Исповедь любовницы Сталина

— В. А., внимательно прослушайте эту запись, вопросы будут потом.
Спектакль, разыгранный Ягодой, был записан на пленку. Ко мне подошел Сталин.
— Мы знаем, В. А., что за последние четыре месяца вам пришлось много пережить, что на вашу долю выпали серьезные испытания. Могли бы вы в письменной
форме подтвердить, что все это не было заранее подготовленной инсценировкой?
— Конечно.
— В таком случае садитесь за письменный стол* не торопитесь, посторайтесь все вспомнить, мы с товарищами выйдем, чтобы вам не мешать.
Писала больше часа, написанное передала Сталину.
— Пока мы будем обедать, ваше объяснение напечатают.
Из-за подавленного состояния не могла притронуться к еде.
— В. А., нам пора объясниться! — тепло сказал И. В. Закурив трубку, он сел в кресло. — Слова не ветер мы не бросаем. Нам давно известно, что Генрих Григорьевич Ягода — большой негодяй. Мы тщательно во всем разберемся, сопоставим факты, а потом примем меры. Вы не должны на меня сердиться, в этом мире я очень одинок.
Если бы этот человек захотел стать драматическим актером, он достиг бы невиданных высот. И. В. обладал удивительным обаянием, он мог очаровать кого угодно. На какое-то мгновение мне его стало жалко. Сталин воспользовался минутной слабостью, обнял меня, был нежен, внимателен, ласков.
— Опять соскучился, Верочка. С того самого дня, как ты уехала, у меня никого не было…
За завтраком И. В. тихо сказал:
— Я прочту тебе стихотворение Александра Блока:
 
 
Бегут неверные дневные тени.
 
Высок и внятен колокольный зов. 
 
Озарены церковные ступени.
 
Их камень жив — и ждет твоих шагов.
 
Ты здесь пройдешь, холодный камень тронешь, 
 
Одетый страшной святостью веков.
 
И, может быть, цветок весны уронишь 
 
Здесь в этой мгле, у строгих образов.
 
Растут невнятно розовые тени.
 
Высок и внятен колокольный зов.
 
Ложится мгла на старые ступени…
 
Я озарен — я жду твоих шагов.
 
