Бумажный лебедь (ЛП)

Была выделена горячая линия и обещано денежное вознаграждение за любого рода информацию. Я исчезла две недели назад, и в голосе моего отца слышался надрыв. Он был уже у нас на хвосте, с пистолетами наголо, не зная ничего о том, что происходило на самом деле. Он понятия не имел, что Дамиан — это Эстебан, что это плата за его собственные грехи. Я разрывалась между гневом за то, что он сделал, ложью, которую он выдавал за правду, и глубоким убеждением, что в этой истории было что-то еще. Я знала своего отца, точно так же, как знала Дамиана. Я хотела сообщить отцу, где я, чтобы положить конец его страданиям, дать шанс объясниться, но это подразумевало, что мне придется выдать Дамиана, а я не хотела предавать его так, как он думал, я предала его много лет назад.
Я загрузила себя заботой о здоровье Дамиана и не думала больше ни о чем. Однажды вечером я открыла банку тунца и решила, что пришло время что-нибудь приготовить. Я заглянула в холодильник и нашла несколько лимонов, перезревший томат и одинокую луковицу, катающуюся по одному из выдвижных ящиков. Я подумала, что могла бы сделать севиче. (Примеч. Севи́че (исп. ceviche, seviche или sebiche, sebiche) — блюдо из рыбы или морепродуктов, получило распространение во многих кухнях латиноамериканских стран). Это было главным блюдом в летний сезон в моем любимом ресторане. Я заказывала его сто пятьдесят раз, но давайте начистоту, как можно сделать это из консервированной рыбы в лимонном соку? Это притом, что обычно его делают со свежими сырыми морепродуктами, но я собиралась стать новатором. Переложила рыбу в тарелку и сбрызнула его лимонным соком, осторожно, чтобы не задеть свой перевязанный мизинец.
Маринад. Готово.
На очереди помидор и лук. Я пыталась нарезать помидор, но он был весь мягкий, поэтому я пропустила его в блендере вместе с луком, добавив чуточку острого соуса, и перемешала смесь с рыбой.
Вуаля!
Почувствовав, что кулинарная авантюра вполне удалась, я положила тортильи на поднос и по центру тарелки. Я принесла его в спальню и положила на колени Дамиана.
— Я кое-что приготовила для тебя, — объявила я.
Он смотрел на комковатую стряпню, не притрагиваясь к ней. Боже милостивый, он выглядел таким грубым и суровым с этой отросшей щетиной.
— Вперед, — сказала я. — Это севиче.
— Севиче? — он присмотрелся.
— Да. Это рыба с…
— Я знаю, что такое севиче,— он явно был настроен подозрительно. — Ты первая.
— Отлично, — я пожала плечами, зачерпнув немного на тортилью.
— Мммм, — озвучила я. — Это и в самом деле вкусно.
Дамиан попробовал. Мы ели молча. Я проглотила. Он выплюнул лимонные зернышки и проглотил. Я зачерпнула еще раз. Он тоже. Ни один из нас не прервал зрительного контакта. Это было самой мерзкой, вонючей, тягучей смесью в мире. Имело привкус горечи, тухлых помидоров и жопы Барта Симпсона. (Примеч. Бартоломью Джо-Джо «Барт» Симпсон (англ. Bartholomew Jo-Jo «Bart» Simpson) — герой мультипликационного сериала «Симпсоны»). 
Я выплюнула, но Дамиан продолжал есть, глотая гнилой, протухший кусок за куском, пока все не съел. Когда он закончил, он откинулся на спину, удерживая свой живот, как будто пытался пропихнуть все это.
— Что?.. — я уставилась на него. — Почему ты доел это?
— Потому что это ты приготовила, — ответил он. — Не делай так снова, — и он отвернулся на свою сторону и уснул.
Дамиан рано поднялся с кровати на следующее утро. Угроза съесть еще одно — или несколько — блюд моего собственного приготовления, видимо, ускорила процесс его выздоровления. Первое, что он сделал, это передвинул лодку под полог кокосовых деревьев. Он прикрыл ее пальмовыми ветками и скрепил их веревками, так что никто не смог бы распознать лодку сверху.
Наблюдая за его работой, за тем, как он наклонялся, и, смотря на его тело без рубашки, я недоумевала, как могла подумать о нем как об обычном парне. Он был стройным, но не слишком мускулистым, как будто спина и плечи налились силой от тяжелой работы. Его кожа была такого же цвета, как я запомнила — теплый песок с бронзой. Он редко расчесывал свои волосы, но это был отнюдь не спутанный беспорядок, это выглядело, как будто волосы раздуло ветром — сексуально, с влажными завитками на кончиках.
