Твердая земля (ЛП)

— Что здесь происходит? — поинтересовался он.?На нем были черные плундры и белая сорочка с рукавами-буфами, поднятыми выше локтей.
Я вышла из-за спины Лукаса и оказалась прямо перед Осуной. Человеком, который был если не самым большим мерзавцем Твердой Земли, то одним из главных претендентов на этот титул. Но клянусь прахом моего настоящего отца, это ему дорого обойдется.
— Они говорят, что Эстебан Неварес не выходил из этого дома, — объяснил ему негр, не поворачивая головы и не сводя глаз с Лукаса.
— Как это не выходил? — хмыкнул Осуна с непроницаемым видом. — Давно уже ушел.
— Я им и сказал, что он уже ушел, но они не верят.
Я постаралась скрыть свою ярость и тревогу и вызывающе посмотрела на своего врага.
— Мой отец пришел заплатить вам, Мельхор, и я требую, чтобы вы сию же минуту сказали, что с ним сделали и где он.
— Убирайся к дьяволу, парень! — рявкнул он, повернувшись спиной. — Твоего отца здесь нет.
Я схватила его за жирную руку и изо всех сил дернула. Он не сдвинулся с места. Однако потом по собственной воле, скорее всего от удивления, повернулся в мою сторону.
— Хочешь получить затрещину? — пригрозил он.?Мои товарищи быстро шагнули вперед. Раб остановил Родриго, наставив аркебузу ему в грудь, но тот быстро пнул его в пах, и негр со стонами распластался на полу. Мельхор де Осуна презрительно посмотрел на меня.
— Последний раз, когда отец к вам приходил, — произнесла я полным ненависти голосом, — вы сказали ему, что каждый день молитесь о его смерти, что ваше ожидание затянулось, и вы не рассчитывали, что он проживет так долго, когда предлагали ему подписать контракт на аренду имущества.
Осуна побледнел. Должно быть, он никогда не думал, что я с такой точностью повторю слова, которые он произнес несколько месяцев назад, чтобы оскорбить и ранить моего отца.
— Вы устали дожидаться его смерти? — продолжала я. — Решили ее ускорить, чтобы завладеть его имуществом в Санта-Марте?
Глаза Мельхора де Осуны налились кровью, он стал пунцовым, и я подумала, что он готов совершить что-то отчаянное. Мои товарищи шагнули ближе, чтобы меня защитить.
— Вон из моего дома! — заорал он, и, словно они дожидались этого приказа, откуда ни возьмись, появилась группа из пары десятков вооруженных ломами чернокожих, окружив нас со всех сторон. — Немедленно убирайтесь! И больше не попадайтесь мне на глаза!
Матео выхватил шпагу, но с такой толпой мы вряд ли могли справиться. К сожалению, этот жест, безусловно неуместный, окончательно вывел из себя Осуну, тот махнул рукой, и его маленькое черное войско набросилось на нас. Я вытащила шпагу из ножен, а в левую руку взяла кинжал, в готовности обороняться от этих мерзавцев, так же поступили и мои товарищи. Мы дрались яростно, сопротивляясь из последних сил, но их было больше, они дрались решительно, так что многие из нас получили ранения и переломы. В какой-то момент этой неравной битвы четырех против двадцати я потеряла сознание и рухнула на землю, получив удар по голове.
Не знаю, сколько времени я провела без сознания. Когда я снова открыла глаза и ощутила боль в теле, я лежала на дороге среди тростника, покрытая запекшейся грязью и кровью, в окружении своих товарищей, которые выглядели мертвыми. Голова так болела, что я едва могла двигаться, но все-таки убедилась, что Лукас, Родриго и Матео живы. Все трое дышали, несмотря на многочисленные раны и ушибы по всему телу, порванную, заляпанную кровью одежду и такие изуродованными побоями лица, что их трудно было узнать. Я тряхнула их, одного за другим, и они вскоре пришли в себя. Как и у меня, у них имелись ранения в голову, и у всех были сломаны ребра или разорваны уши. Будь проклят Мельхор де Осуна и вся его родня! Тысяча проклятий! Где мой отец? Я задавала себе этот полный тревоги вопрос, лежа на земле, ибо по-прежнему не в силах была пошевелиться.
Вскоре солнце зашло, и опустилась ночь. Мы много часов провели без сознания, приспешники Мельхора бросили нас посреди дороги, как мусор.
— И что будем делать? — с болью в голосе поинтересовался Матео.
