Клиника С.....

— Да так… — замялся Моршанцев, словно его уличили в чем-то недостойном. — Когда настроение хорошее — почему бы не улыбнуться?
— Когда хорошее — улыбаемся, когда плохое — нападаем на коллег! — Ирина Николаевна сдвинула брови на переносице. — Пора бы научиться владеть своими эмоциями.
— То есть — не улыбаться? — уточнил Моршанцев и улыбнулся, чтобы было видно, что он шутит.
Шутить, конечно, не стоило. Ирина Николаевна напряглась пуще прежнего и обрушила на Моршанцева свой праведный гнев.
— Вы что-то вконец обнаглели, Дмитрий Константинович! — прошипела она, так и сверкая глазами. — Может, у нас с вами незначительная разница в возрасте, но статусы совершенно несопоставимые…
«Какой изящный и в то же время убийственный укол!» — восхитился Моршанцев.
— …вы пока еще ничем себя не проявили, а уже столько себе позволяете. Зарубите себе на носу — со мной лучше не фамильярничать. Я никому не позволяю ничего подобного. Вы пока еще никто и зовут вас никак! С девушкой своей фамильярничайте!
Можно снисходительно относиться к причудам начальства, можно закрывать глаза на многое, утешаясь тем, что там, где дурак вякнет, умный промолчит, но чувством собственного достоинства, если оно есть, пренебрегать невозможно. Моршанцев секунду-другую поколебался с выбором тактики и остановился на более брутальном варианте. В конце концов, слова «вы пока еще никто и зовут вас никак» требовали возмездия.
— Это намек, Ирина Николаевна? — Моршанцев постарался как можно достовернее изобразить удивление.
— Какой намек? — опешила от неожиданности заведующая.
— Ну, вы намекаете, что я могу фамильярничать с вами только в том случае, если вы станете моей девушкой.
Немая пауза длилась секунд тридцать.
— Я? Стану? Вашей? Девушкой? Да вам, Дмитрий Константинович, лечиться надо! От излишнего самомнения! И хорошенько запомните, что вслед за еще одной подобной шуточкой последует ваше увольнение!
— Я понимаю, Ирина Николаевна. Отношения препятствуют совместной работе.
Адрес, по которому заведующая отделением отправила Моршанцева, нельзя было найти ни на одной карте. Это был не посыл, а скорее экспрессивно высказанная просьба уйти и оставить заведующую в покое.
Удивляясь тому, как легко ему удалось испортить отношения не только с коллегами по работе, но и с начальницей, Моршанцев вышел в коридор, успев напоследок услышать:
— Я жду ваше заявление, Дмитрий Константинович!
Заявление так заявление. Моршанцев уселся за свой стол (коллеги разошлись по делам, и в ординаторской было пусто) и быстро написал заявление об увольнении по собственному желанию с сегодняшнего числа. Ничего, на этом институте свет клином не сошелся, есть в Москве и другие места, может, даже и лучше. В отношении «лучше» Моршанцев, конечно же, кривил душой, ибо не было в России, а то и во всей Европе по его профилю учреждения круче, чем НИИ кардиологии и кардиососудистой хирургии имени академика Ланга. Но если уж здесь не сложилось, так и жалеть не о чем. И вообще, снявши голову, по волосам не плачут.
Заявлению Ирина Николаевна удивилась.
— Я думала, что вы просто извинитесь, — сказала она.
Скомканное заявление отправилось под стол, в корзину для мусора.
Моршанцев стоял и ждал. Извиняться он не собирался, во всяком случае первым.
— Из-за вас я опоздала на обход! — укорила заведующая, вставая из-за стола. — Что вы встали как памятник? Идемте…
  
