Серебряная луна

Поглощенный интересной дискуссией, он не сразу задумался, откуда ему так много известно об этом. Они коснулись смежной темы, заговорили о стремлении англичан расширять свои колонии, о натянутых отношениях Англии с Американскими Штатами. Арман блистал красноречием, а Талейран откинулся в кресле, закрыл глаза, плотно сжал губы и когтистыми руками вцепился в золотой набалдашник неизменной трости черного дерева. И вдруг посреди своей тирады Арман четко вспомнил фразу из какого-то разговора, касавшегося Талейрана. Где и с кем состоялся тот разговор, память не высветила, но в ушах ясно звучало: «Это напыщенный, наглый, бесстыдный лжец с мертвым лицом, висящим над расшитым шелком воротником мундира!» Арман так был этим поражен, что вмиг утратил красноречие, запнулся и понес нечто бессвязное. Талейран очень скоро заскучал и подыскал себе более интересного собеседника.
Ночью Арман проснулся, одолеваемый мыслью, почему он это вспомнил и кто ему мог сказать такое об одном из самых надежных и выдающихся наполеоновских министров? И кстати: почему он ничего не помнит о своих польских поместьях? То есть вообще ничего, никаких даже ассоциаций. При упоминании о них перед ним словно всплывает белое пятно. Император сказал Арману, что, по его сведениям, он бывал в Англии. И ему ясно виделась эта страна с ее зелеными парками, цветниками и величественными зданиями из серого камня. Он помнил лондонскую улицу, спускающуюся к дворцу с зубчатыми стенами, и часовых в красных мундирах. Он помнил эркер знаменитого клуба… по крайней мере, он чувствовал, что это, должно быть, клуб, но какой? Еще одна картинка: он скачет по городу верхом, потом входит в дверь, над которой висит табличка с номером 10. Но чей это дом и на какой улице находится — это пока за пределами доступного.
Такое впечатление, что каждый день прошлое по крупицам возвращается к нему. Однако эти воспоминания не складывались в мало-мальски стройную систему. К ним должен быть какой-то ключ, и если ему удастся найти его, все встанет на свои места.
А еще Рэв… Когда он думал о ней, его душа смягчалась. Она была с ним очень мила, но сам факт, что у него есть сестра, очень удивил его. Арману казалось, что ее не должно быть, что их отношения неестественны, но, разумеется, подобные измышления просто смехотворны! Но именно наедине с Рэв его чаще всего посещала навязчивая мысль, что он что-то обязан вспомнить и сделать. Стоило ей войти в комнату, как это чувство овладевало им. Он должен заставить себя вспомнить прошлое!
Иногда Арману казалось, будто все, что происходит вокруг, он наблюдает издалека, из-за невидимой стены. Это тяготило его еще больше, потому что такие переживания не поддавались описанию словами. Врачи помогали ему чем могли.
— Расскажите о ваших ранних годах, господин маркиз! — попросил его однажды доктор Корвизар. — Вспомните о вашем доме… поместьях… друзьях… слугах в Польше! — уговаривал его доктор. — Хоть одно лицо возникает перед вами?
Арман потер переносицу.
— Я вижу только мутное пятно на карте! Вижу, как я сам рисую карту Польши и закрашиваю ее коричневой краской. Очень приятной формы маленькая страна, подумал я…
— Да, да, но это ничего не дает! — утомленно произнес доктор Корвизар. — Вспомните ваши владения! Вы можете представить себе, что едете верхом по поместью на отличной лошади… что принимаете и развлекаете друзей… даете бал… обед?
Арману стало тошно.
— Если бы я мог что-нибудь вспомнить, доктор, я бы сказал вам! А пока мой ум — чистый лист бумаги!
Доктор Корвизар сначала расстроился, но досада тут же сменилась наигранным воодушевлением.
— Не огорчайтесь, месье! Память может вернуться к вам в любой момент, да хоть сегодня вечером! Стоит затронуть верную струну, и вперед! Все станет на свои места!
— Надеюсь, вы правы, доктор, — немного скептически произнес Арман и решил больше не обращаться к нему.
В данный момент с ним не происходит ничего плохого, разве что он оказался зрителем на обочине жизни. Все утешают его, что память со временем вернется. Он и сам в этом был уверен. Сомневался только, понравится ли ему то, что он о себе узнает.
