Роковая красавица (Барыня уходит в табор, Нас связала судьба)

– Барыня, Иван Архипыч возвернулись! – завопила Катька, вбегая в горницу.
Лиза, сидящая за столом в розовом атласном платье и новой шали, подняла на нее глаза.
– Шутишь? – тихо спросила она.
– Какое! Вот вам крест святой! Внизу уж, подымается!
– А… Илья?
– Сбежал ваш Илья, не волнуйтеся! Что ему, дьяволу, будет! – Катька забегала по горнице, суетливо убирая со стола бутылку вишневой наливки, хрустальные стаканы, блюдо с пирогами. Лиза не помогала ей. Прямая, как столбик, она сидела за столом и остановившимися глазами смотрела в угол, на иконы. Катька бросила посуду, кинулась на колени перед Лизой, схватила ее за руки.
– Лизавета Матвевна, свет мой, не губите! Стягайте новое платье да в постелю лезьте скорейча! Не ровен час, догадается тигерь ваш! Что мы с вами делать-то станем? Стягайте платье, барыня, голубушка!
– Тигерь… – шепотом повторила за ней Лиза. Словно во сне, встала, позволила Катьке расстегнуть крючки на платье, сама отнесла в комод шаль. Она казалась спокойной, но глаза ее по-прежнему смотрели в одну точку, а губы беззвучно шевелились.
Катька, запихнув злополучное платье под кровать, с беспокойством посмотрела на свою барыню.
– Сделайте милость, послушайте меня – ложитесь. Да не забудьте разудивиться, когда сам взойдет! На шею киньтесь, заголосите, как положено. А там видно будет!
– Я лягу, Катя, лягу. Поди, – Лиза села на край постели. Катька недоверчиво посмотрела на нее, открыла было рот, но в это время скрипнула дверь.
– Пошла прочь, дура! – раздался из коридора низкий, тяжелый голос, и Баташев шагнул через порог. Он был сильно пьян, и в горнице сразу запахло сивухой.
– Ну, здравствуй, женка, – хрипло сказал он. – Спишь, что ли? Ждала?
Лиза молча смотрела на него. Катька из-за спины Баташева подавала ей отчаянные знаки, но Лиза не шевелилась. Ее пальцы судорожно сжимали край шелкового одеяла.
– Онемела, коровища? – уже сердясь, спросил Иван Архипыч. – Аль не рада? Шесть месяцов не видались…
– А по мне и еще бы столько же – не заплакала б… – сквозь зубы сказала Лиза.
Катька ахнула, закрывая глаза. Баташев покачнулся. С угрозой спросил:
– Чего?
– Да чего ж ты явился, змей… Кто ж тебя ждал-то тут? – ровно, не повысив голоса, спросила Лиза. Она все также не шевелилась, но ее пальцы быстро сжимали и выпускали одеяло. Широко открытые глаза глядели куда-то вбок, через плечо мужа. Баташев в упор, изумленно рассматривал ее.
– Кто ж тебя ждал-то? – вдруг тонко, по-птичьи выкрикнула Лиза. Вскочила, и Баташев невольно отшатнулся. – Мучитель, царь Ирод, каторга моя… Когда же смерть ко мне придет?! Чтоб не видеть мне тебя и не слышать боле! Сдохни сам аль меня убей, не в силах я на тебя смотреть! Сил нету!
– Ах, сука!!! – загремел опомнившийся Баташев. Рывком сдернул с плеч сюртук, швырнул его на пол, шагнул к жене, но она первой метнулась к столу, схватила что-то блестящее, острое.
– А-а-а-а, изверг! – пронесся по всему дому пронзительный визг. Следом – грохот, шум падения, ругань, Катькины вопли: «Иван Архипыч, грех! Помилосердствуйте, без ума она! Барин! Барин! Барин!!!»
Внизу мужики побросали мешки и колья, скопом кинулись в дом. А там уже упало на пол что-то тяжелое, страшно вскрикнула Катька. И наступила тишина.
Глаза не открывались, хоть убей. В висках словно засели горячие гвозди, затылок ломило. Во рту было сухо и кисло. «Дэвла, чего же так напился-то?..» Илья попытался приподнять голову, но в затылке выстрелило так, что он застонал сквозь зубы и снова опрокинулся навзничь. Подождав, повернулся, осторожно попробовал открыть глаза. По ним резко ударил свет из окна. Вскоре его заслонила встрепанная, повязанная красной тряпкой голова молодой цыганки.
– А-а, лебедь сизый, никак очухался… Ну что, чаво, живой ай нет?
Илья попытался ответить ей, но вместо слов сквозь зубы снова протиснулся хриплый стон. Цыганка, смеясь, тронула его за плечо.
