Красная перчатка

— Расскажешь, в чем дело? Почему заявился посреди ночи?
— Нет.
Отвечаю прямо и честно. Не хочу его терять. Может, дед меня больше и на порог не пустит, когда узнает, что я работаю на правительство. Да не один — еще и брата шантажом вынудил. Можно ли вообще федеральным агентам появляться в Карни?
Старик делает глоток и морщится, как будто в кружке вовсе и не чай.
— Неприятности?
— Нет, наверное. Уже нет.
— Понятно. — Он встает и кладет мне на плечо изуродованную отдачей руку. — Пошли, пацан. Пора спать.
— Спасибо.
Дедушка укладывает меня в той же комнате, где я всегда ночевал, когда гостил у него в детстве; приносит оделяло и пижаму. Наверное, Баррона пижама.
— Что бы там ни случилось, утро вечера мудренее.
Устало улыбаюсь, присаживаясь на краешек кровати.
— Спокойной ночи, деда.
В дверях старик оборачивается.
— Помнишь старшего сына Элси Купер? Чокнутый с рождения. И ничего тут не поделаешь. Уродился таким и всегда таким был.
— Ага.
По Карни ходили про него слухи — мол, никогда не выходит из дома. Но подробностей не помню. Смотрю на сложенную пижаму. Руки и ноги налились свинцом, страшно лень раздеваться. Почему дедушка вдруг вспомнил про того сумасшедшего?
— Кассель, ты всегда был хорошим. Уродился таким и всегда был. Точно как чокнутый Купер. И ничего тут не поделаешь.
— Я совсем не хороший. Всех обманываю. Постоянно.
— А кто сказал, что хорошим быть легко, — фыркает дед.
Спорить сил нет. Он выключает свет, а я проваливаюсь в сон, даже не успев забраться под одеяло.
Дедушка звонит в школу и сообщает, что я сегодня не приду на уроки. Весь день просто сижу у него дома. Мы смотрим «Команду аутсайдеров», а на обед он готовит тушеную говядину с куркумой. Очень вкусно.
Валяюсь на диване, закутавшись в плед, как будто заболел. Обедаем прямо перед теликом.
Остатки говядины старик упаковывает в пластиковый контейнер и вручает мне перед уходом, вместе с бутылкой лимонада.
— Иди, учи свою физику.
— Ага.
Дедушка провожает меня до машины и внимательно оглядывает новенький «Мерседес». Мы молча переглядываемся.
— Передай своей матери — пусть позвонит.
— Хорошо. Спасибо, что приютил.
— Глупости не говори, — хмурится он.
— Ладно-ладно. — Я примирительно поднимаю руки и, ухмыляясь, запрыгиваю в автомобиль.
— Пока, пацан. — Старик хлопает по капоту.
Отъехав от Карни, выпиваю лимонад. В Уоллингфорд приезжаю совсем поздно. Успеваю почти к самому отбою.
Сэм сидит в общей комнате на полосатом диване рядом с Джереми Флетчер-Фиске. По телевизору крутят новости — что-то там про футбол. Мальчишки за столом играют в карты. Джейс из двенадцатого наблюдает, как в микроволновке крутится тарелка с морковкой.
— Привет.
— Старик, давно не виделись. Ты где был?
— Семейные дела.
Усаживаюсь на подлокотник. Завтра попрошу у учителей домашнее задание. Нужно срочно приниматься за зубрежку — иначе завалю этот семестр. Но сегодня еще побездельничаю чуть-чуть.
В новостях рассказывают про губернатора Паттона: в воскресенье на званом обеде он якобы сделал неожиданное заявление, потрясшее всех его сторонников.
Голубой занавес. Паттон стоит на трибуне посреди большой залы, уставленной столиками. Рядом с ним моя мать и какой-то мужчина в костюме. На ней желтое платье и короткие белые перчатки, волосы убраны наверх — прямо идеальная жена политика. Я так увлеченно разглядываю маму, что не сразу обращаю внимание на слова самого Паттона.
«...и, тщательно обдумав ситуацию, вынужден признать — моя точка зрения была ошибочной. Да, властям будет крайне полезна информация о том, у кого есть, а у кого нет гиперинтенсивного гамма-излучения. Но за это придется заплатить слишком высокую цену. Общества защиты прав мастеров утверждают, что информация может попасть не в те руки. Я, губернатор Нью-Джерси, не могу допустить, чтобы кто- то вторгался в частную жизнь жителей моего штата. Особенно, если речь идет об их безопасности и благосостоянии. Пусть в прошлом я активно выступал за вторую поправку, отныне моя позиция кардинально меняется. Я больше не считаю, что правительство может принуждать людей к тестированию».