Что же все-таки было до того, как он очнулся в кровати с пологом устричного цвета, и темные от тревоги глаза Рэв… При мысли о Рэв Арман нахмурился, отвернулся от окна и принялся вышагивать по комнате. Что за характер! Ведь она определенно не хочет стать женой графа де Дюрье, но не признается в этом! Подготовка бракосочетания была в полном разгаре, а Рэв что-то от него утаивает. Несколько раз она близка была к тому, чтобы открыться ему, он чувствовал это, но всякий раз ока уходила в себя или меняла тему разговора.
Сам он не смог составить определенное мнение о графе. Когда он появился в первый раз, Арман был в гостиной у Рэв и сразу заметил, что она боится.
Граф ступил в комнату медленно, с большим достоинством. Он был высок ростом, гораздо выше, чем ожидал Арман, и одет просто и строго. Но на черном бархатном камзоле горели кроваво-красные рубиновые застежки, а на пальце было кольцо с огромным рубином, выгодно подчеркивающим белизну тонких рук с искусно отполированными ногтями. Лицо у него тоже было белое, почти бескровное, а глаза, темные и живые, сверкали из-под тяжелых век, и, кажется, ничто не ускользнуло от его быстрого, оценивающего взгляда. Темные, ненапудренные волосы с сединой на висках, четкие, аристократические черты — действительно красивый мужчина! Но Арман с самого начала нашел в нем что-то отталкивающее. Отчего-то возникло сравнение с ядовитой змеей, готовой нанести удар.
Но это первое впечатление моментально рассеялось, лишь только граф заговорил. У него был ласкающий, почти гипнотический голос, который в минуты возбуждения вдруг повышался до высокого фальцета. Временами его обаянию трудно было противостоять.
— Мадемуазель, благодарю за оказанную мне честь, — тихо сказал он, учтиво целуя ледяные пальцы Рэв, и на некоторое время оставил ее в покое.
Повернувшись к Арману, граф завел с ним эмоциональный разговор, явно рассчитанный на то, чтобы произвести впечатление. Уже через несколько минут напряжение спало. Граф оказался забавным собеседником, искрился остроумием, а когда речь зашла о предстоящем браке, неожиданно смутился.
— Впервые в жизни мне захотелось на ком-то жениться, — признался он Арману. — Ваша сестра покорила меня с первого взгляда! Она сидела в приемной императорского дворца, ожидая очереди подать петицию. По пути в тронный зал я заметил ее, очень юную, очень изысканную и очень растерянную. Я справился о ней. Когда мне назвали ее имя, я вспомнил ее отца и других ее родных. Мне было ясно: она, и только она станет моей женой, или до конца своих дней я останусь холостяком!
За дежурными любезностями безошибочно угадывалась искренняя нотка восхищения, и все же Арману казалось, что горячей любви к Рэв граф не испытывает. Возможно, он просто умеет контролировать свои эмоции или дело в возрасте: ведь граф уже не мальчик, а зрелый муж. Он цветисто и красноречиво говорил о своей страсти, но никогда не выражал желания побыть наедине с невестой, и Арман понимал, что это устраивает Рэв, потому что она стремится избегать тет-а-тет с женихом. Он думал, что брак, начинающийся таким образом, не принесет счастья его очаровательной младшей сестре. К тому же его удручала мысль о разлуке с ней, что она уедет с графом, а он один вернется в Польшу. Ему хотелось, чтобы Рэв была рядом, хотелось смеяться вместе с ней и любоваться ее выразительным лицом. Если бы только она доверилась ему! Зачем ей этот барьер, разделяющий их?
Арман вздохнул. Часы на камине пробили полчаса. До обеда еще долго, он решил пойти пока в апартаменты Рэв.
Гостиная Рэв, нарядная и роскошная, походила на все комнаты во дворце. Золоченые кресла, обитые красным бархатом, в тон люстриновым занавескам с золотой бахромой, на расписном потолке хрустальная люстра. Рэв все это нравилось, но Арману хотелось простоты, пространства и ясных, четких линий, мебели без завитушек и гобеленов без бахромы. Он вдруг ясно представил, какая комната ему нравится. Это была большая комната с высокими окнами, выходящими в зеленый сад; солидная мебель, которая служила не одному поколению, и всего две-три прекрасные картины на гладких панелях стен.