– Молчи уж, недощипанный. Благодари счастливую судьбу свою, что жив. Да и меня заодно.
Она ушла, а Илья, стараясь не обращать внимания на разламывающуюся голову, начал вспоминать, что случилось и почему он валяется в доме этой цыганки. Последнюю он, впрочем, быстро вспомнил. Это была Феска с Рогожской, жена младшего из братьев Деруновых.
После Фески понемногу всплыло в памяти и остальное. Илья вспомнил, как пришел к Лизе, как неожиданно приехал Баташев. Вспомнил перегороженный подводами двор, лунный свет, размахивающие цепями фигуры. Страшный удар по голове и сырую, холодную землю под лопатками. Но после этого начиналась черная яма. Промучившись с полчаса, Илья прикрыл глаза, твердо решив больше ни о чем не думать. Но когда в комнату снова вошла Феска, он окликнул ее:
– Анфиса! Я что, с ночи тут валяюсь?
– С но-о-очи? – прыснула Феска. – Да ты, яхонтовый, здесь уже третий день мешком отдыхаешь!
– Ошалела?! – дернулся он, и голову снова пронзило болью.
Феска с хохотом закричала в открытую дверь:
– Да живой, живой ваш недощипанный… Очухался! Заходите, чавалэ!
В комнату, заслонив на миг свет, шагнул Митро. Следом юркнул Кузьма.
– И вправду, оживел, – с удивлением сказал Митро, садясь на пол и оглядывая Илью. – А лежал совсем мертвым телом. Мы уж думали за попом бечь… Все ж таки бог дураков любит!
– Вы откуда взялись тогда? – с трудом выговорил Илья.
Митро усмехнулся.
– Варька сказала. Видишь, знала, где тебя искать.
– Варька?.. – Илья запнулся, опустил глаза. Чуть погодя спросил: – Сама-то она где?
– Здесь, за стенкой. Уморилась рядом с тобой сидеть, заснула. Шутка ли, трое суток не ложилась. Уж реветь устала, икала только. Наказал же бог братом без мозгов…
Илья молчал. Митро хмурился, тер кулаком лоб.
– Мы-то ведь знали, что Баташев возвращается, – наконец сказал он. – Еще днем по Сухаревке слух прошел, вот он, – Митро кивнул на Кузьму, – принес. Баташев с мужиками с утра через Крестовскую приехали и в трактире остановились, да так, что до самой ночи. Кузьма с Сушки прибежал и раскричался, что Баташев приехал и надо готовиться всем хором к нему в Старомонетный ехать, величать! Мы обрадовались было, а Варька твоя вдруг вся побелела да как зайдется… Вот тебе крест, морэ, – в жизни не думал, что твоя сестрица так вопить может!
– Может, когда хочет… – Илья покосился на Варьку, вошедшую и тенью замершую у порога. По измученному, с черными тенями у глаз лицу сестры было видно, что она так и не выспалась.
– Мы сразу тебя искать кинулись, – продолжал Митро. – И по Тишинке бегали, и по Сушке, и Конную площадь сверху донизу облазили, и по кабакам… Нету цыгана, и все тут! А время-то к ночи. Тогда прихватили мы Конаковых, Деруновых, Дмитриевых Гришку да Семена – и всем обществом прямо на Полянку, думали у ворот перехватить. Только опоздали малость – тебя там уже метелили. Уж не знали, что и делать, мужиков-то тоже немало было. Слава богу, Кузьма не растерялся. Дрын от ворот схватил, заорал дурниной – и в ворота! Ну, и мы следом. А там тебя как раз колом по башке огрели. Еле успели тебя подхватить и сбежать. Кузьму чуть было не скрутили. Да он, бес мелкий, извернулся, цапнул там кого-то и выдрался. Никого наших не поймали. Но ты как мертвый был, и мы тебя побоялись домой нести, отволокли в Рогожскую, к Деруновым. И что у тебя за страсть такая – в газеты попадать? Полгода всего в хоре – а уж второй раз…
– Спасибо. Долг за мной.
– На том свете угольками воротишь, – ухмыльнулся Митро. И тут же снова нахмурился: – Не мое, конечно, дело, морэ… Но почему у вас узлы в горнице стоят? Съезжать, что ли, собрались?
Илья покраснел. Искоса взглянул на Варьку. Та в ответ беспомощно пожала плечами. Митро с подозрением наблюдал за братом и сестрой.
– Съезжать собрались, я спрашиваю?
– Да вот… – Илья опустил голову. – Ты извини, так уж вышло… В табор уезжаем.
– А мне сказать – язык отсох? – зло спросил Митро. – Чего боялся? Повисну я, что ли, на тебе? То я не знаю, что у вас, таборных, весной мозги переворачиваются. Да проваливай куда хочешь, черт с тобой! Сколько волка ни корми…