Кардиологический пасьянс
 
С чей-то легкой руки (не иначе как острослова Капанадзе) Моршанцева в отделении прозвали Дон-Кихотом и очень скоро сократили до Дона. Моршанцеву было все равно, как его зовут за глаза, главное, чтобы в глаза звали Дмитрием Константиновичем, а не Димоном, Димчиком или Димочкой.
Сентябрь Моршанцев провел «на подхвате». Описывал новых больных, выписывал старых, организовывал консультации и переводы, присутствовал при установках кардиостимуляторов, [7] иногда даже ассистировал. В октябре, по его расчетам, должна была начаться «настоящая» работа — со своими больными, которых надо вести от поступления до выписки, с собственноручной установкой им кардиостимуляторов, с настоящей ответственностью.
Установка кардиостимулятора выполняется под местной анестезией. Прокалывается под ключицей вена, в нее вводится особая пластмассовая трубка, через которую проводят электрод и под контролем рентгена направляют его в полость сердца. Наиболее сложным этапом операции является установка и закрепление кончика электрода в предсердии или желудочке таким образом, чтобы получить хорошую реакцию сердца на стимуляцию, иначе говоря — надо найти, что называется наощупь, наиболее чувствительное место. После того, как место найдено, на груди пациента, в подкожной клетчатке (у очень худых — под мышцей) устанавливают стимулятор и зашивают рану наглухо. Все, установка завершена. Вся операция длится от часа до двух.
Ответственности Моршанцев не боялся, напротив — подобно всем неофитам, с нетерпением ждал возможности проявить себя и доказать всем (в первую очередь — Ирине Николаевне, а во вторую — Михаилу Яковлевичу, Отари Автандиловичу и Маргарите Семеновне), что он — настоящий врач, не хуже других.
Могло бы показаться удивительным, что Моршанцев, закончив ординатуру по кардиохирургии, остановил свой выбор на отделении интервенционной аритмологии, занимающейся установкой электрокардиостимуляторов тем больным с аритмиями, у которых неэффективно классическое лечение с использованием лекарственных антиаритмических препаратов. Установка кардиостимулятора относится к «малым», довольно простым операциям. То ли дело так называемые «операции на открытом сердце». Вот где она, истинная, большая кардиохирургия!
Моршанцев желал поскорее обрести полную профессиональную самостоятельность. Он понимал, что в «большой» кардиохирургии может простоять в ассистентах лет до сорока пяти, если не всю жизнь. Карьера складывается по-разному, пути ее неисповедимы, и если не посчастливится стать заведующим отделением или, скажем, каким-нибудь «ведущим» хирургом, то так и простоишь у операционного стола вторым или третьим номером. Конечно же, Моршанцев верил в себя и в свою счастливую звезду, а как же иначе, но в то же время отдавал себе отчет в том, что далеко не все зависит только от него. В отделении интервенционной аритмологии обрести самостоятельность можно было много раньше, тем более что на втором году пребывания в ординатуре Моршанцев установил под контролем наставников добрую дюжину кардиостимуляторов.
В речи заведующей отделением пару раз проскальзывали намеки на то, что вскоре Моршанцеву предстоит «подняться на следующую ступень». Как оказалось, представление об этой ступени у каждого было своим.
— Дмитрий Константинович, не желаете ли перейти на месяц в дежуранты?
Вопрос был задан тоном, не допускающим возражений.
— Как скажете, Ирина Николаевна.
Со времени последнего конфликта они стали относиться друг к другу более предупредительно. Натешились уже, нахамили взаимно друг другу, чуть до увольнения не дошло.
Пока еще Моршанцев не дежурил ни разу. Не доверяли.
— Подежурите месяц, освоитесь окончательно… Наши врачи дежурят по двум «плановым» отделениям — нашему и «тахиаритмическому». Ничего сложного в этих дежурствах нет…
«Тахиаритмическим» сокращенно называлось отделение хирургического лечения тахиаритмий. [8]
— …но первый раз отдежурите вместе с кем-то из наших врачей. С кем бы вас поставить на первое дежурство?
— Если можно — то с Капанадзе, — не раздумывая, попросил Моршанцев.
Из трех зол надо выбирать наименьшее. Дежурство с Маргаритой Семеновной было абсолютным злом, дежурство с Михаилом Яковлевичем — унылым злом, а вот с Отари Автандиловичем можно было подежурить. Кроме высокомерия, свойственного всем врачам отделения интервенционной аритмологии, других пороков за ним Моршанцев не замечал. Да и высокомерия за месяц, кажется, поубавилось, на днях даже анекдот рассказал, снизошел, так сказать, до неформального общения.