Я дрался на Т-34. Третья книга

– Многие ветераны вспоминают, что власовцев в плен не брали. Прямо на месте расстреливали.
Я ни разу не видал, чтобы над пленными издевались или убивали. Может, это в тылу бывало, а мы же впереди.
– Некоторые бывшие танкисты признаются, что зачастую пленных просто давили гусеницами.
Нет, только в бою давили. И один раз баб давили. В одном месте в Германии мы оказались на одной лесной дороге. С двух сторон огромные сосны, никуда не свернуть, а вся дорога забита беженцами. А нам же нужно срочно вперед, стоять там некогда было, и пришлось прямо по ним… Кто успел, убежал в лес, а кто нет, там и остались… Пыль столбом, какой-то пух летит, мука, но разве из танка что-то слышно?..
Но бои были очень жестокие. Первый наш танк сгорел – подбили по центру колес, но экипаж уцелел. На втором когда гусеницу подбили, мы выскочили. Ремонтники его осмотрели: «Ну, теперь его не скоро сделаешь!» Посадили на третий, но и его под Данцигом подбили. А однажды случилось попадание как раз в угол возле меня и ушло рикошетом. Но удар был сильный, мне аж уши заложило.
А в самом Данциге была каша, не поймешь кто где. Город постоянно бомбят и обстреливают, народ туды-сюды. И когда бои вроде утихли, нас расположили в предместье в одном поместье. И как-то мы решили сходить в город. Наш помпотех Чеботарев, я и другие ребята пошли по центральной улице, а она оказалась забита телами наших пленных. Горы людей, мы прямо по трупам шли… Их, видимо, гнали в порт, но когда поняли, что не успеют эвакуировать, с двух сторон улицы расстреляли… У них по карманам лежали записки с данными о себе, мы их собрали и сдали все в штаб.
Пришли в порт, идем по пирсу, смотрим, из подъезда дома выходят три женщины с саквояжами. Подходят к краю пирса и прямо на глазах у нас обертываются в одеяла и бросаются в воду. А там высота метра три. И две сразу утонули, а одна барахтается… Подбежали, смотрим на нее, тут ребята принесли деревянную лестницу, подали ей и еле уговорили выбраться, настолько нас боялась…
Пошли дальше, смотрим – пехотинцев куча. Может, и с батальон. Кто с каской, кто с чем, а из подъезда вроде как вода течет. Оказывается, внутри этих пятиэтажных домов огромные емкости со спиртом, и там, конечно, уже все открыто, все льется, все пьяные. Тоже было решили набрать спирта, но наш помпотех сразу сказал: «Нет! Быстро уходим, это добром не кончится!» И только отошли на квартал, смотрим, там пламя появилось, шум, крики, и как все взорвалось… Идем дальше, а там все взрывы, взрывы, да еще немцы с кораблей стали стрелять.
– И часто случались такие неоправданные потери?
А что вы хотите, пехота есть пехота. Там, конечно, больше потери… А мы хоть прикрыты от пуль, правда, мы свои танки называли «гроб с музыкой». У нас заряжающим был Иван Чеботарев из Оренбургской области. Такой блудный был парень, где угодно все мог достать. Но он был года с 18-го, так что мы против него дети были. И вот однажды он где-то нашел такое круглое, никелированное, вроде самовара с кнопками. Думали, гадали, что же это такое, а оказалось – музыка. Стали возить этот аппарат с собой, и чуть затишье, сразу включали. Поэтому с тех пор и повелось называть наш танк – «гроб с музыкой». Но как-то приходит командир взвода:
– Что это у вас там играет?
Показали.
– Все, я с собой заберу.
И все, больше мы аппарат и не видали. После Данцига стояли на Одере на переформировании. Получили новые танки, а потом нас перебросили на 2-й Белорусский фронт. Но мы пошли не на Берлин, а обошли его стороной, чтобы опередить американцев. Там, в 70 километрах от Берлина, и войну закончили.
– Как Победу праздновали?
Нам праздновать не пришлось, мы еще в боях были. Уже потом, числа 16-го или 17-го, праздновали. В лесу расстелили палатки: «Гуляйте, ребята!» Где-то в вагонах спирт нашли, натаскали его. Выпили, конечно. Но один до того обпился, что умер в бронетранспортере…
– Говорят, в конце войны было много таких случаев.
