Под крылом дракона

Я обернулась, глядя в направлении, указанном его пальцем.
Некоторое время, приоткрыв рот, наблюдала удивительную картину: с запада на восток в ночном небе двигалась бесконечная огненная вереница. Примерно так в детстве я представляла себе кортеж Санта-Клауса. Прищурившись, я попыталась рассмотреть детали этого пламенного потока. В конце концов, чем черт не шутит? Все же другой мир, вдруг я и правда разгляжу упряжку с оленями да пухлого деда в безвкусном красном костюме, складывающего губы в традиционном «хоу-хоу-хоу»?
— Это хальюнги — огненные птицы, — голос Джалу прозвучал над самым ухом.
Я скосила глаза на дракона. Лицо его разгладилось, приобрело мечтательное, почти детское выражение.
— Они начинают свой жизненный путь в горах Аттогава. — Дракон говорил так тихо, что приходилось задерживать дыхание. Поборов робость, я придвинулась ближе.
— Это свободные горы, не принадлежащие ни одному из королевств. На их заснеженных вершинах хальюнги вьют свои гнезда. Едва окрепнув, они выбираются из гнезда и начинают свой первый и последний полет — полет длиною в жизнь. Они делают круг над всем Мабдатом…
— Над всем? — Я не смогла сдержать изумленный вздох. — Получается, он так мал, что его может облететь обычная птица?
— Отчего же, Мабдат почти соразмерен Земле. — Дракон пожал плечами. Сообразив, что все это время жалась к его плечу, как продрогший щенок, я смущенно отстранилась, враз почувствовав, как бесстыдные ледяные ладони ветра забираются под рубашку, щекоча и без того покрытое гусиной кожей тело. Я вспомнила, что давно уже не слышала и не видела Хууба. Повертев головой, обнаружила его висящим вверх тормашками у входа на плато, нахохленного и распушившегося так, что не было видно глаз.
— Но и хальюнги далеко не обычные птицы, — продолжал дракон, — их полет от одного конца мира до другого длится ровно двадцать лет: они летят без передышки, без остановок, без сомнений… Хальюнги стремятся домой, обратно в горы… Чем ближе они к родным местам, тем сильнее машут крыльями, тем стремительней рассекают воздух — и тела их начинают гореть… Так что в гнезда на вершинах гор Аттогава опускается уже пепел. Он лежит там, укрытый снегом, еще двадцать лет, чтобы по прошествии срока вновь возродить из пепла стаю юных хальюнгоа.
Дракон замолчал. Зачарованная рассказом, я наблюдала за вереницей: теперь мне четко виделись размашистые огненные крылья и тонкие вытянутые шеи — хальюнги уже добрались до восточного склона, а на западе вереница все еще не закончилась, так что казалось, будто небо разделено этой пламенной нитью на две половины.
— Красивая судьба, не находишь? Между прочим, сейчас мы наблюдаем чрезвычайно редкое зрелище, которое повторится лишь через сорок лет.
Я не ответила. Задумчиво теребила краешек драконьего плаща.
Надо же. Фениксы, оказывается, действительно существуют. Правда, в другом мире, под другим названием и с довольно странным образом жизни…
— Бессмысленная судьба, — тихо сказала я.
— Бессмысленная? — Прищурившись, дракон посмотрел на меня.
Я поежилась — в темных на фоне ночного неба глазах не было ни капли привычного тепла.
— Да! — буркнула я, упрямо поджимая губы. — Или ты хочешь сказать, что сгореть заживо на пороге собственного дома — это красивая судьба?
— В этом их предназначение. — От драконьего тела шел жар, но голос обдавал холодом. — Смысл жизни, если хочешь. Они знают, что их ждет в конце, чем предстоит пожертвовать. Их не мучают вопросы, на которые невозможно получить ответ. Они точно знают, кто они и зачем в этом мире… Я завидую такой судьбе.
Я сжала кулаки, неожиданно для себя распаляясь:
— В том-то и дело, Джалу! Они знают все наперед! Что случится через минуту, через год, через двадцать лет… В их жизни нет секретов, которые нужно открыть, вопросов, на которые нужно получить ответы, дверей, которые жаждут, чтобы их открыли… У них лишь один путь — по замкнутому кругу! Их жизнь скучна и бессмысленна!
Дракон молчал. С запоздалым страхом я наблюдала, как он сжимает побелевшие пальцы в замок.