 
Откровенно говоря, я была потрясена: Сталин и Александр Блок.
7 ноября Советское правительство устроило грандиозный прием в Кремле. Весь вечер за мной неотступно ухаживал Ворошилов. Он был назойлив и требователен: танцевал, рассказывал плоские армейские анекдоты, потом отвел в дальний угол Георгиевского зала:
— В. А., поедем ко мне на дачу, весело проведем время, никто не будет знать.
— Спасибо за приглашение. Климент Ефремович, хотите я вас познакомлю с молодой очаровательной балериной?
— Буду счастлив и весьма обязан! — галантно произнес народный комиссар по военно-морским делам.
Юная балерина, недавняя выпускница хореографического училища Ольга Лепешинская, с радостью приняла приглашение молодящегося наркома. Как только они удалились, ко мне подошел беспринципный Ягода. Он взял меня под руку. Прогуливаясь по ярко освещенному залу, нарком еле слышно сказал:
— Если вы меня кому-нибудь продадите, я вас уничтожу. На днях мы собираемся организовать для вас пикантную экскурсию в одну из московских тюрем.
Перепрыгивая через две ступеньки, побежала в гардероб. У выхода нагнал запыхавшийся Маленков.
— В. А., с вами только что разговаривал Ягода? В машине рассказала про его бесконечные угрозы.
— Г. М., я сойду с ума или покончу с собой. Так больше продолжаться не может.
— Мы не дадим вас в обиду. Звоните мне > по телефону на работу или домой в любое время дня и ночи, вас немедленно соединят.
— Как мне поступить, если Ягода заставит меня поехать с ним в тюрьму?
— От встреч не отказывайтесь, не проявляйте излишнего беспокойства, держитесь хладнокровно. Если заболит голова, у Ягоды и его сотрудников лекарств не берите.
В первой декаде позвонил Ягода:
— Тороплюсь выполнить свое обещание.
Он заехал за мной. Кроме него, в машине находилось двое штатских.
— Знакомьтесь, — сказал Ягода, — начальник женской Новинской тюрьмы Нелидов, его заместитель Барушной.
Открылись глухие ворота. Мы въехали на вымощенный булыжником тюремный двор. Высокий забор в несколько рядов обтянут колючей проволокой. Защелкали замки, надзиратель открыл камеру, раздалась команда: «Всем встать!». Староста, худая, буззубая женщина с седыми космами, крикнула:
— Суки, по местам становись!
Ягода спросил дежурного надзирателя, сколько человек находится в камере. Сиплым, прокуренным басом староста рявкнула:
— Гражданин начальник, в камере шестьдесят б…й, я хотела сказать — шестьдесят сук. Все как на подбор. После бани любую попробовать можно, кроме меня, старухи. Прости, батюшка, я уже не гожусь.
Ягода выкатил глаза на начальника тюрьмы. Нелидов тут же отдал распоряжение:
— За нарушение режима Маланичеву отправить в карцер на пять суток.
Беззубая старуха скинула с себя рубашку, голая повалилась на пол:
— Миленький, хорошенький начальничек, не отправляй тетеньку в карцер. Я уже там сидела. Пожалей моих деточек беспризорных, прости дуру грешную, я больше не буду.
Ягода резко проговорил:
— После карцера стерву отправить на этап!
В другой камере — малолетние проститутки. Ко мне подбежала девочка лет 16. Налет раннего разврата наложил на ее красивое лицо беспощадный отпечаток.
— Дамочка, подари хорошенькой девочке рублик.
Я спросила:
— Для чего тебе нужны деньги?
— На курево.
Я достала кошелек, Ягода и начальник тюрьмы запретили: деньги им давать нельзя, все равно в карты проиграют. На нарах, свесив ноги, сидела веснущатая девочка, она пронзительно крикнула:
— Манька Свист, давай покажем дорогим начальникам концерт художественной самодеятельности!
Девчонки завизжали от восторга. В одну секунду юные создания, повернув голые зады к начальству, стали петь похабные песни.
— Почему такую шваль держите в Москве? — недовольно спросил Ягода окружившую его свиту.
— На этап имеем право посылать после 16.
В следующей камере обитали воровки, мошенницы, рецидивистки. Мне стало дурно. Ягода протянул пузырек с валерьяновыми каплями, пилюли от тошноты, таблетку от головной боли.
— Я принимаю, Генрих Григорьевич, только апробированные лекарства, рекомендованные врачами Большого театра.
Ягода настоял, чтобы я взяла его таблетку. Я приняла свою, а его незаметно спрятала в сумочку. Тюремное начальство пригласило меня на обед. Отказ мотивировала строжайшей диетой.
Вечером состоялась встреча с Маленковым.
— Правильно сделали, — сказал он, — что не взяли его лекарство.
Я достала из сумочки спрятанную таблетку. Мы поехали в научно-исследовательский институт. Служители привели в специальное помещение немецкую овчарку, которую несколько дней морили голодом. Профессор Воскобойников таблетку вложил в большой кусок говяжьего мяса. Собака с жадностью накинулась на еду. Через час она была мертва. Этот страшный эпизод снимал кинооператор. На обратном пути я спросила Маленкова:
— Если Ягода такой апробированный негодяй, почему ЦК ВКП (б) и лично товарищ Сталин разрешают ему до сих пор занимать такой ответственный пост?
— Все до поры до времени.
В театре меня ожидал сюрприз. В опере «Садко» Римского-Корсакова я получила партию Любавы.
  
Год 1934
 
Народный комиссар тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе для работников своего наркомата устроил большой прием. После торжественной части состоялся концерт артистов московских театров. Меня познакомили с оппозиционерами Ю. Л. Пятаковым, А. Б. Каменевым, Г. Е. Зиновьевым, Н. И. Бухариным. Я поразилась догматическому фанатизму Пятакова, который по уму и энергии не имел соперников. Прекрасно говорил Бухарин, он тактично отстаивал свои позиции. Николай Иванович хорошо знал русскую литературу и свободно оперировал цитатами. Каменев от выступления отказался. Неуклюжий, рыхлый Зиновьев все время ел, в перерывах пытался за мной ухаживать, потом отправился провожать, заплетающимся языком «дарил» комплименты: