История византийских войн

Провинциальной знати было свойственно определенное чувство местного патриотизма, которое сплачивало ее представителей и заставляло их заботиться об экономическом развитии своих районов. Но в отличие от Западной Европы в византийском мире города не стали особой влиятельной корпорацией. Они оставались опорой местной знати и использовались ею как средство для достижения своих целей (особенно это проявилось во время междоусобных войн первой половины XIV столетия). Если константинопольская знать, как уже говорилось, пренебрежительно относилась к торговле, то местные землевладельцы занимались коммерческими предприятиями гораздо охотнее, даже если это не давало высокого положения в обществе. Эти различия между магнатами и местной знатью сохранились на всем протяжении истории империи.
В этот же период складываются определенные экономические различия между регионами Малой Азии (или теми землями, которые остались там под контролем империи), с одной стороны, и Грецией и Фракией — с другой стороны. Первый регион оставался по преимуществу сельскохозяйственным, во втором же более активно развивались ремесла и торговля. Очевидная причина этих различий состояла в том, что именно анатолийский регион являлся основным источником ресурсов для поддержания обороны, строительства укреплений и т. д. Поэтому в Малой Азии, как и в VIII–IX в., многие продукты и ресурсы не поступали на рынки, а использовались государством для поддержания армии. Этот фактор был мало характерен для Балканского региона. Кроме того, важную роль играло то обстоятельство, что фискальные структуры империи были укоренены прежде всего в столичном регионе и в Малой Азии, и в гораздо меньшей мере — на Балканах.
В Балканском регионе все большую роль играл растущий на Западе спрос на византийскую сельскохозяйственную продукцию. Именно в этих районах итальянские купцы были более активны, тем более что Балканы находились между Италией и Константинополем. Константинополь же продолжал доминировать в экономике прилегающих регионов, в северо-восточной Малой Азии и Анатолии, и это оказывало огромное влияние на их экономику. Внешний спрос в каждом случае стимулировал характер внутреннего производства. Этого положения не изменило и постепенное вытеснение византийских купцов из сферы внешней торговли в последующий период.
Утрата империей восточной и центральной Анатолии привела, в частности, к изменению расстановки сил внутри высшей элиты, состоявшей из могущественных земельных магнатов и имперской служилой бюрократии. Прежде, в IX–XI вв., большинство магнатских семейств происходило из Анатолии с ее преимущественно аграрной экономикой, а на Балканах, где имперский контроль был минимальным, таких семейств было сравнительно немного. Но с потерей большинства районов Анатолии сильно возросло и влияние балканских земельных магнатов. Имения анатолийских землевладельцев были обычно удалены от моря, имения же магнатов на Балканах зачастую находились на побережье, а потому могли пользоваться экономическими преимуществами морской торговли, местной или международной. Государство устанавливало контроль на Балканах, объявляя своей собственностью (или собственностью членов императорской фамилии) обширные земельные владения. Кроме того, в X–XII вв. государство стремилось провести в жизнь законы, защищающие права свободных крестьян, а значит, эти крестьяне создавали значительные фискальные ресурсы для правительства империи.
Дальнейшие сдвиги в византийском обществе произошли после 1204 г. и латинской оккупации центральных областей империи. Например, могущественный род Комнинов, ставших правителями Трапезундской империи, в дальнейшем практически уже не играл роли в центральном константинопольском правительстве; такая же участь постигла в этот период многие другие магнатские семейства. Кроме того, после распада империи правители новообразованных государств часто назначали своих родичей губернаторами обширных регионов, и их власть нередко становилась наследственной. Данный процесс привел к поглощению ресурсов на местном уровне. В результате доходы центрального правительства существенно сократились, а, соответственно, возросли доходы, получаемые региональными властями. В последние полтора столетия своей истории империя держалась на семейных связях нескольких аристократических групп, разделявших все еще могущественную веру в единое государство, которая составляла основу имперской идеологии.
ЧИНОВНИКИ И АДМИНИСТРАЦИЯ
До известной степени можно утверждать, что высшая бюрократия в Византии совпадала с социальной элитой, поскольку в нее автоматически входили те, кто получал высокие имперские должности и титулы, независимо от их социального и этнического происхождения. Но и те, кто уже унаследовал социальное положение и богатство, становились частью государственной элиты. До VII в. позднеримское общество было более плюралистичным в смысле карьерных возможностей, так как помимо Константинополя имелись и иные крупные центры, такие как Александрия и Антиохия. В империи всегда существовал более или менее широкий слой средних чиновников, способных вести учет доходов и расходов, оценивать фискальные потребности и выполнять иные виды работ, необходимых для функционирования сложной административной системы, существовавшей в стране. Часто эти люди входили в высшие слои общества, достигнув высоких должностей благодаря своим способностям и талантам, так что на всем протяжении истории империи, даже в ее последний период, когда социальная аристократия стабилизировалась, существовал приток талантливых людей в ряды социальной элиты.
Те, кто достигал такого положения в государственной системе, помимо высокого социального статуса имели соблазнительную возможность побочных доходов в виде «принятых по обычаю» подношений за услуги, а то и обычных взяток. Даже услуги чиновников невысокого ранга могли, в определенных обстоятельствах, высоко цениться, и они готовы были воспользоваться таким положением. Чаще всего это относилось к сборщикам податей и другим фискальным чиновникам, но могло касаться и чиновников иных ведомств. Но не следует полагать, что эта система сама по себе была основана на коррупции в современном смысле этого слова. Многие подношения и выплаты чиновникам имели характер «обычного права», которые были признаны правительством, и жалобы или апелляции имели место лишь в случаях, когда имели место чрезмерные поборы или наглое вымогательство «непредусмотренной» платы. Все, что происходило в этой сфере, как и в иных, имело определенный смысл в определенном историческом контексте. Например, в X столетии такого рода жалобы от подданных рассматривались охотно и часто решались благоприятно для жалобщиков, а к концу XII в. лихоимство и алчность провинциальных фискальных чиновников стали «общим местом», и против них редко кто протестовал. В целом же византийское общество, с учетом его традиций и ценностей, было не более коррумпировано, чем любое современное ему общество, где существовала сложная государственная система.
Имперскую иерархию сами византийцы осмысливали в категориях гармонии и порядка, символизирующих божественный порядок в небесных сферах, который христианская ромейская империя под началом данного Богом императора должна была воплотить на земле. Отсюда те огромные власть и авторитет, которыми были наделены императоры в Византии, и ореол, окружавший в глазах византийцев императорский двор. Все государственные служащие, вплоть до простых солдат, считались частью этой иерархии, которая объединяла и светскую администрацию, и церковь, поскольку в представлениях жителей империи они были взаимосвязаны. Эти принципы были в общей форме изложены во вступлении к так называемой «Книге церемоний», составителем которой считается Константин VII (913–959), хотя завершена она была уже после его кончины:
 
«Многое может уйти с течением времени, в том числе такая замечательная, драгоценная вещь, как императорский церемониал. Пренебречь им, даже, если позволительно так выразиться, умертвить его — значило бы лишить жизнь империи всякой красоты. Если тело гармонично сложенного человека изуродовать, то всякий скажет, что это скверно. То же касается и жизни империи, ибо если в ней отсутствует порядок и стройность, она уподобляется жизни дикаря».