Ради острых ощущений. Гремучая смесь

— Бабуля! — всплеснула я руками. — Откуда ты все это знаешь?
— Я читаю газеты, — спокойно ответила мне бабушка. — Это реалии современной жизни, детали, а вкус эпохи можно почувствовать именно в деталях.
— То есть сонники ты сразу отметаешь, — уточнила я. — Тогда что может помочь?
— Видишь ли, внучка, я настроена более рационально, — проговорила бабушка, затушив папиросу в глубокой пепельнице. — Значение этого сна интересует меня постольку, поскольку этот сон мешает мне спокойно спать, как это ни парадоксально звучит.
— То есть?
— Я просыпаюсь после него в холодном поту, — спокойно произнесла Евгения Михайловна. — Сон повторяется в последнее время все чаще и чаще, и после него я уже не могу заснуть. В пять утра — не очень приятный подарок от собственного подсознания, правда?
— А лекарства?
— Еще чего! — фыркнула бабушка. — Никаких снотворных! Я восемьдесят с лишним лет прожила без снотворных и не собираюсь в такие годы заводить дурные привычки. Впрочем, избавляться от уже имеющихся — тоже.
И Евгения Михайловна кивнула на пепельницу с окурками папирос.
— А главное ощущение такое, — продолжала бабушка, — кажется, стоит вспомнить, что происходило в комнате, — и тревога пройдет.
— И ты решила…
— Совершенно верно, — снова кивнула бабушка. — Когда у меня течет кран, я вызываю сантехника. Когда у меня ломается пылесос, я иду в мастерскую. А тут я обратилась к психотерапевту. Я считаю, что в любом деле есть специалисты, которые могут помочь, если что. Знакомая порекомендовала мне хорошего врача, вот мы и поговорили с ним немного. Пока результат нулевой, но я поставила перед ним проблему, и он будет ее решать.
— Знаешь что, бабуля, — неожиданно пришла мне в голову блестящая идея, — а давай я свожу тебя посмотреть на «наш» дом? Это ведь у черта на куличках. Ты наверняка не была там сто лет! С твоими-то ногами на транспорте… А там, глядишь, может, что и вспомнишь. Поехали?
«Ниссан» остановился возле двухэтажного особняка, который располагался довольно далеко от центра. Когда-то этот район занимали вишневые и яблоневые сады, среди которых там и сям стояли хорошенькие домики — частные владения богатых людей, которые хотели жить на природе, но и так, чтобы в любой момент можно было быстро оказаться в городе, если этого требовали дела.
От этой былой роскоши осталось всего две с половиной постройки, из них жилая — одна, вторая отведена под гараж, третья лежала в развалинах.
— А ведь я помню этот дом свежевыкрашенным, — мечтательно проговорила бабушка, выглядывая из окна автомобиля. — Интересно, что тут теперь располагается? Внизу вроде бы грязно, а вот второй этаж выглядит очень даже неплохо.
— Так давай выйдем и посмотрим поближе, — предложила я. — Может быть, нас пустят и внутрь, кто знает. Во всяком случае, мы ничего не теряем.
— Н-да, — проговорила бабушка, всматриваясь в фасад и прикрывая глаза ладонью козырьком, — что-то такое смутное мерцает, но точного расположения комнат я сейчас и не припомню. Где же была детская? Внизу — столовая, это точно, вдоль по коридору комната няни… Или это было сначала, а потом ее переселили наверх?
Мы медленно подошли к дому, и я дернула за ручку двери. Она легко подалась и чуть приоткрылась, словно приглашая нас войти.
Бабушка первой переступила порог и остановилась, в недоумении покачав головой.
— Нет, сейчас, конечно, тут все не так. Перепланировка была, что ли? Веревки какие-то висят, белье. Похоже на коммуналку, правда?
— Может быть, так оно и есть, — пожала я плечами. — Уплотнение и все такое. При большевиках же часто селили кучу народа в дом, который раньше занимала одна семья. Так, наверное, произошло и здесь.
— Надо навести справки у краеведов, — резонно заметила бабушка. — О, а вот и лестница. Надо же, перила те же самые, я помню эти чугунные завитки. Слушай, раз уж мы здесь, давай поднимемся?