Мы слышали про них, но у нас это был единственный случай.
– А вообще часто выдавали «наркомовские» 100 граммов?
Не помню, чтобы выдавали. Если только сами доставали, то немного выпивали. Но это иногда только. И денег не выдавали. Уже после войны как-то выяснилось, что нам должны были выдавать по 600 рублей, но мы их ни разу не получали. Написали письмо в Подольск, и пришел ответ: «…во всех ведомостях есть ваша роспись о получении денег». Значит, эти начфины положили себе в карман…
– Как кормили?
В бригаде ВДВ кормили нормально. А под конец войны в основном уже сами себя кормили, потому что даже не знали, где наша кухня. Под Данцигом был случай. Подъехала кухня, ждем, пока очередь подойдет, и тут Ивашкин, из Белоруссии, крикнул: «Ребята, разбегайтесь, граната!» У него в кармане лежала граната, и, видно, чека выпала. Все кинулись врассыпную, а он как схватился за карман, взрыв – и его пополам разорвало… Кухню пробило, все течет, но больше никого не убило.
Когда в Германии вошли в первый город, Иван Чеботарев где-то раздобыл концентрат. Нашли ведро, наварили каши. Потом вдруг кто-то откуда-то принес целый ящик каких-то конфет и маринованную курятину в стеклянных банках. Оказывается, он нашел в лесу какой-то большой хороший дом, в котором жил безногий немецкий генерал:
– Давай чего-нибудь пожрать!
– Идите в подвал и берите что хотите, только меня не трогайте!
Набрали и его не тронули.
Вообще, я вам скажу удивительное дело. В Германии, сколько мы бы ни ходили, нигде ни одного солдата не тронули. За два года моей службы там ни разу никого из наших не убили. Раз побежденные – подчиняются. Что надо – берите. Я там много где побывал и понял, что жили они хорошо. И что им у нас надо было – непонятно…
А вот поляки – это предатели! Мне кажется, это нехороший народ. Сегодня они с одним, завтра с другим. Как-то мы с ребятами, человек десять, сели в машину и поехали за Одер. Не помню уже зачем. Приехали в деревню, смотрим, а в одном огороде яблоня стоит. Яблок на ней полно, и все крупные. Ясное дело, решили набрать. Постучались, выходит полячка – поляки уже заняли брошенные немцами дома.
– Откройте ворота!
– Зачем это?
– Яблок нарвем!
– Не открою, это дом бургомистра! Он уехал, но сказал никого не пускать!
Тогда мы объехали дом и подогнали машину задом прямо под яблоню. На нас стала кидаться собака, так Кузьмин, маленький такой, мы его звали рязанский косопузик, застрелил эту овчарку. Плетеный стол стоял – раздавили. Тряханули яблоню, и они посыпались прямо в кузов. И вдруг приходят три полицая с карабинами:
– Вы чего делаете?
– Ничего, яблоки рвем!
– А почему так по-варварски?!
И подают нам газету: «Здесь написано, чтобы не трогать никого!»
– Так мы и не трогаем!
Тут Володька Петров из Смоленской области вступил:
– А вы кто такие?
– Мы полицаи!
– А карабины-то у вас русские. Ну-ка дай посмотреть!
Отобрал у всех затворы и выбросил в кусты. И напоследок, перед тем как уехали, еще пригрозил им:
– Погодите, мы еще приедем и будем у вас землю делить!
Что за люди? Мы их страну освободили, шестьсот тысяч при этом погибло, а им яблок жалко. Те, кто в Польше служил, всякое рассказывали… И по ночам стреляли, даже танк у нас украли.
– Как это случилось?
На одном перегоне они умудрились отцепить последнюю платформу с танком и угнали в лес. Когда хватились, командир бригады разбушевался, всех подняли на ноги, но никто не знает, где искать… Думали уже, что разгружаться будем. А оказывается, поляки этот танк в лес загнали и командуют экипажу:
– Выходите!
Ребята же внутри спали. Но слышат, что разговор-то не наш, поняли, что тут что-то не то. Те продолжают: