трэппа Кэрнса, делового партнера своего покойного отца, и, если верить слухам, к осени их ожидает прибавление в семействе. Мы поздравляем Кэрнсов; милая новобрачная заслуживает подобного счастья после всех тех мук, что претерпела прошлой зимой, когда обезумевший от любви бывший слуга Холландов похитил её, и ей едва удалось выжить после ужасной сцены на Центральном вокзале… 
 
  Из колонки светских новостей «Нью-Йорк Империал», пятница, 6 июля 1900 года  
 
Над дорожками Центрального парка раскинулись такие толстые и густо покрытые листвой ветки деревьев, что Элизабет Холланд Кэрнс, сидящей на бархатном сиденье фаэтона под частично открытой крышей из черной кожи, казалось, что она как будто заехала в тенистый грот. Стояло лето, и воздух уплотнился от влаги, поэтому никто не мог упрекнуть лошадей в излишне медленном шаге. Элизабет редко выходила на улицу с того самого зимнего дня, когда без лишнего шума сменила фамилию — ведь леди в её положении неприлично показываться на глаза людям. Но жара была столь удушающей, что казалось, будто потеют даже стены квартиры, и муж в конце концов убедил Элизабет, что прогулка в экипаже по парку пойдет ей на пользу. Она посмотрела на пятна света, пляшущие на запыленной тропинке, и положила руку на свой выступающий округлившийся живот. Умиротворяющий цокот копыт был нарушен голосом её мужа, Сноудена.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы долгое время находились на жаре, — сказал он и добавил нежное: — Дорогая.
Сколько Элизабет себя помнила, она была из тех молодых леди, которые не просто соблюдали правила приличия, но следовали хорошим манерам с неподдельным удовольствием. Элизабет испытывала глубокое чувство стыда, когда нарушались правила, но сейчас от любопытных глаз её защищали складывающаяся кожаная крыша и широкополая соломенная шляпа. Услышав пожелание мужа, она немного упала духом, поскольку наслаждалась запахом листвы и видом изредка мелькающих за окном юбок девушек, которые прогуливались со своими кавалерами. Элизабет скрыла разочарование под покорной улыбкой и наклонилась к Сноудену, глядя на него милыми карими глазами. Мистер Кэрнс не был красив, но смотрелся аккуратно и приятно с гладко зачесанными назад рано поседевшими волосами и безбородым несколько квадратным лицом.  
— Вам виднее, — добавила она, возможно, как легкое утешение, знак уважения, маскирующий тайную уклончивость, к которой Элизабет прибегала каждый раз, произнося слово «муж». Поскольку её мужем оставался покойный Уилл Келлер, а человек, которого все ошибочно считали отцом её ребенка, был не более чем своего рода щитом, закрывающим её от общественного порицания. В их браке никогда не было любви, и лишь немногие знали, что Элизабет замужем второй раз.
Фаэтон пошатнулся, когда Сноуден наклонился, чтобы дать указание кучеру, но Элизабет не стала его слушать. Лошади повернули и повезли их в другую сторону, но для неё это не имело значения. Когда она закрывала глаза, то снова оказывалась рядом с Уиллом, и они шли по теплым холмам Калифорнии, строя планы на будущее. Она любила Уилла с тех самых пор, когда он начал работать на Холландов. Тогда он был ещё ребенком, осиротевшим в результате пожара, прошедшего по трущобам, где влачили жалкое существование бедняки, для которых этот пожар стал последним. Ни Элизабет, ни Уилл не помнили, когда их дружба переросла в любовь, но это произошло, и их жизнь бесповоротно изменилась. Они пытались вернуться в Калифорнию, где были счастливы, и уже почти сели на поезд, когда их заметили полицейские и Уилла застрелили на месте.
Элизабет внезапно открыла глаза, испугавшись того, куда завели её мысли. Смесь горьких воспоминаний, нынешнего удовлетворения и не уходящего ни на минуту чувства вины бурлила под соломенной шляпкой бывшей мисс Холланд, пока экипаж выезжал из парка на неожиданный перекресток. Сейчас они находились на южной оконечности парка, проезжая по Пятой авеню мимо отелей «Плаза» и «Новая Голландия». Из их обиталища, скромной восьмикомнатной квартиры в Довере, дорога в парк шла со стороны Семидесятых улиц, но Элизабет видела, что кучер послушно везет пассажиров в центр города. Элизабет приоткрыла рот и перевела взгляд на мужа. Но он не повернулся к ней, а она была не из тех женщин, которые задают вопросы.