Красная перчатка

— Не знаю, по-моему...
— Тс-с-с, давай, быстро. — Она горько и презрительно улыбается — будто смеется сама над собой, над проклятием и собственными желаниями.
Я прекрасно знаю, что не надо залезать к ней под одеяло. Просто в последнее время беспрестанно совершаю разные глупости. Простыни хранят тепло ее тела, ее запах — легкий аромат мыла и сигарет. Лила обнимает меня за талию, я прижимаюсь к ней.
Какая нежная кожа. В комнате прохладно, а девушка такая обжигающе горячая. Наши ноги переплетаются. Как хорошо. С трудом сдерживаю рвущийся наружу судорожный вздох.
Легко, неправильно, но очень легко. Мне столько хочется ей сказать, но ведь получится нечестно. Целую ее, заглушая поцелуем свое невысказанное «Я люблю тебя». Выдыхаю прямо в полураскрытые губы: «Всегда тебя любил». Она со стоном отвечает на поцелуй.
А потом стягивает свою майку и швыряет ее на пол. У меня внутри не осталось ничего, кроме нестерпимого презрения к самому себе, но и оно отступает, когда пальцы Лилы скользят по затылку. Во всем мире нет никого, кроме нее.
— Из меня получилась хорошая поддельная подружка, — шепчет она, словно это старая шутка, понятная только нам двоим.
Надо остановиться.
Все замедляется — я глажу нежную кожу, прикусываю ее нижнюю губу, провожу ладонью по изогнутой голой спине. Руки скользят вниз, задевают край хлопковых трусиков.
— Самая лучшая, — голос у меня сиплый, как будто я долго и надрывно кричал.
Лила целует меня в плечо, и я чувствую, как она улыбается.
Ласково убираю прядь волос у нее с лица, ощущая, как бьется ее сердце, как пульсирует жилка на шее. Еще мгновение — и девушка исчезнет, растает, как облачко дыма.
Я потерял Лилу в тот самый миг, когда мать наложила проклятие. Магия ослабнет, уже скоро, и девушке будет стыдно вспоминать о своих словах и поступках, вспоминать об этом. Неважно, что сейчас она в моих объятиях, все не по-настоящему.
Нужно остановиться, но зачем? Я слаб и в конце концов сдамся.
Раньше меня мучил вопрос: «Сделаю или не сделаю?»
Как же я ошибался.
Следовало спросить себя: «Когда?»
Потому что теперь совершенно понятно: сделаю, наверняка.
Всего лишь вопрос времени. И время пришло.
Лила снова меня целует, и все мысли куда- то улетучиваются. Закрываю глаза и хрипло шепчу:
— Делай со мной, что хочешь. Но ты должна сказать...
Звон бьющегося стекла. Громкий, такой невероятно громкий. Стою на коленях прямо в постели, стремительно трезвея от холодного ночного воздуха. Что случилось? Немая сцена, как в театре: битое стекло, на полу среди сверкающих осколков лежит камень, на улице под окном стоит девчонка в резиновых сапогах.
На мгновение наши взгляды встречаются. Одри. Потом она поворачивается и мчится через двор, увязая в грязи.
Ошеломленная Лила поднимает камень, разворачивает скомканный лист бумаги.
— Тут записка, написано: «Подохни, мастер».
Она выглядывает в окно, но Одри уже и след простыл.
В коридоре хлопают двери, слышатся голоса, шаги.
— Прячься, — шепчет Лила.
Ужасно трудно сосредоточиться, ведь она стоит посреди комнаты полуобнаженная, без майки.
Старательно отвожу взгляд и озираюсь: деваться некуда. Под кроватью или в шкафу прятаться бессмысленно — сразу же найдут, дело ведь не ограничится простой формальной проверкой.
Единственное, что приходит в голову — трансформация.
Никогда не работал над собой, только однажды с рукой немного поколдовал. Но нас же обоих выгонят из школы! Ужас помогает сконцентрироваться. Быстро накладываю заклинание. Получается все лучше и лучше — на этот раз магия действует мгновенно. Падаю и приземляюсь на четыре лапы. Рвущийся из груди крик превращается в громкое завывание.
— Черный кот? — фыркает Лила.
Потом наклоняется и берет меня на руки. Хорошо, потому что от перемены точки зрения у меня кружится голова и с кошачьими лапами пока не очень получается управляться.
Кто-то барабанит в дверь; наверное, комендант.
