Мои друзья святые. Рассказы о святых и верующих
– И вот, представь, – тяжело вздохнула она в трубку. – Однажды легла я спать после очередного никчемного ни с Богом, ни для Бога мучительного дня, в суете кромешной проведенного, безо всякой надежды на лучшее. Нет терпения, нет смирения, нет сил нести дальше свой крест, думала я. Но надо что-то делать. Надо заставить себя двигаться, общаться с людьми, одеться поприличнее, покрасить волосы, ставшие совершенно седыми, сделать короткую стрижку. И вдруг я услышала:
– Не стриги волосы, больше никогда не надо стричь волосы.
– Но я терпеть не могу длинные волосы. Они мне мешают, – не соглашалась я.
– Не стриги волосы, поезжай к иконе.
– К какой иконе? Я никуда не поеду. Нет денег, нет сил.
– К иконе с косой. Там и мощи.
– С косой? К святой мученице Татиане? – подумалось мне, ведь мое имя Татьяна.
– Нет, к иконе рядом с Иоанном Кронштадтским.
– К Ксении? Разве я могу добраться к Ксении – из Москвы в Питер? И что там?
Я открыла глаза, услышала, как мирно посапывают во сне мои внуки, и подумала: «Интересно: и сон, и не сон. Но все это не для меня». Через два дня мне утром позвонили: «Приезжайте за деньгами. Ваша сестра переслала вам из Швеции немного денег». Моя сестра эмигрировала в Швецию, сама там едва сводила концы с концами, хоть и редко, но присылала мне кроны, которые надо было еще как-то менять. Я от неожиданности не поняла, куда надо приезжать за деньгами – в посольство, на чью-то квартиру? Вечером снова позвонили и тот же незнакомый голос сказал: «Есть одно место в автобус на экскурсию в Псков через Санкт-Петербург. Отъезд послезавтра. Сразу же получите деньги».
К автобусу пришел шведского вида мужчина, с акцентом сказал несколько предложений – будто передал звуковое письмо от сестры, вручил деньги и исчез. Я села в автобус: денег было ровно столько, сколько стоила поездка. Всю ночь тряслись в очень неудобном автобусе в Петербург. На экскурсии по Питеру с группой я не поехала, а стала пробираться на Смоленское кладбище. Язык до Киева доведет. И вот шла я уже по аллее кладбища, увидела храм, как оказалось, Смоленской Божией Матери, зашла. Начиналась литургия. Встала я в уголке, в правом приделе. И вдруг взглянула на икону праведного Иоанна Кронштадтского. Тут-то вспомнила свой непонятный ночной диалог с незнакомым женским голосом. Повернула голову и увидела «Ксению с косой». То был дивный, исполненный сострадания аналойный образ святой. Я приложилась к нему, потекли слезы. Было мне так плохо, что, отойдя в сторонку, я ни с того, ни сего зарыдала. Меня спрашивали, что случилось. А я только махала руками, отстаньте! Помогли мне выйти из храма на улицу. Тут же кто-то подарил мне маленькую иконку-листочек «Ксении с косой». После литургии я пошла к часовне блаженной Ксении Петербургской. Неподалеку от часовни стоял киоск, в котором торговали открытками с видами святого места. Я долго не решалась ничего купить. Вдруг, выбрав меня из всех стоявших около киоска, продавщица протянула листок, на котором были напечатаны тропарь, величание и молитва ко святой Ксении Блаженной. До того момента я не знала, как принято ей молиться.
– Сколько? – спросила я, имея в виду, сколько заплатить.
– Обойди, читая тропарь и молитву три раза вокруг часовни, а потом проси, в чем имеешь нужду, – ответила женщина, не взяв с меня денег.
Вот, оказывается, ради чего я приехала сюда, пересчитывая последние копейки и не решаясь отдать последние. Вот ради чего под проливным дождем, промокшая, замерзшая, в худых сапогах, оставила я туристический автобус, отстояла службу в Смоленском храме, затем в часовне, а потом, так и не отогревшись – еще полчаса около киоска! По совету продавщицы, три раза с величанием и тропарем обошла я вокруг часовни и по прочтении молитвы припала к ее стене, обливая горючими слезами, умоляла блаженную предстательствовать за меня пред Всемилостивым Господом. Сколько продолжалась эта молитва – не знаю, только опомнилась я, когда уже стало темнеть. Автобус, ждавший туристов у Витебского вокзала, я нашла чудом, как будто кто-то проводил до него.