Пока мы не спеша брели вверх, бабушка философствовала на свой лад:
— Вот, говорят, что есть память рассудка, память сердца… А есть еще и память ног и рук. Да-да, я когда сейчас дотронулась вот до этой шишечки, то вспомнила, как однажды упала с верхней ступеньки — бежала за мячиком и оступилась. Тогда я расквасила себе нос и долго плакала, мне лед прикладывали… Поверишь ли, никогда об этом не вспоминала, а вот сейчас словно…
— Что вам здесь надо? — раздался пронзительный голос сверху.
Мы подняли головы. Со второго этажа свешивалась женская голова с кудрявыми завитушками — женщина перегнулась через перила и недружелюбно наблюдала, как мы с Евгенией Михайловной ковыляем по лестнице.
— Понимаете, — начала я объяснять причину нашей бесцеремонности, — мы…
— Здесь вам не проходной двор, а частное владение! — словно не слыша меня, продолжала кричать женщина. — Вы вообще откуда? Кто вас сюда послал? Снова денег просить? Ни копейки не получите сверх того, что вам причитается по договору. Расписались? Задаток получили? Теперь ждите! Я купюры не печатаю и милостыню не подаю!
— О каких деньгах вы ведете речь, милочка? — с достоинством спросила бабушка.
— О рублях, вестимо, — передразнила ее визгливая женщина. — Долларов не дождетесь!
— Тогда о каком частном владении вы говорите, сударыня? Извольте объясниться, — надменно поинтересовалась Евгения Михайловна.
— Об этом самом! — для пущей убедительности женщина постучала кулаком по перилам. — Мы с мужем весь этаж купили, расселили этот клоповник, который совки тут устроили, и никого на своей территории не потерпим. А что до препонов, которые нам чинят власти касательно первого этажа, так это они взятки хотят! И мы дадим, обязательно дадим! Но добьемся, чтобы расселили и первый этаж! Мы уже покупаем квартиры бедным людям, не в центре, конечно, но все равно условия не сравнить с этими. А никто не ценит! И все хотят невесть чего! Вот вы, например. Есть у вас горячая вода или нет? Отвечайте?
— Горячая вода у меня есть, — с достоинством ответила бабушка.
— А ванная?
— Разумеется, — так же спокойно проговорила Евгения Михайловна.
— Тогда за каким хреном вы сюда приперлись? Вам что, мало, да?
— Мне… — начала бабушка, но тут я заметила, что Евгения Михайловна не может говорить. Не может она и стоять так же прямо, как минуту назад, — ее рука непроизвольно схватилась за сердце.
«Ну вот, стерва, довела старую женщину, — подумала я, подхватывая бабушку под руки и усаживая на лестничную ступеньку. — Устроила я бабушке увеселительную поездку, что и говорить!»
— Что здесь происходит? Я слышал какой-то шум… — на площадке второго этажа появился молодой человек. Он выглядел очень обеспокоенным.
— Это кто? — ткнула я пальцем в направлении исчезнувшей женской физиономии.
— Это? — переспросил незнакомец и почему-то улыбнулся. — Это моя жена.
— Так вот скажите ей, что могла бы вести себя повежливее с пожилыми людьми, — рявкнула я. — Человек, можно сказать, пришел посмотреть на дом, в котором прошло его детство, а вы…
Молодой человек тут же спустился к нам сверху и остановился возле бабушки. Присев перед ней на корточки, он даже опустился на одно колено, несмотря на свой безумно дорогой костюм. Так что сейчас он выглядел этаким рыцарем, ни дать ни взять.
— Ради бога, простите меня… нас, — поправился он тут же. — Мы думали, что это жильцы, которые недовольны условиями расселения. Вы представить себе не можете, сколько хлопот нам приходится на себя брать. Нас, конечно, это не извиняет, но все же…
— Ничего-ничего, — милостиво кивнула ему бабушка. — Считайте, что ничего не было.
Она протянула ему руку, как бы предлагая помочь ей встать, одновременно предполагая рукопожатие, а то и поцелуй. К чести молодого человека надо сказать, что сначала он помог ей подняться, а потом, склонившись, на секунду припал губами к ее ладони. И выглядел этот жест очень естественно.
— Разрешите представиться, — поправил он слегка сползшие очки в золотой оправе, — Владимир Знаменский, нынешний владелец этого дома.