В самом деле, что на меня нашло? Зачем я спорю с драконом? В конце концов, он все еще остается опасной хладнокровной рептилией…
— Ты рассуждаешь так… по-человечески. — Джалу смотрел на меня, криво улыбаясь одной стороной лица, как живое воплощение гётевского Мефистофеля. — Говоришь, секреты? О да! Вы, люди, всегда были охочи до чужих тайн, не важно, какую цену придется за них платить…
Как загипнотизированная, я смотрела в его глаза — огромные, расширенные от ярости, рассеченные напополам тонкой нитью зрачка.
Я хотела что-то сказать, возразить… но страх, словно живой организм, залепил глотку, почти лишая возможности дышать.
— Людская алчность идет под руку с хитростью. Вы всегда получаете желаемое, но всякий раз за это приходится платить не вам! — Джалу приблизил ко мне бледное лицо — сейчас, искаженное ненавистью, оно было почти уродливым.
Я закрыла лицо руками. Теперь, когда я не видела безумных драконьих глаз, стало легче дышать. С трудом ворочая языком, проговорила:
— Я не понимаю тебя, Джалу. За что ты так ненавидишь людей? Просто… я хочу сказать, что мы, в отличие от этих… как их… хальюнгов, не умеем и не хотим идти по заданному маршруту. Поэтому всегда и во все времена боролись за свободу. По крайней мере, на Земле! Не знаю, как у вас…
Я вздрогнула, почувствовав горячую ладонь на затылке. Дрожь, сотрясавшая тело, тут же пропала, и я расслабленно опустила руки. Странно и боязно, что я так доверяю этому дракону…
— Тогда почему вы, так ценящие свободу, все время пытаетесь отнять ее у других?
Джалу снова улыбался. Спокойно и чуточку грустно. В носу защипало от подступающих слез. С ума можно сойти от перепадов настроения этого дракона!
Мы помолчали немного. Справившись с неожиданно подкатившей истерикой, я задумчиво уставилась в небо.
Интересно… почему Джалу так обозлен на людей? Что они могли сделать такому сильному и опасному существу? Хотя… я горько усмехнулась… если здешний народ ничем не отличается от земного, то Джалу для них не страшнее, положим, ракетного танка.
Я осторожно повернула голову, всматриваясь в отрешенное лицо дракона. Он так говорил о свободе, будто был ее лишен. Если подумать… что я знаю о нем? Живущий в замке дракон — совсем один, за исключением замкового да выводка крысиных обитателей. Так что его может удерживать? Будь у меня крылья… да, будь у меня крылья — я бы облетела весь мир, как здешние сумасшедшие фениксы, разве только не стала бы кончать жизнь ритуальным самосожжением. Но с другой стороны, почему же я, попав в другой мир (совершеннейшее чудо, между прочим!), так стремлюсь вернуться домой? Значит ли это, что мои родители, друзья и привычный образ жизни — это то, что делает меня несвободной?
Я вцепилась руками в шевелюру и яростно поскребла затылок. Нет, нельзя мне слишком много думать, иначе голова начинает закипать, как нагретый чайник!
— Глупый лисенок… — Дракон неожиданно дунул мне в ухо.
Я тихо взвизгнула и отшатнулась в сторону, едва не свалившись в благополучно позабытую пропасть.
Сильные жесткие руки подхватили меня, обняли так, что захрустели косточки, заставляя прижаться к пышущему жаром драконьему боку. Я пискнула что-то возмущенное, но Джалу держал крепко, так что вскоре пришлось смириться. Тем более, откровенно говоря, не так уж мне это и не нравилось…
В молчании мы наблюдали за тем, как скрывается хвост огненной вереницы за грядой высоких черных гор на востоке.
Стало так тепло и уютно, что веки невольно потяжелели, а тело обмякло, ласково, но властно прижатое драконьей рукой. Уже сквозь сон я услышала, словно бы в отдалении, тихий и низкий, как рокот далекого грома, голос дракона:
 
 
С Тысячеоким в ссоре
 
Огненный небосклон…
 
Замок, гляди, у моря —
 
В замке живет дракон.
 
 
 
Бешеный от бессилья,
 
Выжженный, словно степь…
 
Нет у дракона крыльев,
 
Есть у дракона цепь —
 
 
 
Слабого, будто птицу,
 
Тащит обратно в клеть,
 
Так что напрасно тщится
 
Гордый дракон взлететь.
 
 
 
Льдом ему не согреться,
 
Пламенем не дохнуть…
 
Нет у дракона сердца —
 
Пеплом забита грудь…