Я дрался на Т-34. Третья книга
– Помните тот день, когда о Победе узнали?
Мы в это время двигались уже к итальянской границе. Нам сказали: «Все, ребята, хватит. Приехали». Вот так мы узнали об окончании войны. Мы обратно вернулись в предместье Вены. Расположились как хозяева. В моем распоряжении была целая вилла. Я же командир роты – не хухры-мухры! Ну и ясно, что австрийцы все делали для того, чтобы угодить нам во всем, чтобы не обидели как-нибудь ненароком. Война кончилась для нас 8 мая, а 16-го меня вызвали в штаб полка и говорят:
– Поедешь в академию учиться?
– А че это такое за штука? С чем ее едят?
– Дурак, – говорят. – Академия!
– И где она? Объясните!
– В Москве.
– В Москве? Я столько дома не был! Мать и отца не видел! Поеду. А насчет академии потом посмотрим, что дальше делать.
Тот «вальтер» в саквояже у меня лежал, спрятанный. Думал, с собою увезу. Глупость, конечно, не нужно было даже думать об этом. На границе в купе пришел капитан в зеленой фуражке, с ним два солдата с автоматами, а мы сидим и «керосиним». Молодые все, едем на родину. Он спрашивает:
– Товарищи, все оружие, у кого есть, сдайте.
Я так подумал, ведь не поверит, что у нас нет ничего, скажет: «Откройте». Начнет шмонать, увидит пистолет, и тогда доеду ли я до дому? Приказы-то были строгие тогда, не то что сейчас. Говорю:
– Ладно, на хрен, возьми его.
Он отвечает:
– Ну ты не обижайся, ты пойми – оружие, оно один раз само стреляет. Вот ты приедешь домой, а там какая-то кампашка – выпили, зашухарили, и ты кого-нибудь застрелил. Начнут разматывать этот клубок и до меня дойдут, а я при чем тут? Логично? Логично.
– Как боролись с фаустниками?
Это очень неприятная штука. Особенно когда в Будапеште воевали и в Вене. Там немцы и со вторых, и с третьих этажей шуруют, и из подвалов. Очень много танков пожгли. Это очень сильное оружие.
– Наркомовские танкистам полагались?
Не знаю, кто тебе что говорил, но я еще был пацан, когда попал на фронт. Вкуса водки не знал и в рот ее не брал очень долго. Да, существовали наркомовские 100 грамм, которые давали перед обедом. И, конечно, были всякие. Взять хоть старшину, который получал, или тех, которые непосредственно в боях не участвовали, – они ясно, что позволяли себе всякое. Но, как говорят, что чуть ли не пьяные в атаку шли, такого никогда не было, и я никогда не видел. Это выдумка.
– Что вы чувствовали в бою?
На этот счет могу сказать, что сейчас очень много появилось так называемых «героев». Выдумывают они хрен знает чего. Другой раз слушаешь некоторых – он говорит, а сути-то дела не знает, и сразу видно, что человек выдумал. Такой вот вопрос ему зададут: «У-у-у, нет, мы ничего не боялись… тра-та-та, тра-та-та». Я считаю, что человек единожды рождается, ему жизнь дается один раз. И, конечно, нет таких людей, кто бы не боялся. Я утверждаю на сто процентов, что люди, которые ничего не боятся, это сумасшедшие!
Перед боем у каждого в башке мыслишка такая есть: «А вернусь ли я из боя?» Но это непосредственно перед боем, а когда пошли вперед, начался бой – там уже об этом думать некогда. Там уже вылетает из башки все. Все думки нацелены на то, что противник перед тобой и или он тебя, или ты его. Кто вперед?! Кто хитрей, кто опытней?!
А когда бой кончится, тут удовлетворение какое-то: «Я все-таки остался жив». Как там будет дальше – это там уже будет. Так что в бою мне некогда дрожать, потому что и так сознание подсказывает: «Ну если суждено тебе…»
На «исах» столько погибало пацанов, а из-за чего? Выстрелили – гильзу выбросило – она на пол упала. Зарядил вторым, а гильза по полу катается. И он забывает, что сейчас будет второй выстрел, нагибается убрать гильзу и попадает под откат. А что значит «под откат»? Головы не будет сразу! И сколько вот так говоришь, рассказываешь-показываешь, как это может быть: «Ни в коем случае не наклоняйся, если команду «заряжай» выполнил. Хрен с ней, с гильзой, – пускай она катается там, потом уберешь». Часто такие вещи бывали.
