Клиника С.....

В минуты гнева, и не только, например в интимно-доверительные моменты, Валерия Кирилловна со многими подчиненными переходила на «ты». Со многими, но не со всеми. Наглая гордячка Лазуткина в ответ на «Ирочка, а что, если мы передвинем твой отпуск?» ответила: «Нет, Лерочка, не сдвигай, пожалуйста, мой отпуск». Валерия Кирилловна потом полдня в себя прийти не могла. «Лерочкой» ее называли две-три самые близкие подруги и муж.
— Конфуций сказал: «не пошутишь — и не весело».
— Ты не о Конфуции думай, а о Берковском. Излагай свою официальную версию, а я послушаю.
Официальная версия Яцыны была выстроена толково. Причем именно выстроена на основании записей в истории болезни, а не высосана из пальца. Ничего лишнего — направлен поликлиникой ввиду неэффективности амбулаторного лечения, обследован, подготовлен, взят на операцию и так далее. Все четко, все верно, все по уму. Стрелки искусно переводятся на поликлинику, в которой наблюдался покойный, и на самого покойного, который, неизвестно по каким причинам, слегка дезинформировал своих врачей. В отношении самой остановки сердца позиция вообще была непробиваемой. Пациент был надлежащим образом подготовлен, надлежащим образом прооперирован (пусть и не до конца), надлежащим образом реанимирован (аж два ребра сломали, делая непрямой массаж сердца).
— Я хоть и не юрист, но скажу со всей уверенностью, что уесть нас не получится, — сказал в завершение Яцына. — Потрепыхаются и отстанут.
— Я тоже не юрист, — вздохнула Валерия Кирилловна, — но общаться с этой публикой мне приходится чаще, чем тебе. Это такие подонки, они наизнанку все вывернут и преподнесут на блюдечке как истину в последней инстанции. И какая-нибудь авторитетная экспертиза у них будет, и адвокатом сам Княжичевский. Так что победит тот, кто убедительнее подействует на судью, который ни разу не врач и в тонкостях наших не разбирается. Вот если бы речь шла о комиссии в министерстве, я бы с тобой согласилась — не уесть, как ты выражаешься. Кстати, деньги тебе кто передавал — покойник или его жена?
— Какие деньги? — Глаза Яцыны сделались круглыми. — Вы о чем, Валерия Кирилловна? Лечение гражданина Российской Федерации Берковского проводилось в рамках программы обязательного медицинского страхования…
— Значит — сам покойник, — констатировала Валерия Кирилловна. — Ладно, Ростислав Васильевич, идите. Как только приедет юрист, я вам позвоню.
— У меня еще одна проблема, Валерия Кирилловна, — Яцына отвел глаза в сторону и добавил: — Сложная и срочная.
— Ну! — подбодрила Валерия Кирилловна. — Что молчишь? Начал — так говори.
— У меня сложилось впечатление, что моя Ксюша стала колоться.
— Вот так новость! — Валерия Кирилловна, относившая себя к потомственной интеллигенции, по-деревенски всплеснула руками. — Ксюша — и колоться?
Ксюшей Яцына звал свою старшую медсестру Ксению Павловну, не по годам ответственную молодую особу с хронически неустроенной личной жизнью. Придя в отделение процедурной сестрой, она проявила себя столь хорошо, что через полтора года заняла кабинет старшей медсестры, ушедшей на пенсию. Разумеется, народная молва, вдохновленная столь стремительным карьерным ростом, сразу же записала Ксению в любовницы Яцыны, совершенно, надо сказать, безосновательно. «Можно всю жизнь есть картошку, но так и не стать ботаником», — отвечал Яцына тем из коллег, кто интересовался, почему он не предпочел кого-то из медсестер, давно работающих в отделении.
— Да! — кивнул Яцына. — Ксюша и колоться! Месяца три назад у нее появился новый бойфренд, какой-то музыкант из непризнанных гениев. Она вся такая воодушевленная порхала, ах — богема, ах — какие знакомства, ах — на Рождество мы поедем в Лондон! Девчонки просто дохли от зависти. А с прошлого месяца я начал замечать у нее перепады настроения, ранее ей не свойственные…
— Так, может, она беременна? — снисходя к мужской недогадливости, поинтересовалась Валерия Кирилловна.
— Так ведь не только одни перепады настроения. Еще и состояния перепады. То ходит бледная, снулая, носом шмыгает, глаза слезящиеся платочком трет, а вдруг, через какие-то полчаса, идет бодрая, румяная, никакого насморка. Это уже не на мысли о беременности наводит, а…
