Бакунин

Венчание состоялось 16 октября 1810 года в прямухинской домовой церкви. Дальнейшая совместная сорокачетырехлетняя семейная жизнь Александра Михайловича и Варвары Александровны Бакуниных могла бы послужить сюжетом для классического романа со счастливым концом. У них родилось одиннадцать детей — пятеро сыновей и шестеро дочерей. Правда, одного ребенка они потеряли — в двухлетнем возрасте умерла младшая дочь Софья. После рождения каждого ребенка счастливый отец сажал в парке липу, так что спустя тринадцать лет после венчания Александра Михайловича и Варвары Александровны появилась новая аллея. И у каждого дерева было свое имя, данное в честь детей: Любовь (1811), Варвара (1812), Михаил (1814), Татьяна (1815), Александра (1816), Николай (1818), Илья (1819), Павел (1820), Александр (1821), Алексей (1823), Софья (1824) [3].
Лишь однажды размеренное дворянское житье-бытье и безмятежная сельская идиллия были прерваны — вторжением Наполеона в Россию в 1812 году. После падения Смоленска открылась прямая дорога не только на Москву, но и на Петербург — через Ржев и Вышний Волочёк. Бакунинские земли оказались на их пути. В Твери, как и в других российских городах, формировалось ополчение — по одному человеку мужеского полу от двадцати пяти крепостных душ. Александр Михайлович на свои деньги купил пороха, свинца, раздал крестьянам и дворовым тридцать ружей, шестьдесят сабель и несколько сот пик. Дворяне с домочадцами и скарбом собрались в Торжке, запрудив город возами и каретами, готовые при первой команде эвакуироваться в Великий Новгород и далее — в Петербург. Но французы двинулись на Москву. Остальное известно…
Существовала, правда, красивая семейная легенда, не подтвержденная документально, что Кутузов, являвшийся дальним родственником Бакуниных, останавливался ненадолго в Прямухине, когда ехал из Петербурга в действующую армию. Впоследствии два возвышения на Красивом холме в прямухинском парке были названы «кутузовскими горками», а на их вершинах водружены памятные камни. Рассказывали, что вплоть до изгнания Наполеона из России хозяин имения каждый день посылал на «кутузовские горки», с коих видно было далеко окрест, мужиков следить за дорогой: не покажется вдали коляска в сопровождении отряда верховых и не заглянет ли еще раз в Прямухино Михаил Илларионович — победитель ненавистного супостата…
После войны у Александра Михайловича и Варвары Александровны Бакуниных родился первый сын, названный Михаилом. В семейных заметках отца записано: «Года тысяча восемьсот четырнадцатого, майя осьмнадцатого, в Духов день, в пять часов с половиною родился наш Миша». Рожденные в Духов день считались отмеченными особой печатью судьбы. Для Михаила Бакунина это поверье сбылось в полной мере.
О детских годах Михаила сведений сохранилось очень мало. Его жизнь как бы растворилась в жизни всей семьи, которая протекала по раз и навсегда заведенному распорядку, где авторитет родителей считался непререкаемым, а установленные ими правила поведения не подлежали обсуждению.
Говоря словами Александра Блока, в Прямухине, как и в тысяче других дворянских гнезд, «звучала музыка старых русских семей». «<…> Я наслаждался бессознательно чудною прямухинскою жизнью, — рассказывал юный Мишель, наслаждался бессознательной любовью окружающих меня; я не понимал смысла разлуки. <…> Мне становилось холодно, видя себя окруженным людьми мне совершенно чуждыми, когда я не находил возле себя ни одного из тех родных и милых образов людей, которых я любил, сам не зная, что я их любил. Прямухино сделалось для меня с тех пор Меккою, к которой стремились все мои желания, все мои движения, все мои помышления. <…>». Он будет вспоминать «прямухинский рай» и в пору своего безоблачного и безмятежного детства, и в мятежной юности, и в беспокойной зрелости, и в рано подкравшейся старости.
