Пригожая повариха, или Похождение развратной женщины.

Как скоро вошли в горницу, то подполковник говорил мне следующее:
— Нет, сударыня, мало я знаю разбирать женскую красоту и прелести; вы больше прекрасна, нежели я об вас думал; в чем извинить вы меня можете. Поистине сказать, вы русская Елена, а что сказывают о Венере, то таким бредням я не верю. Все молокососы сбираются быть Парисами и продают глаза свои на вас. Избавь меня судьба, чтоб участь несчастного Менелая не воспоследовала со мною. Однако сколько сил моих будет, стану противиться этим похитителям. Я имею разум, силу и богатство, но что они мне помогут, если ты, прекрасная, не будешь чувствовать ко мне такой любви, какую я имею к тебе.
При
 сем слове бросился он передо мною па колени и облился слезами. Таким образом, принуждена я была вступить в должность страстной любовницы, подняла его с коленей и в знак моего уверения целовала в губы и говорила ему так:
— Дражайший мой, возможно ли, чтобы я была тебе неверною и изменила в самом начале горячей моей любви; одна смерть меня с тобою разлучит; но и во гробе буду я вспоминать твое ко мне почтение. В твою угодность отрицаюся я ото всего света мужчин, и ни один прельстить меня не может, успокойся, мой дражайший! Верная и нелицемерная твоя любовница 
Map
-топа просит о том тебя со слезами.
Выслушав сие, беззубый мой Адонид несколько угомонился; однако столь много стоили ему взгляды молодого человека на меня, что он, не обедавши, лег спать и в полчаса раз пять пробуждался и кричал иногда: «прости», изо всей силы иногда: «постой», а иногда: «пропал я»; ибо грезилося ему, что меня похитили или я ему изменила.
Спустя несколько дней пришел человек в наш дом и просил подполковника, чтобы он взял его к себе на службу. Старик отказал ему с первого раза, но человек весьма усиливался и выхвалял сам себя изо всей мочи. Выняв иашпорт, хотел казать его подполковнику и говорил, что ни один честный человек столько аттестатов не имеет, сколько ок. Слова его показалися мне довольно вразумительны, ибо кто чем вознамерился прокормить свою голову, то непременно прилежать должен, чтоб знать искусство то совершенно. Таким образом, взяла я у него посмотреть аттестаты и, перебирая оные, нашла между ними письмо, подписанное на мое имя, выняла я его осторожно и пол ожила в карман, а аттестаты отдала слуге назад и сказала, чтобы он пришел завтра поутру и мы подумаем, принять ли его или нет.
Хотя я была и невеликая охотница изменять своим любовникам, но врожденное в нас непостоянство не давало мне более медлить, ушла в другую комнату, развернула письмо и нашла в нем следующее изъяснение.
 
«Государыня моя!
 
Полюбить кого-нибудь состоит это не в нашей власти. Все прекрасное на свете притягивает к себе чувства наши и разум. Вы прекрасна, и для того полонили мое сердце тогда, когда я в первый раз увидел вас в церкви, мне казалося тогда, что прекрасные глаза ваши говорили вместо вашего сердца. Итак, уверясь сим, отважился вам изъясниться, в несомненной будучи надежде, что вы меня хотя и не полюбили, однако, может быть, не вовсе ненавидите.
 
Обожатель красоты вашея Ахаль».
 
Я не знаю, можно ли кому-нибудь похвалиться, чтобы он во всякое время твердо наблюдал добродетель и, угождая ее строгости, отказался от лучшего естественного удовольствия. Я держалася всегда такого мнения, что все на свете непостоянно; когда солнце имеет затмения, небо бесперестанно покрывается облаками, время в один год переменяется четыре раза, море имеет прилив и отлив, поля и горы то зеленеют, то белеют, птицы линяют, и философы переменяют свои системы; то как уже женщине, которая рождена к переменам, можно любить одного до кончины ее века. Я смеюся некоторым и мужьям, которые хвалятся везде верностию своих жен, а кажется, что лучше молчать о таких делах, которые находятся в полной жениной власти. Я была не стоической секты и совсем не держалась их системы; того ради требующему от меня снисхождения отказать не хотела. Поутру, когда пришел слуга, о проворстве которого по глазам его я была уверена, для того отвечала ему так:
— Я на всё согласна, что от меня ни потребно, а господин подполковник не хочет тебя принять к себе в дом; но мне кажется, до того тебе нужды нет, ты и без него сыскать дорогу можешь ко твоему благополучию.
— Это правда, — промолвил мой любовник.
— В Москве людей много, не у меня, так у другого наняться можешь.
Слуга ответом нашим был доволен и пошел от нас с благодарностию.
Жизнь наша основана на заботах; таким образом предприяла и я суетиться, и чем прекраснее казался мне Ахаль, тем 6
оле
ше чувствовала я охоты изменить седому моему Купидону, а о благодарности к нему я тогда и не помышляла, когда новая любовь поселялася в моем сердце, по причине той, что редкая женщина подвержена такой добродетели. А я была из числа тех красавиц, которые думают о себе, что они никому не обязаны на свете, и раздают сами благодеяния свои великодушно.
Во-первых, прибегнула я к нашей поварихе и открыла ей тайности моего сердца. Чудно мне казалось, что она без всякого от меня обнадеживания обещалася служить мне со всею охотою, по сему-то я и узнала, что богатому человеку все люди служить согласятся, то есть в добром и злом его намерении. С сего времени к свиданию моему с Ахалем пошли различные выдумки, и можно сказать, что выдумка выдумку побивала. Я советовала хорошо, но наперсница моя еще того лучше. Мы определили, чтобы преобразиться на время Ахалю в женщину и тем со мною познакомиться, чтоб без подозрения имели мы всегда свидание, а другого способа к оному мы не находили, ибо содержали меня после того столь крепко, что редко позволяли мне подходить и к окошку.
«Лакома овца к соли, коза к воле, а ветреная женщина к новой любови». Не хотели мы откладывать выдумки своей ни на сколько, того ради советница моя полетела на другой день искать моего любовника, и хотя не знала его дому, однако нашла очень скоро, по пословице: «Язык и до Киева доводит». Ахаль принял ее с великою радостию и одарил прямо по-любовничьи. Она пересказала ему наше намерение, на что он, нимало не медля, согласился и отпустил ее ко мне с письмом, в котором уверял меня, что в мою угодность пойдет он и на дно Окияна.
Это правда, что он в угодность мою тотчас и исполнил мое повеление. В том доме, в котором он жил, сказал хозяину, что отпросился на время в деревню и поедет завтре, а у него оставит слугу с некоторою частию имения, и просил его о сохранении оного. Когда настало утро, то, взявши с собою что надобно, поехал он со двора долой и, приехав в ямскую, остановился. Потом послал мальчишку своего в город, или сам поехал, — этого я не знаю, — и накупил женского платья для себя и для мальчишки весьма довольно. Таким образом нарядились они оба и изготовились к новомодной комедии. Послал он слугу своего искать для себя покоев и велел сказывать о себе, что они приехали из другого города увидеться здесь с сестрою. Сыскали, наняли и переехали.
Наша повариха бегала к ним, с ними условилась и, пришед ко мне, сказывала так, что Ахаль назовется моею сестрою и пришлет ко мне своего слугу под именем и под образом девки, сказала мне о их именах и научила меня, как я должна мнимую ту девку встретить. И так начала я ожидать с превеликою радостию исполнения моего желания.
День уже клонился к вечеру, как сказал мне слуга, что спрашивает меня какая-то девочка. Подполковник, услышавши сие, — приказал привести ее в горницу: ибо наблюдал весьма прилежно мои поступки; а повариха мигнула мне тогда осторожно, почему я тотчас догадалась, что это Меркурий от моего Юпитера и так, как скоро он вошел, то я закричала благим матом:
— Голубушка моя, каким это образом я вижу тебя здесь, разве матушка сюда приехала?
— Никак нет, сударыня, — отвечал он мне, — матушка осталась дома, а приехала сюда большая ваша сестрица. Вы не изволили писать к нам очень долго, и так приехала она с вами повидаться.