Одна судьба на двоих

— Продана! — воскликнул аукционист в вульгарном желтом галстуке, и все взгляды устремились на побледневшую Чейенн, уязвленную в самое сердце. А когда двое служителей стали разворачивать персидский ковер, еще недавно лежавший в ее спальне, ей показалось, что от нее отрывают кусок за куском, но она и виду не подала. Все происходящее вокруг доходило до нее словно сквозь туман. Неужели этот кошмар никогда не закончится?
— Тысяча долларов — раз! — вдруг долетело до ее слуха.
Всего лишь одна тысяча долларов! Чейенн, сидевшая в первом ряду между своим сыном и телохранителем, вскочила, схватила микрофон и в самых красочных выражениях рассказала, как они с мужем отыскали эту необыкновенную античную вазу. И пока она говорила, присутствующие видели — или им казалось, что они видели, — как в вазе появились и стали распускаться на глазах десятки роскошных желтых роз.
Когда она передала микрофон аукционисту, предложения посыпались словно из рога изобилия, как всегда бывает в подобных случаях.
А Чейенн с засверкавшими глазами села на место, делая вид, что она совершенно спокойна.
Делать вид она умела. Это искусство она постигла за семь лет своего несчастливого брака, блестящего с виду, но унизительного для нее.
Однако после смерти Мартина, точнее, за полгода до нее, когда раздался первый угрожающий звонок по телефону, изображать спокойствие стало труднее.
В тот день магнолия начала терять свои листья. Полностью она обнажилась в день гибели Мартина.
Первый лист пролетел мимо окна, когда Мартин изменившимся, каким-то испуганным голосом говорил по телефону. Трубку он положил в самом мрачном расположении духа.
— Пожалуйста, Мартин, расскажи, что происходит, — взмолилась Чейенн, заметив второй лист, пролетающий мимо окна.
— Не твое это дело, черт побери! — холодно и решительно отозвался он. Листья градом посыпались с магнолии.
— Но ты же мой муж!
— В самом деле? — Он приблизился к ней и с видом собственника поднял ее лицо за подбородок. — В каком это смысле? Я никогда не считал себя твоим мужем, да и ты, полагаю, тоже.
— Почему в таком случае ты не даешь мне развода?
— Потому что ты единственное мое достояние, вызывающее у моего братца зависть. Ну и, разумеется, наш гениальный сын.
— Не называй его так!
— Ты, дорогая, видно, забыла о нашем договоре?
В ее памяти всплыла фраза, когда-то произнесенная Мартином: «Мы оба его ненавидим. И единственная возможность расквитаться с ним — пожениться».
— Нет, не забыла. И не забуду никогда!
Но она не испытывала ненависти к Каттеру. Просто тогда ею овладели растерянность и страх. Ради сына Джереми она пожертвовала мечтами о взаимной любви и понимании и пошла на компромисс.
— Вот и хорошо, дорогая. — Он даже улыбнулся ей, что в отсутствие посторонних бывало с ним весьма редко. — Отдохни. Пойди в сад, нарви цветов, поиграй с Джереми или пусть он тебе почитает. А я привезу сюда Курта, оберегать тебя и Джереми. С ним ты будешь в безопасности.
Курта, одного из главных охранников в фирме Мартина, Чейенн недолюбливала. Стоило ей вспомнить грубое лицо со сломанным носом и злыми глазами, огромную голову, из-за отсутствия шеи словно сросшуюся с туловищем, как красные розы вяли, комары вырастали до размеров пчел, а котята переставали мяукать.
— Я его боюсь.
— Напрасно. Он хороший парень.
— Ради Бога, Мартин, что происходит?
— К чему тебе знать? — Схватив кейс и газету, он выскочил из дома.
Они никогда не были мужем и женой по-настоящему. Она всегда оставалась его пленницей, заложницей в психологической войне против старшего брата.
Чейенн спала с Каттером и родила от него ребенка, и Мартин ненавидел ее за это, но в сто раз больше он ненавидел жену за то, что из-за нее лишился права распоряжаться состоянием. И все его трудности возникли из-за стремления доказать, что он богат не меньше, чем Каттер. Роскошный образ жизни, который они вели, оплачивался чужими деньгами. Но всякий долг рано или поздно приходится отдавать.
