Ровесники. Герой асфальта (СИ)

 Ладони мои горячие и мокрые, я не знаю, куда деть алые гвоздики, зажатые в руке. Скорее бы всё началось и скорее бы всё закончилось, это ожидание сводит с ума! И, похоже, не меня одну. Люди шепчутся вокруг, обсуждают свои насущные дела…Конечно, для них это всего лишь очередное шоу, какое-никакое развлечение в рутине жизни. Посмотрят, повздыхают и разойдутся по домам. А мы? Что же будем делать все мы, в одночасье потеряв свою душу, свой центральный генератор идей, свой главный стержень, благодаря которому были вместе?!
 Уверена, не только меня занимают сейчас такие мысли. Лица моих друзей – растерянные, подавленные, потемневшие, говорят сами за себя. Они все, подобно Севке Пономарёву, как дети, потерявшиеся в дремучем лесу без родителей. Слепые котята…Матросы, лишившиеся капитана и не знающие, куда и как дальше править корабль…Только теперь все осознают, как много значил для нас этот удивительный парень. Несносный, циничный, избалованный вниманием, но невероятно талантливый разгильдяй… Все мы знаем и помним Вадима только таким. Только таким помнят его и ребята – те, кто не ходил в палату вместе с нами и не видел того, что видели мы – я, Кирилл и Сева. Может быть, Канарейка и не хотел, чтобы его видели? Может, именно наш визит в больницу в тот злополучный день и подтолкнул его к суициду?
 Ах, Вадька-Вадька…О чём же ты думал, совершая такой отчаянный шаг? Неужели ни на миг перед твоими глазами не встал образ матери? Я помню Светлану Сергеевну нежной, утончённой феей с лицом тургеневской девушки. Увидев её впервые два года назад, я не поверила, что такая хрупкая, юная женщина может быть матерью троих взрослых детей. Теперь я смело дам ей её годы и даже прибавлю лишний десяток сверху. Сгорбленной, ссутулившейся старушкой стоит она под козырьком подъезда, а Варя с Никитой с обеих сторон обнимают её за плечи. Они, как могут, утешают маму, что-то шепчут ей тихо, но, одурманенная сильной дозой успокоительного, тётя Света, похоже, не соображает, что вокруг неё творится. Она молчит вот уже третьи сутки. Молчит! Видишь ли ты её оттуда? Знаешь ли, что она фактически помутилась рассудком, узнав о твоей смерти?! Как же можно было целую неделю трепать ей нервы неизвестностью, потом чудом уцелеть, вернуться живым с того света и, подарив родителям на короткий срок надежду, снова повергнуть их в пучину безысходного горя? Зачем ты это сделал?! Ты же так любишь свою маму! И отца тоже любишь, несмотря ни на что…
 Я не замечаю, что мысленно разговариваю с Канарейкой как с живым, представляя, что он стоит здесь, среди нас. Это в очередной раз подтверждает печальный диагноз моего сознания: я ещё не верю, что Вадьки больше нет….Я на полном серьёзе жду его объяснений и даже вижу его насмешливые синие глаза, слышу красивый мелодичный голос…Мы спорим как в старые добрые времена, мы до хрипоты отстаиваем каждый свою позицию, и мне доставляет бесконечное удовольствие общение с Канарейкой. Неужели мы никогда больше не будем разговаривать? Я не верю……Так же, как и в смерть Виталика…Не хочу и не желаю верить…Нечестно и несправедливо – почему они? Именно ОНИ, мои милые, дорогие мальчишки…Совершенно разные, но бесконечно родные и близкие моему сердцу ребята. Закадычные друзья с одинаковой линией жизни. Раньше я не считала себя суеверной, да и Вадим с Виталиком всегда со смехом вспоминали о старой гадалке, предсказавшей им раннюю смерть чуть ли не в один день. Да, она ошиблась. Но только немножко – всего на месяц. Судьба?.. Неужели она действительно есть где-то там, свыше? Ведёт нас, правит нами, решает – кто будет жить долго и счастливо, а кто умрёт молодым. Да ещё и способы для этого разные выбирает. Одного руками каких-то подонков выкидывает из окна…Другого заставляет вскрыть себе вены, никому ничего не объяснив. А что же в таком случае уготовано для всех нас, оставшихся на этом свете? Что должны делать мы? До конца дней своих ломать головы над тем, что произошло? Искать виноватых? Запоздало сожалеть о том, что нельзя перевести назад часовые стрелки? Вернуться обратно в август, стать внимательнее, чутче, разглядеть то, чего не замечалось раньше, уловить надвигающуюся катастрофу и по возможности её предотвратить?…
 Сейчас мне кажется, что мы могли бы их спасти. Могли бы, несмотря на наш возраст. Нам всем по семнадцать лет, но разве это важно? Главное: вместе мы были СИЛОЙ. Сплочённой, дружной командой, внутри которой часто кипели самые разнообразные страсти. Здесь возникали и решались споры и конфликты, строились и распадались отношения, здесь умели и любили весело проводить досуг. Прекрасно понимая, что после окончания школы каждый пойдёт своей дорогой, мы, тем не менее, сразу же после выпускного поклялись по мере возможности поддерживать отношения и ни в коем случае не терять друг друга из вида. Я отчётливо и ясно помню эту клятву на берегу леонежского пруда. Не так уж давно это было – всего каких-то три месяца назад. Подумать только, как мало времени прошло, а сколько утекло с тех пор воды! И как сильно мы изменились! Всё те же мальчишки и девчонки по сути, а на самом деле – сильно повзрослевшие люди на пороге новой серьёзной жизни, впервые столкнувшиеся с настоящей бедой и силою обстоятельств вынужденные снять розовые очки. В этой, новой жизни всё оказалось другим. Закончились детские игры, и само детство закончилось вместе с уходом наших друзей.