— Что происходит? Мисс Захарова, немедленно откройте дверь!
Лила высовывается из окна, держа меня на вытянутых руках. Хвост принимается дергаться из стороны в сторону: высоко.
— Слишком высоко, — вторит моим мыслям девушка. — Ты поранишься и...
Забыла, что через мгновение я уже не буду похож на нормального кота? Извиваюсь, словно уж, и кусаю ее за руку. Лила вскрикивает и отпускает меня.
Воздух свистит в ушах, не успеваю даже мяукнуть. Стараюсь расслабить лапы, не сгруппировываться, но все равно изо всей силы ударяюсь оземь, так что дух вышибло.
Едва успеваю доползти до кустов — и тут настигает отдача.
Все тело страшно болит. Поднимаю голову. Из-за деревьев льется розоватый свет — утро.
Я в зверином облике.
В маленьком теле отдача ощущается еще ужаснее, еще нереальнее: руки, ноги, зрение — все совсем чужое.
Очень дико после такого очнуться котом.
Чувства невероятно обострились. Слышу, как ползают по траве букашки, осязаю скребущихся в норках мышей. Мне очень страшно, я такой маленький.
Идти-то смогу? Заставляю себя подняться — сначала одна лапа, потом другая. Пошатываясь, нащупываю равновесие. Одна лапа, потом другая — медленно хромаю через залитый первыми утренними лучами двор.
Дорога к общежитию кажется бесконечной — будто прошли часы, а не минуты. Я так устал. Окно осталось приоткрытым, самую чуточку: Сэм вряд ли проснулся посреди ночи от сквозняка.
Громко и требовательно мяукаю, но соседа, конечно же, не добудиться.
Закрываю глаза, содрогаясь в ожидании грядущего приступа, и заставляю себя трансформироваться обратно. Очень больно — тело еще не отошло после предыдущего превращения. Запрыгиваю в комнату и с грохотом падаю прямо на пол.
Сэм бурчит спросонья и переворачивается на бок.
— Помоги, — хватаюсь за край его кровати. — Пожалуйста, помоги. Сейчас начнется отдача. Мне нельзя громко шуметь.
Сосед изумленно вытаращил глаза. Мои пальцы начинают изгибаться, словно стебли вьюнка, ноги трясутся.
— Больно.
Стыдно слушать собственное хныканье. Сэм вскакивает и набрасывает на меня свое одеяло. Потом, когда начинается агония, обкладывает мою голову подушками. Он уже совсем проснулся, в его глазах плещется неприкрытый ужас.
— Прости, —- это последнее, что я успеваю сказать, а потом язык превращается в кусок дерева.
Кто-то пихает меня в бок. Поворачиваюсь, превозмогая оцепенение, моргаю спросонья. Пасколи.
— Мистер Шарп, вставайте. А то опоздаете на уроки.
— Он болен, — говорит Сэм.
Лежу, завернувшись в одеяла. Невероятно трудно шевелиться — как будто сам воздух в комнате сгустился. Со стоном закрываю глаза. В жизни не чувствовал себя таким вымотанным. Даже не представлял, что могут сотворить со мной две отдачи подряд.
— Почему он на полу? Мистер Шарп, у вас похмелье?
— Я болен, у меня, наверное, температура, — бормочу я.
Приходится подыгрывать Сэму — сам я сейчас не в состоянии выдумать ничего путного.
— Тогда вам надо к медсестре. Завтрак уже почти закончился.
— Я его отведу.
— Мистер Шарп, занесите мне копию справки. Очень надеюсь, что вам ее выдадут. Потому что, если я узнаю, что вы пили или употребляли наркотики, — мигом вылетите из общежития. И мне все равно, какие у вас там семейные проблемы. Ясно?
— Да.
Согласился бы с чем угодно, пусть только он поскорее уйдет.
— Давай-ка. — Сэм помогает мне подняться и усаживает на кровать.
Даже сидеть невероятно трудно. Голова кружится. В полубессознательном состоянии натягиваю джинсы и перчатки, ботинки даже не пытаюсь зашнуровать. Пасколи уходит.
— Может, позвонить кому-нибудь? — шепчет сосед. — Например, миссис Вассерман?
— Ты о чем? — Я сосредоточенно хмурюсь.
— Ночью ты выглядел неважно. А сегодня вообще полный кошмар.
— Устал, только и всего.
— Никогда не видел ничего подобного, и...