Внезапная смерть Мартина освободила Чейенн, но ведь какой ужасной ценой! Потрясенная зверским убийством мужа, она и себя чувствовала в опасности. Да и Джереми, привязавшийся к Мартину несмотря на его отчужденность и раздражительность, был в большой печали.
Сразу после похорон Мартина начались звонки: жизни мальчика стали угрожать.
— Тебе хорошо известно, чего я хочу. Если не выплатишь, следующим будет Джереми, — сообщил ей бесстрастный голос.
— Но у меня нет пяти миллионов! — вскричала Чейенн.
— А ты, красотка, к тому же еще и страстная! — пробормотал голос. — Это мне по вкусу. Хорошо бы нам встретиться!
— Никогда!
— Очень скоро.
О Боже правый! В какую беду вовлек их Мартин? Что же ей теперь делать? Бежать отсюда, как много лет назад она бежала из Уэст-Вилла? И хорошо бы, но куда бежать и как, когда ее допрашивает полиция и донимают кредиторы! К тому же имя ее так вываляно в грязи, что вряд ли она может рассчитывать на какую-либо работу. Да и работая не разгибая спины она никогда, никогда не расплатится с долгами!
А всему виной Каттер Лорд! Не используй он ее, как использовал десятки других женщин, она бы не вышла замуж за Мартина. Оскорбленная им и напуганная, она совершила тогда ужасную ошибку. А Мартин не стал бы жить не по средствам, если бы не желание быть не хуже Каттера.
Как бы ей хотелось проклясть Каттера! С самого начала он вел себя подло. Не зная, что такое любовь, соблазнил ее и бросил. А узнав, что она в положении и выходит замуж за Мартина, пришел в ярость!
Он мог бы помочь брату хотя бы ради Джереми. Но нет, Каттер решил строго придерживаться отцовского завещания — не давать Мартину распоряжаться деньгами до тридцатипятилетнего возраста. И Чейенн как-то сама отправилась к Каттеру — попенять, что он ограбил брата.
Каттер вынул из ее волос огромную розу, понюхал и произнес:
— Ну нет, Чейенн, это Мартин ограбил меня. И ты была его пособницей. Впрочем, я готов ему помочь. На определенных условиях. Если ты попросишь меня как следует. — И он нагло обнял ее.
Видит Бог, Чейенн хотела его полюбить. Ему же она была нужна лишь для удовлетворения его мужской похоти...
Аукционист продолжал выкрикивать цены. Час спустя Джереми выронил книгу, которую читал, и задремал, а открыв глаза, плачущим тоном попросился домой, спать. Чейенн поцеловала сына в лоб и велела Курту, которого так и не посмела уволить, отвезти мальчика.
Холодный взгляд Курта, взявшего ребенка за руку, как всегда был ей неприятен. Она почувствовала, что наступила зимняя пора и в ее саду замерзли и погибли все листики, цветочки и даже корни растений.
Но сама она осталась: ей дали понять, что одно ее присутствие значительно повышает цены, предлагаемые за ее имущество. Шел час за часом, отвратительные торги продолжались, а она все сидела, прямая как доска, на позолоченном стуле с жесткой спинкой.
К перерыву Чейенн от усталости не могла даже говорить. Джексоны отвели ее в укромный уголок буфета и великодушно оставили в одиночестве.
Но оно длилось недолго.
Перед ней внезапно вырос Каттер Лорд.
  
 Глава вторая 
 
Или просто вино ударило ему в голову?
Возможно. Так или иначе, Каттер Лорд не привык к чувству неуверенности, охватившему его при виде Чейенн, вошедшей в буфет, где он скрывался вот уже более часа.
Столько лет миновало, а она все так же его волнует.
Надо встать и пойти ей навстречу. Вместо этого он лишь отодвинулся вместе со стулом в тень. Такая растерянность овладевала им дважды за всю жизнь: первый раз на острове, перед рассветом, когда он понял, что влюбился в Чейенн, а второй — в родильном отделении, когда, взяв на руки своего новорожденного сына, взглянул на нее с такой болью и яростью, что она разрыдалась.