— Согласна, — Валерия Кирилловна в задумчивости пожевала губами. — Вены смотрел?
— Обратил внимание на руки. Руки чистые, но не такая уж она дура, чтобы колоться толстой иглой в локтевой сгиб, — Яцына то ли сожалеюще, то ли осуждающе мотнул головой. — Умные люди начинают с инсулинок [4] и колются между пальцев или в стопы.
— А зрачки?
— А со зрачками получается интересно. Зрачки у нее вроде как нормальные, но в кармане она зачем-то таскает флакончик с тропикамидом. Сам углядел, лично.
— Это что за препарат? — в офтальмологии Валерия Кирилловна была не сильна. — Расширяющий зрачки?
— Он самый. Мидриатик, более щадящего действия, нежели атропин. Расширение зрачков через пять минут после закапывания, эффект длится до двух часов. Вот зачем ей понадобилось постоянно иметь при себе препарат, используемый исключительно для диагностических целей?
— Пожалуй, ты прав, — согласилась Валерия Кирилловна. — Что предлагаешь?
— Избавляться! — Яцына решительно рубанул в воздухе ладонью. — Рано или поздно она начнет чудить, и тогда… Ну, не вам это объяснять, Валерия Кирилловна…
У старшей медсестры хирургического отделения благодаря ее служебному положению есть определенные возможности, иначе говоря — доступ к сильнодействующим и наркотическим препаратам. Контроль строг, злоупотребления обычно быстро вскрываются, но до того можно успеть натворить дел.
— …замену я найду, — продолжал Яцына, — у меня в отделении толковых сестер хватает. И на чем Ксюшу зацепить, чтобы предложить ей написать заявление «по собственному», тоже найду. От вас мне нужна поддержка. Она же непременно побежит жаловаться на меня к вам или к Галине Федоровне…
Галину Федоровну, главную медсестру института, сухопарую въедливую придиру, немного побаивался не только сам директор, но и его дочь, которая в стенах института ни с кем не считалась, ну, условно, вроде бы как признавала авторитет отца. Помимо ужасного во всех отношениях характера, Галина Федоровна имела двоюродного брата, занимавшего не самый последний пост в президентской администрации. Попробуй-ка кто тронь такую, рискни своим хилым здоровьем!
— С Галиной Федоровной я сама поговорю, — перебила Валерия Кирилловна. — Не бойся, поддержим. Нам наркоманы не нужны, тем более — в старших сестрах. А ты для начала попробуй с ней поговорить начистоту, по душам, может, тогда и гнобить не придется.
— Да какой наркоман признается в том, что он наркоманит? — искренне удивился Яцына. — Только лишний скандал получу.
— Возможно, ты и прав, Славик. А кого на ее место планируешь? Снова какую-нибудь молодую?
— Нет уж, спасибо! Вот где у меня эти молодые сидят! — Ростислав Васильевич чиркнул большим пальцем по горлу. — Скорее всего Тарасенкову, она, может, не такая шустрая, как Ксюша, но зато колоться не начнет и в декрет не уйдет. И в личной жизни у нее стабильность — обе дочери замуж вышли. Не женщина, а воплощение надежности.
Валерия Кирилловна не стала припоминать Яцыне, как он когда-то называл воплощением надежности свою нынешнюю старшую медсестру, восторгаясь ее умом и деловыми качествами.
  
Концы в воду
 
Самое обычное начало дня не предвещало никаких проблем. Моршанцева разбудил не будильник, а солнечный луч, что было несравнимо приятнее, хоть и проснуться пришлось на двадцать минут раньше. Верный правилу обращать все случившееся на пользу, Моршанцев вместо торопливого питья кофе устроил медленную, вдумчивую дегустацию, фоном для которой стал просмотр новостей Яндекса.
Новости оказались на удивление приятными. Никаких катастроф с убийствами и прочей чернухи. Прибавление в семействе панд, живущем в каком-то китайском зоопарке, открытие художественной выставки, выход нового ретродетектива писателя Георгия Бакунского («надо будет после работы заехать в книжный», сделал в уме зарубку Моршанцев), новое детище отечественного автопрома запущено в серийное производство… И погода, судя по прогнозам, не должна была испортиться за день. Плюс двадцать два градуса, солнечно — день чудесный, прощальный подарок бабьего лета. Скоро, совсем скоро надолго зарядят монотонные дожди, наступит унылая московская осень, после которой радуешься зиме как невесть какому чуду.