Дом на городской окраине

  
Глава тринадцатая
 
1
— Поливаете?
— Поливаю, поливаю.
— Да, влага нужна. Дождичка давно не было.
— Вот-вот… Земля совсем пересохла.
И полицейский зачерпнул из бочки лейкой воду; солнечные лучи, преломившись в полукружии водяных брызг, образовали радужный веер.
— А вы? Что это вы сооружаете? — спросил он соседа.
Портной Мецл стоял над грудой досок, сосредоточенно делая замеры и чертя плотничьим карандашом.
— А… хочу построить беседку, — ответил он, — навес для ребятишек. Через месяц у дочки свадьба. Ей всегда хотелось беседку, ну вот тебе беседка, куда денешься. Сами понимаете.
— Да ну? — слащавым голосом воскликнул полицейский, — барышня выходит замуж? Стало быть, у вас радость?
— И радость, и хлопоты, — ответил портной с выражением отеческой озабоченности на лице.
«Беседку… — ворчал себе под нос полицейский, — я тоже намеревался построить беседку, да вот теперь не смогу! Этот портняжка еще вообразит, будто я обезъянничаю. Дочь, говорит, замуж выходит. А о том, что в австро-венгерские времена она спала с офицерами, об этом он помалкивает. А старшая родила ребенка без мужа… Нам все известно, пан портной… Нечего нам пыль в глаза пускать! Беседка! Надо будет его зятя поставить в известность, как хорошо пан Мецл следил за своими дочерьми… Не вам фигурять перед нами!»
После этого полицейский отправился в подвал за инструментом, поскольку намеревался в тот день цементировать дворик.
По пути он встретил жену трафиканта с кринкой молока.
— Пани, — сказал он, таинственно ей подмигивая, — не могли бы вы исполнить одно мое пожелание?
— А что вы хотите?
— Да так, пустяки… пойдите в сад и крикните: «Ротмистр шестого артиллерийского полка!»… Только и всего.
— А зачем мне кричать «Ротмистр шестого артиллерийского полка!»? Не понимаю…
— Я вам объясню. Это такая шутка.
— Шутка… — удивилась трафикантша, — но я стесняюсь. Я не смогу, пан домовладелец, я по натуре застенчивая.
— Да ведь тут нет ничего такого… Ну, крикните хотя бы «Мадьярский поручик!». Увидите, что скажет на это Мецл.
— Я, пан домовладелец, не могу никому ничего кричать, потому что муж мне этого не разрешает.
— А я вам разрешаю. Как хозяин дома.
— Хоть вы и хозяин дома, но склонять меня к незаконным действиям вы не вправе.
— Хорошо же, милочка… — злобно проворчал полицейский, — я не скажу больше ни слова… Между прочим, мне доподлинно известно, что это вы заляпали лестницу краской…
2
— Он мне сказал, — сообщила пани Сырова мужу, — что золу можно ссыпать прямо во дворе. Сказал, что все равно еще кругом беспорядок, и что золу он уберет потом сам. Я возразила, мол, мне не трудно донести ящик с золой до телеги мусорщика. Но он на это сказал: «Ни в коем случае, пани Сырова, вы слабенькая, вам надо беречься. Зачем надрываться с этой золой?»
— По всему видно, что наш хозяин человек предупредительный. Это похвально, — отозвался чиновник.
— Но он уже не говорит мне «милостивая пани», а просто «пани Сырова». Пани Сырова, скал он, вы такая слабенькая, вам надо беречься.
— Он уже не говорит тебе «милостивая пани»? Странно. Гм… Не высказывалась ли ты о нем как-нибудь?
— Я? Упаси Бог! Наоборот… Тут мне как-то трафикантша стала рассказывать, будто полицейский не продвигается по службе, потому что у него ревнивая жена… А я ей на это…
— Постой! — прервал чиновник жену. — Что ты сказала? Будто он не продвигается по службе потому, что у него ревнивая жена? Что за чепуху ты несешь?! Продвижение по службе может быть приостановлено лишь вследствие дисциплинарных взысканий, а дисциплинарные взыскания налагаются в случае различных нарушений, как-то: недобросовестное исполнение служебных обязанностей, вопиющая непочтительность по отношению к вышестоящим и тому подобное. Разумеется, учитывается также, какова личная жизнь человека, находящегося на государственной службе. Чиновник, ну, вот как я, должен вести себя прилично и быть во всех отношениях примером для сограждан. Что же касается ревности, об этом мне ничего неизвестно… Впрочем, вышестоящие лица, безусловно, наказывали бы за такую ревность, которая приводит к нарушению общественного спокойствия. Но ты, я вижу, черезчур болтлива. К чему эти разговоры о том, ревнива хозяйка или нет?