Когда Дамиан посмотрел в мою сторону, я прикинулась, что сосредоточилась на ракушках рядом с моими ногами. Я думала о наших воскресных прогулках по пляжу, о том, как мы гонялись наперегонки, опережая МаМаЛу, готовые к прыжку, прежде чем следующая волна утянет свои сокровища обратно в океан. Мы подбирали ракушки, которые потеряли былую красоту, разбившись о волны. Разбитые вдребезги, они были такими хрупкими, что превращались в радужный луч света. Они были самыми любимыми у МаМаЛу. Мы делали для нее ожерелья. Я отбирала их по размеру и форме, а он аккуратно проделывал отверстия. Это было самым сложным этапом — с помощью гвоздика пробить хрупкие ракушки, при этом не раскрошив их. Я собрала несколько ракушек, прежде чем вернуться внутрь, чувствуя, как внутри меня несколько мелких кусочков словно собрались воедино. Здесь, на глухом острове, без шезлонгов, громкой музыки и внимательных официантов, обновляющих мой коктейль, я будто вернулась к себе, возобновила связь с собой. Меня не заботило, как уложены мои волосы, во сколько подается обед, сеансы массажа, или частные экскурсии. Здесь было чувство свободы, чувство легкости, и я не чувствовала себя потерявшейся.
Тем вечером Дамиан готовил крабов на пляже, на небольшом костре в котелке с водой. Мы ели их с растопленным маслом, стекавшим вниз по нашим подбородкам. Хорошо, он был лучший повар, чем я, и он первоклассно бы уделал конкурента на шоу «Последний герой». (Примеч. В американском варианте шоу о выживании в естественных условиях на необитаемом острове носит название «Выживший»). Как ни крути, я считала, что он был, мать вашу, крутым мужиком, раз уж пережил мое севиче.
Он сделал разрезы на нескольких кокосах, и мы потягивали сладкую, легкую жидкость. Дамиан не смотрел на меня. Совсем. Он опускал взгляд на воду. Иногда он смотрел вверх на небо. Мне было любопытно, осматривал ли он место возможного появления лодки или вертолета. Я была почти уверена, что он слушал новости.
Несколько раз, когда его глаза останавливались на мне, он быстро отводил взгляд. Я понятия не имела, о чем он думал или как долго мы должны были прятаться. Было столько всего, что я хотела спросить у него, так много, чего хотела узнать, но сидя возле него, наблюдая за огнем, в то время как покачивалось море, я чувствовала покой. Я ощущала себя в безопасности с Дамианом. Я хотела свернуться калачиком и положить свою голову ему на колени, как делала много лет назад в начале нашей дружбы. Но Дамиан был занят. Он делал дырки в ракушках, которые я собрала. Он был так нежен, так осторожен с каждым кусочком, что я не могла отвести от него глаз. Его пальцы ощупывали каждую ракушку, перед тем как выбрать правильное место. Иногда он поглаживал ракушку, поворачивал, уделяя ей все внимание, прежде чем отложить в сторону. Это были те, что могли треснуть от малейшего усилия, и Дамиан не хотел навредить ни одной.
Закончив, Дамиан продел нитку через отверстия ракушек и связал концы. Он подержал их над огнем. Ожерелье засверкало легким золотом, хрупкое и изящное.
— Вот, — он дал его мне.
Дамиан никогда не делал ожерелье из морских ракушек ни для кого, кроме МаМаЛу. Внезапно я поняла, что он сделал. Он извинялся. Он компенсировал то ожерелье, которое выкинул за борт, ожерелье, которое отняло у него его мать. Ты когда-либо держала жизнь в руке? Он опустил медальон в мою руку и согнул мои пальцы вокруг него. Вот, почувствуй это. Я подумала, что он чокнулся, но ожерелье моей матери стоило жизни его матери. Однако он был здесь, подарив мне память о своей матери, чтобы возместить потерю памяти о моей.
— Она была и моей матерью, — сказала я. — МаМаЛу была единственной мамой, которую я знала.
Мучительные, тяжелые рыдания вырвались из меня. Я приблизилась, обвила его руками, желая разделить эту боль, это горе. Кто-нибудь обнимал его, когда она умерла? Кто-нибудь утешал его? Он застыл, но позволил мне плакать. Я плакала о нем. Я плакала о МаМаЛу. Я плакала по нашим матерям, которых больше нет, и о всех тех годах вдали друг от друга, что мы потеряли.