— Вернемся на корабль, — ответила я, стараясь, чтобы боль не заставила меня заговорить слабым или женственным голосом. — Нам нужна корпия, мази, винный уксус и розмарин... Сегодня уже поздно, но завтра на рассвете мы отправимся к властям Картахены и заявим об исчезновении. Мы не можем позволить, чтобы Мельхору де Осуне это сошло с рук. Мы с вами обыщем всю Твердую Землю в поисках отца, если понадобится.
Вдруг раздался жуткий вопль, от которого мы все вздрогнули. Это был Лукас, который, никого не предупредив, решил вставить на место сломанный нос, чтобы навсегда не остаться кривым.
Когда он наконец-то замолчал, мы услышали, как кто-то зовет нас издалека.
— Хаюэйбо! — воскликнул Родриго.
— Они пришли за нами, — с облегчением прошептал Матео.
Оказывается, Хаюэйбо и остальные, увидев, что уже близится вечер, а от нас нет никаких известий, вышли из Картахены с намерением нас найти. Они были уверены, что с нами что-то стряслось, хотя и не понимали, что именно, пока не услышали наши стоны и как мы зовем друг друга по имени, и тогда бросились бежать по дороге, пока не наткнулись на нас.
С их помощью и не желая проводить ночь в таком виде посреди поля, мы с трудом поднялись на ноги и с охами, стонами и кровоточащими ранами дошли до окраин Картахены, где призвали на помощь индейцев и чернокожих Гефсиманского квартала — они взвалили нас на плечи и доставили в порт. Неподалеку от главной площади к нашей жалкой процессии приблизились альгвасилы, поинтересовавшись причиной подобного положения. Как мы и подозревали, услышав имя Мельхора де Осуны, они попытались увильнуть и даже угрожали отправить нас в тюрьму, если мы немедленно не покинем город.
В весьма печальном состоянии мы добрались до «Чаконы», где о нас позаботились Гуакоа и юнги. Тогда-то и начались настоящие мои проблемы. Как позволить Хуанито, Николасито, Антону, Томе, Мигелю, Гуакоа или Хаюэйбо снять с меня одежду, чтобы перевязать раны? Я собрала все оставшиеся силы и нетвердым шагом добралась до корпии и всего остального и направилась в отцовскую каюту, которая была побольше моей и с более удобным ложем, выслушивая по дороге протесты своих товарищей, которые не могли понять мое странное поведение. Только лежащий на палубе Родриго крикнул, чтобы меня оставили в покое, что я — испанский идальго (а так оно и было с тех пор как отец меня усыновил), а идальго никогда не позволит, чтобы какой-то простолюдин, вульгарный плебей, видел его в таком неприглядном состоянии, и что они должны восхищаться моим мужеством и смелостью и уважать волю человека благородного лечиться самостоятельно.
Это была не очень хорошая выдумка, но так или иначе она спасла меня от проблем. Я была так слаба, что даже не сообразила, что раз Родриго оказал мне такую любезность, это означает, что он в курсе моего секрета.
Я сделала всё, что было в моих слабых силах, чтобы перевязать раны, и рухнула на отцовскую постель, испытывая такую страшную боль, что, как мне рассказали на следующий день, даже не слышала громкий стук в дверь, когда Гуакоа хотел спросить, как я себя чувствую.
Когда поутру я вышла из капитанской каюты, трое других раненых спали в своих гамаках. Солнце уже несколько часов как встало, но наши товарищи, к моему неудовольствию, оставили нас отдыхать и не собирались будить, пока мы не проснемся сами. Однако я собиралась посетить городской совет Картахены. Я должна была заявить о странном и тревожном исчезновении своего отца, дабы закон сделал то, что нам не под силу: заставил Мельхора открыть правду.
На завтрак я съела немного хлеба и сыра, а вино придало мне бодрости. Передвижение в одиночку оказалось непосильной задачей, хотя, в отличие от остальных, у меня не было ни единой сломанной кости, и я попросила помощи у Хаюэйбо и Хуанито, вместе с ними, а также с Антоном и Мигелем, я сошла на берег на Морской площади Картахены.
На пристани царила суматоха, а рынок был полон народа. Некоторые знакомые торговцы, увидев, что я хромаю, подошли с расспросами. Со слезами на глазах я рассказала о том, что произошло — столько раз, сколько просили, и слухи разнеслись по всему рынку. Торговец Хуан де Куба, добрый друг моего отца, закрыл свой прилавок и вызвался меня сопровождать, а с ним и некоторые другие: Кристобаль Агилера, Франсиско Сердан, Франсиско де Овьедо. Почти все те, кого мы с Родриго расспрашивали по поводу братьев Курво. Исчезновение отца и мои жуткие раны тронули их сердца и разбудили гнев. Заботливость, с которой эти добрые люди отнеслись к отцу, принесла мне утешение.