Ключи от счастья

– Всё, а теперь у нас история, – несколько обескураженным тоном резюмировала Валерия Ричардовна. – Закрыли рты, открыли учебники.
Кира сидела не шелохнувшись, окаменев от безысходности и ужаса. Свёкла, похоже, победила. Да ещё как – с разгромным счётом. И что теперь – доказывать, что она не верблюд? Что не докладывала? А как, если всё откуда-то известно? Конечно, дураку ясно, что кто-то настучал, но кто?
Урок прошёл, как в тумане. Едва прозвенел звонок на перемену, Черда поспешно вымелась из класса, оставив Киру на растерзание.
– Предательница, – тут же выкрикнула Цаплина. – А я-то думала, чего она со Свёклой такая смелая! Это специально, чтобы никто на неё не подумал! А сама – стукачка! Сту-кач-ка! Сту-кач-ка!
И класс начал разноголосым хором скандировать: Стукачка! Стукачка!
– Бойкот стукачке! – подлила масла в огонь Василиса. – Пусть убирается вон из нашего класса!
– Блин, обед же! – вдруг спохватился Крутько. И после этих волшебных слов дружный, сплочённый общей бедой коллектив стремительно ринулся к выходу.
Кира так и сидела, окаменев от свалившейся на неё несправедливости. Ладно, Свёкла, с ней хоть понятно. Но вот, например, Цаплина. Ей-то что Кира сделала? Наоборот, не заложила.
Если б она знала, что накануне Василиса без зазрения совести влезла в телефон к Князеву, который, как обычно, пришёл к ней в гости, и прочитала эсэмэску, может быть, ей стало бы легче. Потому что когда тебя вдруг так дружно ненавидят без явного повода, начинаешь подозревать, что это не с окружающими, а с тобой что-то не так.
– Ты? – перед физиономией оцепеневшей Киры неожиданно появилось лицо Никулиной.
Можно было не уточнять, о чём вопрос.
– Нет, – заторможенным, бесцветным голосом оповестила одноклассницу Кира. – Разумеется, не я. Но как я это докажу?
– Никак не докажешь. Сочувствую, – неожиданно отреагировала Ника.
– Чего ты с ней разговариваешь? – встрял Крутько. – Ей бойкот объявили. Пошли в столовую.
– Не твоё дело. Хочу и разговариваю, – огрызнулась Никулина. – Лично я никому никакого бойкота не объявляла.
– Да Свёкла же сама сказала… – начал было Дима, но Ника его перебила:
– Угу. Взяла такая и своего же стукача слила. Что-то сомнительно.
– Какая разница-то? – Крутько тянул её к выходу.
– Большая. Если это не Иванцова, то в классе есть стукач. И он будет сливать нас дальше, что бы мы ни говорили и ни делали. Это уже не первый год происходит.
– Так Иванцова и докладывает всё, ясно же, – уже менее уверенно пробормотал Крутько.
– Я вот тебе сейчас как дам в табло, – грозно пробасил Лёня.
…О, оказывается и Мазаев не побежал обедать. Наверное, надо было почувствовать прилив благодарности к одноклассникам, не поверившим в её подлость, но сил не было. И чувств не было. В груди разрасталась тягостная пустота…
– Иванцова, не сиди, как зомби. – Мазаев ткнул её пальцем в бок, и Кира взвизгнула от неожиданности. Оцепенение как-то само собой спало, улетучилось, и Лёня получил по рукам.
– О, ожила. – Мазай обрадовался. – Кирюха, когда тебе говорят гадости, надо отвечать сразу, потом поздно будет. Свёкла, конечно, мощно отомстила. Но Ника права, не в Свёкле дело. Ведь кто-то ябедничает. Как в детском саду, честное слово! Я предлагаю остаться после уроков на разборки.
– Да-да, очень светлая мысль, – сумрачно кивнула Кира. – Чтобы меня разобрали на запчасти. Цаплина спит и видит, как бы меня добить. Пока у неё получается.
– А почему ты не сказала, что это она спёрла тогда методичку? – неожиданно спросила Никулина.
Кира оторопело округлила глаза:
– Откуда ты…
– Оттуда. Я видела, как она после тебя из класса вылетела и поскакала. Мы с Димкой задержались.
– Ну да, я тоже видел, – обалдело подтвердил Крутько. – Так это что, Цаплина стырила? Иванцова, ты совсем дура, да? Надо было сказать!
– Я не стукачка, – упёрлась Кира.