 Мои мальчишки!.. Отстранённо прислушиваюсь я к себе и пытаюсь, мучительно пытаюсь выудить из своей памяти то славное, счастливое время, оставшееся за гранью нынешней катастрофы. До боли зажмуриваюсь и мысленно возвращаюсь в тот промозглый, ветреный ноябрь. Словно по волшебству мир меняется вокруг меня и вот уже я – не нынешняя выпускница Аксинья Кондрашова, а та пятнадцатилетняя девочка Ксюша, волею всё той же насмешницы-судьбы в очередной раз выдернутая из привычной среды обитания. Это теперь, спустя почти два года, мелкими и пустяковыми кажутся былые проблемы: адаптация на новом месте, чужая школа, ужасные условия существования между железной дорогой и аэродромом, в маленьком, богом забытом посёлке на отшибе Подмосковья. Тяжело быть дочкой военного – кочевать из города в город по всей стране, менять друзей, ютиться в съёмных, наспех приведённых в божеский вид квартирах. И кто только сказал, что перемены – это здорово? Лично я так устала от бесконечных перемен, что к пятнадцати годам успела возненавидеть их не только всей душой, но и каждой клеточкой своего молодого, физически здорового тела. И что в этом удивительного?
 Родины, как таковой, у меня не было, хотя официально ею вполне можно считать Владимир – город, где я появилась на свет, но которого по существу абсолютно не помню. А вот сознательное мышление застигло меня уже в Ярославле, и некоторое время я справедливо принимала его за свой родной город. Там я ходила сначала в ясли, потом в сад, там пошла в первый класс. Там же, соответственно, обзавелась и первыми друзьями. Именно друзьями, а не подружками, потому что всю свою жизнь я дружила исключительно с мальчишками. И не только дружила, но и верховодила ими, в каждой игре осознанно выбирая себе главную роль. И кто бы осмелился спорить с такой странной девчонкой? Да и девчонкой ли вообще? И зимой, и летом – в штанах, всегда с короткой стрижкой…Ни дать, ни взять – Ксанка из «Неуловимых мстителей» и даже, казалось бы, имя совпадает. Но чёрта с два согласилась бы я ею быть! Мне нравился Данька, и эта роль всегда было моей любимой. Потом был благородный гардемарин Алёша Корсак, школьный авантюрист Петя Васечкин, беспечный двоечник Серёжа Сыроежкин, романтик Коля Герасимов…Всех не перечислишь! Я отчаянно завидовала мальчишкам, на долю которых и в фильмах, и в жизни выпадали самые интересные приключения, и кляла природу-матушку за то, что она создала меня девчонкой – существом слабого, вечно ноющего пола, поэтому и дала самой себе обещание никогда не отращивать волосы и не носить юбок.
 «Ненормальная» - скажет какой-нибудь скептик. Да, сейчас мне это тоже кажется не вполне нормальным явлением, и своей дочери я бы категорически запретила вести себя по-пацански. Но мне не запрещали: папа полностью доверял воспитание единственной дочери маме, а мама, в свою очередь, не находила в моих играх ничего плохого и полностью доверяла мне. Нет, это вовсе не означает, что родители мною не занимались – я была запланированным, долгожданным ребёнком двух вполне зрелых, самореализованных людей – умных, образованных и интеллектуально развитых. Даже удивительно, как они нашли друг друга в таком огромном мире? У них был одинаковый взгляд на жизнь, одинаковые интересы и увлечения, оба любили книги и театры – словом, всё, что имеет отношение к культуре и искусству. Оба, по странному совпадению, на мою беду, являлись поклонниками Михаила Шолохова, и моё редкое имя – их высшая дань его творчеству. Уму непостижимая нелепость! Не Ксения, не Оксана, а АКСИНЬЯ! Даже под страхом смерти я бы, наверное, никогда не призналась друзьям в том, как меня зовут по документам, достаточно было того, что все знали меня как Ксюшу. Сперва в Ярославле, а потом и в Твери, куда мы вслед за папой перебрались, когда мне было десять лет.