Горячие сердца
– Китти, Китти, возьми себя в руки. – Он мягко потряс ее за плечо и, прижав к груди, прошептал, спрятав лицо в рыжевато-золотистых волосах: – Время для ненависти прошло. Эта земля снова будет процветать, обещаю тебе. Теперь нам надо с благоговением и любовью предать тело усопшего земле. Пусть в этот миг ненависть не проникнет в твое сердце. Неужели ты думаешь, этого ожидал от тебя твой отец?
– Нет, – прошептала она. – Папа не желал, чтобы я к кому-либо испытывала ненависть. Пусть он упокоится с миром. Его страданиям пришел конец. Наши, я боюсь, только начинаются.
Они молча направились к невысокому отлогому холму. Китти, не отрываясь, смотрела на отверстие, зияющее в земле. Она до крови прикусила нижнюю губу, твердо решив удержаться от слез. Отцу бы не хотелось, чтобы она рыдала над его могилой. Он всегда мечтал видеть ее сильной, идущей по жизни с гордо поднятой головой. Дрожа всем телом, она принесла отцу безмолвную клятву.
Тревис и Сэм скрылись в чаще леса и вскоре вернулись, с трудом неся в руках грубо сколоченный деревянный гроб. Они поднесли его к могиле, а затем медленно опустили. Они отступили в сторону, сложив на груди руки, а Сэм хриплым голосом произнес:
– Он заслужил, чтобы здесь присутствовал священник. Джон Райт был одним из самых прекрасных, самых доблестных, самых богобоязненных людей из всех, кого я знал.
– Ни один священник не задержался бы рядом с янки, – отрезала Китти, – а тем более не согласился бы прочесть молитву над телом человека, которого все считали предателем. А ведь в отце было в десять раз больше человеческого достоинства, чем в любом из них.
– Аминь! – отозвался Сэм и благоговейно произнес: – Мне часто случалось видеть, как Джон Райт держал на руках умирающего солдата и утешал его на пути к вечному блаженству. Тот кричат от боли или от страха перед смертью, но один Джон Райт мог успокоить, поддержать его, молиться о его душе, И солдат умирал с улыбкой на губах… Да, прекрасным человеком был Джон Райт, и если на земле жил кто-то, кому суждено пройти через врата рая, то это он.
– Не думаю, что даже священник сказал бы о нем лучше, – кивнул Тревис.
У Китти закружилась голова, и она пошатнулась. Неужели это происходит на самом деле? Человек, которого она боготворила, лежит в этой яме, в деревянном ящике из наспех пригнанных друг к другу досок. Сэм выпрямился, взял в руки лопату и медленными, размеренными движениями принялся засыпать могилу, бросая на дно комья грязи из небольшого бугорка рядом с ней. И как только первые из них с глухим стуком упали вниз, Китти зажала приоткрытый рот кулаком, чтобы сдержать рвущийся наружу крик. Тревис заметил это и крепко прижал ее к груди.
– Я тоже любил его, – прошептал он.
Подавив слезы, она подняла лицо к небу и, глубоко вздохнув, принялась петь старинный гимн, которому научил ее отец, когда она еще была ребенком: «Прибежище мое, скала веков…»
Сэм пел вместе с ней, бросая землю, Тревис стоял рядом молча, с мрачным, неподвижным лицом. Он не был верующим и не пел гимна – не знал слов. Однако он был глубоко тронут и надеялся, что Китти это поняла.
Сэм засыпал могилу и сказал Китти, что старый охотничий пес ее отца, которого подстрелили, когда он бросился на защиту своего хозяина, будет похоронен рядом с ним.
– Думаю, Джон сам попросил бы нас об этом.
Китти плотно закрыла глаза и стиснула зубы. Ужасная сцена снова промелькнула в ее сознании, словно освещенная вспышкой молнии: Киллер, старый, дряхлый на вид пес, выскочил словно ниоткуда, подпрыгнул в воздухе и, обнажив клыки, с рычанием бросился на человека, только что выстрелившего в его хозяина. Еще одна пуля, выпущенная из ружья Натана, сразила пса наповал. Бедное животное беззвучно рухнуло на землю рядом с хозяином.
– Да, – шепотом отозвалась Китти. – Киллер прошел-с ним через всю войну.
Сэм утвердительно кивнул:
– Этот старый пес шел в бой так, как будто вообще ничего не боялся. Вокруг свистели пули, раздавались вопли раненых, но, пока Джон шел вперед, Киллер следовал за ним.