Наверное, на моем лице читается неподдельный ужас.
— Во дает, да? — недоумевает Джереми. — Все говорят, ему дали взятку. Или поработали над ним.
— Брось, — дергается Сэм. — Может, просто совесть проснулась.
Мама же приглашала на этот обед. Сказала, мне понравится. «Детка, я знаю, что делаю».
По спине бегут мурашки. В новостях рассказывают про какое-то землетрясение, а я все еще пялюсь на экран. Я-то ее хорошо знаю: она еле сдерживала улыбку.
Мать работала над Паттоном. Совершенно точно.
Хочется завыть в голос. Как теперь ее вытащить? Ее же точно поймают.
Сэм что-то еще говорит, но я не слышу. Голова гудит.
Сто раз звоню маме, но она не берет трубку. Так и засыпаю — с мобильником в руке. Просыпаюсь от звона будильника. Еле-еле высиживаю уроки. Отстал по всем предметам. Отвечаю с запинками, пишу на два контрольную по статистике, под всеобщий хохот неправильно перевожу с французского.
Возвращаюсь в общежитие. У Сэма на кровати сидит Даника и рассеянно болтает ногами в тяжелых коричневых ботинках. Глаза заплаканные.
— Привет. Я нё знаю, где Сэм. Последний раз его перед физикой видел.
Девушка откидывает с лица косичку. Словно набирается храбрости, готовится сообщить какие-то неприятные новости.
— Он на репетицию ушел. По-прежнему странно себя ведет, но я не к нему пришла. Нужно поговорить.
— Да, конечно, — киваю, хотя я вряд ли сейчас способен вести осмысленную беседу.
— О Лиле.
Значит, у нее ничего не вышло.
— Ну и ладно. Это была глупая идея.
— Кассель, ты не понимаешь. Я все испортила.
— В смысле? — Сердце стучит глухо и отрывисто, как барабан; бросаю рюкзак на кро-вать и сажусь. — Что значит «испортила»?
Даника, похоже, обрадовалась, что я все понял.
— Лила меня раскусила. Я идиотка и не сумела как следует притвориться.
Представляю себе, как Даника пыталась незаметно снять перчатку, при Лиле. Дурак я. Она же не училась «случайно» дотрагиваться до жертвы. Так действуют опытные карманники и мастера, нужна ловкость рук.
— То есть ты не... Не работала над ней?
Я готов рассмеяться от облегчения.
Как я рад, ужасно, непозволительно рад.
Буду терпеть угрызения совести. Не хочу больше быть хорошим. На что угодно пойду, лишь бы Лила была со мной.
— Она заставила меня все рассказать. — Даника печально качает головой. — Ты же знаешь, она может быть жестокой.
— Да. Знаю.
— Я пообещала ничего тебе не говорить.
Смотрю в окно. В голове крутится столько мыслей, а я никак не могу ни одной ухватить. Выдавливаю улыбку.
— И она поверила? Даника, надо что-то делать с твоей репутацией хорошей девочки.
— Прости. — Она не улыбается в ответ.
— Ты не виновата. Не надо было тебя просить. Я поступил нечестно.
— Ладно, увидимся в столовой.
Девушка уходит, неожиданно тепло взглянув на меня.
Дверь за ней закрывается, а меня захлестывает чудовищной силы волна противоречивых чувств: беззаботная радость вперемешку с ужасом.
Я так старался поступить правильно. Наверное, плохо старался. Знаю одно: я люблю Лилу, а она, пусть и недолго, будет отвечать мне взаимностью.
Встречаю ее возле библиотеки. Воротник рубашки расстегнут, белый шелковый шарф трепещет на ветру. Точно как киноактриса, не хватает только роскошного кабриолета. Догоняю.
— Привет, есть минутка?
— Кассель.
Лила не замедляет шаг. И имя мое произносит с отвращением.
— Знаю, ты, наверное, разозлилась из-за Даники. — Мне приходится бежать по дорожке задом наперед, чтобы видеть ее лицо. — Имеешь полное право. Позволь мне все объяснить.