– Ну, вот надо всем собраться и отменить эту травлю. Получается, что мы все под Свёклину дудку пляшем. Она нас за дурачков числит, – холодно резюмировала Ника. – У меня мать уже дважды за этот год в школу вызывали. Из-за того, что какая-то добрая душа всё докладывает. Только попробуй сегодня струсить и уйти, Кирка! Чтобы все были, ясно?
– Я не собираюсь никому ничего доказывать, – упёрлась Кира. – Мне плевать, что это стадо про меня думает.
– Почему стадо-то? – неожиданно обиделся Дима. – Какие у них основания не верить Свёкле? Тем более что она, типа, проговорилась. Она ж даже впрямую тебя не сливала. Так просто – дала возможность «догадаться». Ну, ребята и поверили. Я, кстати, тоже не понимаю, зачем ей так врать? Из-за истории с воровством? Дикость же. Было и было.
– Вот не баба ты, Крутько, не баба, – заржала Ника. – Не понять тебе загадочную женскую душу. Мы мстительные и злопамятные. Это вы как амёбы – поспал, поел, лишь бы без особых проблем. А женщины живут сложной, многогранной жизнью, высасывая проблемы из пальца.
– Ага, – послушно кивнул Дима. – Это я уже понял.
– Не пойду, – снова прошелестела Кира, когда Никулина с Димой наконец ушли в столовую. – Пусть думают, что хотят.
– Да? – с деланым безразличием уточнил Лёня. – И Князь пусть тоже думает, что ты стукачка?
Кира вздрогнула.
– Он так не думает. – Она беспомощно посмотрела на Мазая. – Он не такой…
– Угу. Он у нас не стадо. И не орал вместе со всеми: «Бойкот!»
– А… он… орал? – Слова с трудом протискивались через сжавшееся горло. Кире очень хотелось заплакать – горько и громко.
– Да я так, к слову, – тут же открестился от своей пламенной речи Мазаев. – Не знаю я ничего про твоего Князева.
Но слово – не воробей. Что сказано – то сказано.
– Я пойду, – отрубила Кира. – Всё равно ничего не доказать, но хоть скажу, что думаю. И ещё. Имей в виду, Василису я закладывать всё равно не стану.
– Ой, меня так волнует судьба Василисы, – фыркнул Лёня.
Перед последним уроком Никулина громко объявила:
– После биологии никуда не расходимся! Будет собрание по поводу сегодняшних событий. Михал Михалыч, можно мы у вас тут посидим?
– Зачем ещё? – забеспокоилась Цаплина.
– Затем, – отрезала Вероника и повернулась к биологу: – Нам очень надо.
– Раз надо – без проблем, – радушно улыбнулся Михаил Михайлович.
Он вообще почти всегда улыбался. Казалось – это было его обычное выражение лица и другого просто быть не может. Михмиха любили все – и дети, и учителя. Биолог был каким-то свойским, простым и справедливым. А ещё иногда он на уроках играл на гитаре и пел. В качестве поощрения за хорошее поведение. Ну у кого ещё можно было остаться для столь важного дела? Только у него.
– Я буду нужен? – уточнил Михмих.
– Как третейский судья. Поможете? – спросил Мазай.
– Спасибо за доверие. – Михмих пошевелил усами и важно кивнул. – А теперь, дорогие мои, урок.
Ника обернулась и подмигнула Иванцовой.
Разбор полётов прошёл для Киры словно в тумане. После выкрика Артура: «Да ясно же, что Иванцова настучала» – у неё потемнело в глазах и дальнейшее запомнилось лишь обрывочными эпизодами. Вот Цаплина что-то верещит, но её перекрывает зычный голос Вероники Никулиной. Вот все орут, причём каждый о своём, а потом Михмих играет на гитаре, и только что оравшая масса ему подпевает:
«Графиня, мне приснились ваши зубы…»
Вот Лёня Мазаев в позе Ленина на броневике стоит на парте и что-то вещает, а класс ржёт.
А потом все расходятся, весело пихаясь и радуясь долгожданной свободе.
Кира видела только Артура, удалявшегося в обнимку с Василисой.
– Кирюха, пошли. – Её потеребил невозможно довольный Мазаев. – Ну, я ж говорил, что всё будет о’кей.
– А что, всё о’кей? – вяло пожала плечами Кира. Вряд ли, потому что никто к ней не подошёл, Князь в её сторону даже не посмотрел. Хотя так ведь всегда было, даже до бойкота…