— Но ведь я ничего и не сказала, — оправдывалась супруга, — это трафикантша… Я ей сказала так: «Пани Крейзова, я ничего не знаю, в чужие дела не вмешиваюсь». А она мне, что она тоже не вмешивается, что она это просто слышала…
Чиновник промолчал и принялся рассматривать свою коллекцию марок. Жена убрала посуду и поставила воду для кофе.
— А знаешь ли ты о том, — сказала она спустя некоторое время, — что их парень появился на свет, когда они еще не были женаты?
— Кто тебе это сказал? — спросил чиновник с явным неудовольствием.
— Она сама мне сказала… Мальчонке было уже пять лет, когда они поженились.
— Ну если она сказала это тебе сама, тогда все в порядке, — с облегчением произнес чиновник. — А теперь помолчи и займись кофе. У всех свои трудности.
3
Полицейский долго раздумывал о беседке соседа и, наконец, решил соорудить для сада стол и скамейку.
«Хоть это не Бог весть что, а все-таки… Пусть портной увидит, чем я обзавелся. В конце концов, что такое беседка? Блажь да и только. А на скамейке мы будем сидеть — я, жена и все жильцы, беседовать будем. Пусть люди видят, что я с жильцами разговариваю. Когда в доме царит согласие, никакие беседки не нужны…»
Как решил, так и сделал. Он сколотил из старых ящиков стол и скамью, поставил их в саду и в гордом ожидании глянул через забор, — что-то скажет на все это сосед? Но тут он увидал нечто такое, от чего у него перехватило дыхание.
Откинувшись на спинку кресла-качалки и не замечая ничего вокруг, самозабвенно качалась дочь портного Мецля. Было видно, что кресло-качалку она лелеяла в своих мечтах как символ мещанского благополучия и принадлежности к высшим сословиям. И когда портной задался целью выстроить себе виллу, то первое, о чем было решено на семейных советах, это обзавестись креслом-качалкой, каковое долженствует свидетельствовать об их принадлежности к высшему кругу.
Полицейский остолбенел, кровь бросилась ему в голову.
— Кресло-качалка — прошептал он, ошарашенный, — и что это вы опять такое придумали в пику мне?! Ведь это же издевательство! Тоже мне, аристократы! Ах ты, жалкий портняжка! Вы воображаете, будто я не могу позволить себе кресло-качалку? Кресло-качалка… Подумаешь! Будто мы вас не знаем… Но я не дозволю вам делать мне назло… Терпеть не могу, когда передо мной задирают нос… ужо расквитаюсь с тобой…
Однако, на лице своем он изобразил радушную улыбку и крикнул через забор голосом, в котором слышалась добрососедская приязнь:
— Качаетесь, барышня, качаетесь?
— Качаюсь, — ответствовала барышня блаженным голосом.
— Что ж, качайтесь, качайтесь, — отеческим тоном продолжал полицейский. — Приятно качаться, свежим воздухом подышать… Качайтесь себе на здоровье. Молодым барышням пристало качаться.
И тут в саду появилась жена полицейского с завтраком для мужа. — Глянь-ка, Анастазия, — вне себя прошептал полицейский. — Они обзавелись креслом-качалкой.
Жена поглядела в соседский сад, всплеснула руками и прошипела: — Кресло-качалка? Ну, погоди же!
И она помчалась к лавочнице.
4
Теплые сумерки обволокли городскую окраину. Воздух напоен сладким ароматом цветущих деревьев и влажной травы. Муниципальный фонарщик с длинным шестом в руке переходил от одного фонаря к другому и зажигал газовые горелки. За окнами опускались шторы. На улицах звенели радостные ребячьи голоса и раздавался женский смех. Из подвальных квартир доносились хрюкающие звуки граммофонов. Юноша с мандолиной собрал вокруг себя ватагу подростков. Над еврейским кладбищем вынырнула огромная луна, кровавая и трагическая. Из труб к звездному небу восходил сизый дым. Где-то в полях мужской голос выводил: «У зеленой ели рядышком сели, рядышком сели, но никак, никак, никак ладить не хотели»… Пронзительно стрекотали цикады, и, словно заводская сирена, завыла в леске у кирпичного завода ночная птица.