Китти отвернулась и медленно направилась через покрытое бороздами поле, то и дело оступаясь, ничего не видя из-за слез, которые застилали глаза. Неожиданно она нагнулась и коснулась крошечного зеленого побега, пробивавшегося наружу из иссохшей, бесплодной земли. Неужели? Да! Да!.. А вот еще один… и еще. Побеги мускатного винограда, который отец посадил много лет назад. Он говорил, что мускатный виноград хорошо приживется на песчаной почве. И еще говорил, что в один прекрасный день табак станет королем этих мест и когда-нибудь ей следует отдать часть земли под табак. Она поднялась на ноги, улыбнулась и обратила лицо к солнцу, первые лучи которого пробивались сквозь утренний туман. В конце концов, здесь еще осталась жизнь. Юг не умер, во всяком случае, не ферма Джона Райта!
«Если у человека есть земля, он никогда не будет беден, – говорил ей отец. – Я бы не променял свою землю на все золото мира, потому что она и завтра останется там же, где есть сейчас. Никогда не продавай эту землю, Китти, доченька. Никогда и ни за что не продавай ферму Райтов».
И она дала ему слово. Теперь вся земля, насколько мог видеть глаз, принадлежала ей.
…Она не слышала, как Тревис подошел к ней сзади и позвал ее. Лишь когда сильные руки обвили ее талию, она поняла, что он рядом.
– Я знаю, как тебе тяжело сейчас, любимая, но нам пора отправляться. Сэму и мне надо вернуться к своим. Я подыщу для тебя номер в гостинице. В городе слоняются толпами солдаты из армии северян, и я хочу, чтобы ты была в безопасном месте.
Китти вытерла со лба пот. Она была вся в грязи и саже, а потрепанный мундир армии южан, снятый с убитого солдата, теперь был весь пропитан кровью и солью после работы в госпитале. Прядь волос упала ей на глаза, и она откинула ее назад, заметив, что и там тоже была запекшаяся кровь. Когда она в последний раз мылась? Не могла припомнить.
– Китти, Китти. – Тревис осторожно взял ее за плечи, развернул лицом к себе и приподнял ее подбородок. – Я говорю с тобой, но ты меня не слышишь. Ты все еще не оправилась после случившегося? Милая, я понимаю, это было ужасно, но ты сильная женщина. Вспомни, ведь мы вместе прошли через ад.
– Да, – отозвалась она чуть слышно. – Теперь все уже позади.
– Почти позади. Вряд ли война продлится больше нескольких месяцев, и тогда мы начнем новую жизнь.
Она вгляделась в его красивое лицо. Одна улыбка этого человека способна согреть сердце любой женщины. И теперь он смотрел на нее так, словно ему не терпелось прильнуть горячими губами к ее рту. Он подался вперед, но она отступила на шаг. Нет, так нельзя. Только не здесь и не сейчас, когда отца только что опустили в могилу. Она побрела от него прочь.
– Китти!
Она обернулась. Они мало разговаривали с того момента, когда он появился грозной тенью из болот вблизи Бентонвилла и отомстил за смерть ее отца. Слишком велика была боль утраты в сердце Китти. Теперь, стоя лишь в нескольких футах от человека, которого она и желала, и презирала, она внезапно почувствовала робость.
– Китти, нам нужно поговорить. Может быть, тебе кажется, что сейчас не время, но это необходимо. Думаю, сейчас ты уже понимаешь, что я к тебе далеко не равнодушен.
Китти пристально смотрела на него, снова и снова поражаясь тому, какие красивые у него глаза – не синие и не черные, напоминающие цвет стали. Они светились теплотой и любовью, но когда-то в них отражались гнев, отвращение, даже ненависть. У него были волосы цвета воронова крыла, твердо очерченный подбородок, мягкие губы и прямой нос. Китти заметила, как шевелился его кадык. Тревис стоял перед ней в ожидании ответа в таком же, как у нее, грязном и запачканном кровью мундире кавалерийского офицера армии северян.
– Я помню тот полдень на овеваемом всеми ветрами холме неподалеку от Ричмонда, – произнесла она. – Папа и я сидели на самой вершине и разговаривали, радуясь тому, что после долгой разлуки мы снова вместе. И потом появился ты и сказал, что тебе нужно обсудить с папой новые распоряжения, которые ты только что получил от генерала Гранта. Ты прогнал меня, заявив, будто мне нельзя доверять, так как мое сердце всегда принадлежало Конфедерации. Я страшно рассердилась и пошла в крошечную хижину, которую занимала в лагере янки. Ты последовал туда за мной и силой заставил покориться тебе.