Через два дня, по приезде в Москву, дочь моя, лежавшая в депрессии три года, впервые надела пальто и вышла на улицу. Я организовала ту самую художественную школу, в которой мы встретились, помнишь? – закончила свой рассказ Татьяна Терентьевна.
– Это когда сюжет про тебя снимала? Интересно… – удивилась я. – Нет, ты мне ничего такого не рассказывала. Ни в кино, ни в разговоре.
– Да? – в свою очередь удивилась она. – Знаешь, почему, может, не рассказывала? Сама долго не верила, что улучшение было по молитве к Ксении. Наверно, целых полгода. Да и жизнь колесом крутилась. Но потом стала думать: ведь все как с неба упало. Представляешь? Вдруг выделили комнату в школе, которую сколько времени не хотели давать, ученики набежали. Иринка тоже на подработку устроилась… В общем жизнь разделилась: до поездки к Ксении и после. Как черное и белое. А уж мелких чудес – не счесть. Молюсь ей всегда. Так что дарю тебе первую историю…
– Так думаешь, про нее писать? – не совсем уверенно спросила я.
– Зачем думать? Помолись. Она и пошлет знак какой-нибудь.
– Точно… – осенило меня, чувствуя, что состоявшийся случайный разговор с художницей совсем не случайный.
Вечером я вдруг наткнулась взглядом на давно купленный, но забытый акафист блаженной Ксении Петербургской, лежавший сверху книжной полки. Прочла я его и стала прислушиваться к себе, склонилось ли куда-то сердце, по слову преподобных Варсонофия Великого и Иоанна: «Когда не можешь спросить своего старца, то надо трижды помолиться о всяком деле. При этом, если имеешь свободное время, помолись три раза в течение трех дней. Если же случится крайняя надобность, как во время предания Спасителя, то прими в образец, что Он отходил трижды от молитвы, и, молясь, трижды произносил одни и те же слова. После окончания молитв смотри, куда преклонилось сердце хотя на волос, так и поступи, ибо извещение бывает заметно и всячески понятно сердцу. Если же после третьей молитвы не получишь извещения, то знай, что ты сам виноват в том; и если не познаешь своего согрешения, укори себя, и Бог помилует тебя». Пока мое сердце ни к чему не склонялось.
Решила я тогда три вечера подряд читать акафист блаженной Ксении, МихАбру же имени не называть, даже если опять с ножом к горлу пристанет. На удивление, он на эти три дня обо мне напрочь забыл. В третий вечер стало мне немного не по себе перед прочтением акафиста – а ну, если не получу извещения? Как сказано, сама буду в этом виновата. Очень ответственный был третий вечер. Прочла я акафист, помолилась блаженной, чтобы как-то явила она свое согласие или несогласие… Но ничего такого не происходило. Грустно, конечно… Прочитав молитвы на сон грядущим укорила себя, как советовали преподобные Варсонофий и Иоанн, что не познала своего согрешения, с тем и уснула.
Утром я проснулась с ясной мыслью: «следующая в плане», несомненно, Ксения Петербургская. И сколько бы за день я ту мысль не гнала, не то что волосок, целый канат опять возвращал меня к ней. Я позвонила МихАбру и дала ответ.
– И кто дальше, думай, – строго сказал он. – Если ты не догадываешься, летая в своих эмпиреях, скажу: издательство – это плановое хозяйство…
– Так блаженная же Ксения дальше…
– Ясно, что Ксения. За ней кто? Наталья, не зли меня!
– Про нее сначала написать бы… – робко ответила я.
– Твои проблемы, – отрезал МихАбр. – Через неделю лично мне сообщишь, кто следующий…
Так внезапно, в одну секунду, ошеломить и озадачить меня мог только один человек – МихАбр… К тому приходилось приспосабливаться: сначала стараться не обращать внимания, потом привыкнуть, дальше – действовать, желательно с попаданием в яблочко или хотя бы в восьмерочку… И наконец, смириться. В то время мне, кажется, удалось приподняться на третью ступеньку. «Смириться» маячило еще где-то далеко впереди. Смириться в моем случае означало – без всякой рефлексии принять слова МихАбра за волю Божию, которая «ими же веси судьбами» направляет данный человеку от Бога талант к общей пользе. Я признавала, что МихАбр на том отрезке писательского пути был для меня орудием Промысла Божия. Но думалось с тоской об одном: когда же кончатся шипы, где эти самые благоухающие розы успеха?