Для воплощения главного принципа эпохи Просвещения — «ближе к природе» — прямухинское раздолье предоставляло почти что идеальные условия. Вырастившие десятерых детей Александр Михайлович и Варвара Александровна выработали простой, но действенный воспитательный кодекс. В изложении главы семейства он выглядел следующим образом:
«1. Приобретать ласковым, дружеским и снисходительным обращением искренность и любовь детей своих.
2. Не оскорблять их несогласием не только с моими прихотями, но и со мнениями, и когда нужно вывести их из заблуждения, убеждать их в истине советами, примерами, рассудком, а не отеческою властью.
3. Отнюдь не требовать, чтобы они меня исключительно любили, но радоваться новым связям их, лишь бы непорочны были, как залогом будущего их и, по смерти моей, благополучия.
4. Стремиться, чтобы они праздными никогда не были и жили по возможности нашей весело и приятно.
5. Как скоро достигнут совершенного возраста, сделать их соучастниками нашего имущества…
6. Не требовать, чтобы дети мои волею или неволею богомольничали, а внушать им, что религия единственное основание всех добродетелей и всего нашего благополучия…»
Дети прекрасно осознавали ведущую (и можно сказать — выдающуюся) роль отца в собственном воспитании. Позже в одном из писем к родителю Михаил писал: «Вы были для нас всех чем-то великим, выходящим из ряда обыкновенных людей. Вы редко бранили и, кажется, ни разу не наказывали нас… Я помню, с какой любовью, с какой снисходительностью и с каким горячим вниманием вы слушали нашу детскую болтовню… Я никогда не забуду этих вечерних прогулок… где вы рассказывали какой-нибудь исторический анекдот или сказку, где вы заставляли нас отыскивать редкое у нас растение… Помню еще один лунный вечер: небо было чисто и усеяно звездами, мы шли в Мытницкую рощу, и вы рассказывали нам историю солнца, месяца, туч, грома, молнии и т. д. Наконец, я помню зимние вечера, в которые мы всегда читали “Robinson Crusoe” [роман Д. Дефо «Робинзон Крузо»], и это было для нас таким великим, таким неограниченным наслаждением. <…>».
А своим братьям и сестрам Мишель писал об отце следующее: «<…> В детстве нашем он был нашим благодетелем, он воспитал в нас любовь к природе и чувство прекрасного, он положил основание той дружбе, которая нас всех связывает; без него мать погубила бы и развратила бы нас. Он был нашим ангелом-хранителем в нашем детстве».
Отношения с матерью у всех (и у Михаила в особенности) было более сложным. Занимаясь в первую очередь очередным родившимся младенцем, она как бы забывала о старших детях, но вместе с тем была с ними властной и даже деспотичной. На фоне мягкого и деликатного отца такое отношение матери приводило в отчаяние дочерей и сыновей, а у Михаила вызывало возмущение и протест. Постепенно это привело к чуть ли не полному отчуждению между матерью и старшим сыном. Варвара Александровна безосновательно считала, что Мишель лишил ее любви и доверия дочерей. Действительно, Любенька (именно так звали ее все окружающие), Варя, Таня и Саша предпочитали делиться своими секретами со старшим братом, но не с матерью, однако виновата в этом, скорее всего, была она сама.
Судя по более поздней переписке и туманным намекам Михаила, можно предположить, что в пору его отрочества или юности в семье случилось какое-то из ряда вон выходящее событие, связанное именно с матерью, и которое ей старший сын очень долго не мог простить. Но что это было за событие — неизвестно. (Нормальные отношения между матерью и сыном установились лишь незадолго до ее смерти, когда она несколько раз навестила Мишеля, находившегося в пожизненном заключении в Петропавловской крепости, и добилась аудиенции у царя, чтобы вручить прошение о смягчении участи сына.) Тем не менее уже при жизни Бакунина сопровождала легенда о том, что якобы любовь к свободе и ненависть к притеснениям зародились у него в раннем детстве как естественная реакция на деспотизм матери. Подобное убеждение существовало в среде русской революционной молодежи и после смерти Бакунина (о чем можно прочесть в опубликованных мемуарах).