– Приходилось хоронить своих товарищей?
Конечно. Вот Витька в Рычковском, вместе в училище были. Он выглянул из люка, а в это время снайпер как раз в лоб ему и врезал. Завернули в плащ-палатку и похоронили. А сообщил ли штаб родным – этого мы не знаем. Или в Котельниково Николай Хлопотнюк погиб… По сути дела – как бой, так кого-нибудь не досчитываешься, а то и несколько человек сразу.
Вот у немцев под Россошкой на каждом здоровом кубе написано – Курт Пауэр такого года рождения, здесь вот захоронен. А у нас стоит какая-нибудь хреновина: «Здесь схоронено 33 человека». Кто они такие, откуда они?
Выдавали же медальоны с бумажечкой. Так солдаты их выбрасывали. У нас же как? Отправили парня на войну – ему повесили крестик: «Бог тебя будет хранить, а все остальное выбрасывай». И у меня никакого медальона не было.
– С союзниками встречались?
Мы освободили Вену и пошли в глубь Австрии, на запад. Идем по бетонной дороге. Никакой войны уже не видно, никто не стреляет – они поняли, что им капец. Справа от нас на горизонте маячит лесок какой-то. Шоссе идет прямо, потом поворачивает и через железобетонный хороший мост идет дальше. И вдруг из этого лесочка выходят танки. Штук десять. И ба-бах! – по нам открыли огонь. Ну, сразу команда: «К бою!» Мы, значит, с шоссе в боевую линию быстро развернулись и пошли на сближение. Ну а что значит 122-миллиметровая пушка? Шарах, шарах! – четыре факела сразу вспыхнуло. Они быстренько развернулись и в лес ушли, и больше мы их не видели. Ну а эти остались гореть. Мы обратно вернулись на шоссе. Уже собрались дальше двигаться, но тут команда «стой». Ну а раз остановили – что солдату надо? Покушать. Вылезли на башню – достали у кого что есть. Артиллерия и пехота – все запрудили дорогу и дальше никто не движется. Всех остановили. Сидим на башне, едим. Вдруг смотрю – капитан идет: обмундирование на нем с иголочки, сапожки начищены, а рядом с ним идет какой-то хрениванович – видим, что военный, а по форме понять не можем, кто такой. Оказывается, офицер американский. И этот капитан говорит: «Товарищи, освободите, пожалуйста, дорогу». Ну, мы танки к обочинам прижали. А вскоре бронетранспортер с турелью показался, сзади него два «Виллиса», в каждом – шофер за рулем и двое сзади, тоже с пулеметами. Прошли четыре легковых автомобиля, за ними опять два «Виллиса» и замыкающий бронетранспортер. И все подались на нашу сторону. Кто такие? Мы-то не знаем. Потом нам сказали, что проехал какой-то генерал американский.
Когда мы ближе подтянулись к этому месту, где танки-то горели, – елки зеленые! М4 «Шерманы» – танки американские. Ну, мы их не рассматривали – на хрен они нам нужны. Горят и горят – пускай горят.
Нам дают команду, теперь идем не на запад, а идем на юг. И вот мы пошли к итальянской границе. В одном месте выкуривали эсэсовцев, которые там прятались. Там горы высокие и ущелья между ними, куда они загнали танки. И вот уже, когда наши сумели артиллерию на горы поднять, тогда их добили. С неделю мы там с ними копошились и двинулись дальше, но тут восьмое число.
– За «Шерманы» ни с кого не спросили?
Может быть, кто-то и разбирался, но нас в известность не ставили, мы ушли к итальянской границе.
– На танках какие-нибудь надписи делались?
Нет. На башне номер был. Кроме этого, были определенные опознавательные значки, например вот ромб такой трафаретный. Краской наносили: такая-то бригада, такой-то полк. Если кто-то приотстал, остальная колонна ушла, а надо найти, то саперы оставляют значки, вешки, и он по ним: «Ага. Наши пошли сюда-то. А вон туда пошли другие». Так, чтобы ему не плутать.