Я дрался на Т-34. Третья книга

По окончании училища я был оставлен на должности командира курсантского взвода, но в мае месяце 1941 года меня направили в город Казань на курсы подготовки командиров танковых войск.
Пришлось осваивать танковую технику. Изучали в основном БТ, Т-26. Танк Т-34 в парке был всего один, и то все время под брезентом.
22 июня, в воскресенье, мы собрались в увольнение, когда услышали по радио выступление Молотова. Конечно, мы предполагали, что война будет, но это известие нас потрясло. В увольнение мы все же пошли, отметили начало войны в кафе. Тосты были только «За Победу!».
Переучивание пошло в ускоренном темпе. Тактическую подготовку осваивали «пешими по-танковому», а вождение только-только начали осваивать. Сводки с фронтов были ошеломляющие. Нам всегда говорили о силе и мощи Красной Армии. «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим» или «… от тайги до Британских морей Красная Армия всех сильней». Мы верили, что это так на самом деле, а выходило наоборот…
В начале 1942 года нас отправили в Горький для получения боевой техники. Получили мы не те танки, которые изучали на курсах в Казани, а английские «Матильды».
Расконсервировали. Я принял свой первый экипаж. Механиком-водителем был Вася Артамонов, заряжающим – татарин Ринат Хазбиулин, очень сообразительный и трудолюбивый, наводчиком орудия был младший сержант Золотухин.
Экипаж начал осваивать танк. В основном отрабатывались навыки вождения на танкодроме. Сколачивание роты заняло недели две. А потом пришел приказ: четыре танка в Москву. Командир роты отобрал четыре лучших экипажа, в том числе и мой, и поехали мы в Москву. В столице нас встретили командир 172-го батальона 202-й танковой бригады и его заместитель по технической части. Оказалось, что в одной из рот этого батальона недоставало именно четырех «Матильд».
В апреле эшелоном прибыли на станцию Верховье Орловской области. Танковая бригада была подчинена войскам 48-й армии Брянского фронта. Только приступили к разгрузке, как налетели «Юнкерсы». В бригаде была зенитная батарея. Ее четыре орудия и 20 зенитных станковых пулеметов открыли огонь и сбили один самолет. Остальные разгрузились мимо станции. Разумеется, все попытались записать сбитый самолет на свой счет, но кому его в итоге приписали, я не знаю.
Закончив разгрузку, батальон пошел в район сосредоточения, «заметая следы»: к последнему танку в колонне было привязано срубленное большое дерево. Замаскировали танки, отрыли щели для экипажей. На следующий день старший лейтенант Максимов, проверяя маскировку, не сразу обнаружил танки своей роты. Помню, подошел ко мне, спросил:
– Ну как первое знакомство с фронтовой обстановкой?
– Страшновато, когда надо разгружаться, а тут бомбы сверху…
– Это только начало.
За время марша выяснилось, что гусеницы «Матильд» скользят на склонах. Техникам пришлось наваривать через трак «шпоры», которые улучшили сцепление гусениц с грунтом.
В течение 1942 года активных боевых действий бригада не вела. В основном приходилось готовить позиции на танкоопасных направлениях. А это значит, за ночь нужно вырыть окоп для танка и к утру его замаскировать. Таких рубежей обороны на участке 48-й армии было оборудовано более восьми! Ладони превратились в сплошную мозоль. Помимо этого, сделали полигон и отрабатывали на нем вождение, взаимозаменяемость членов экипажа.
Командиры танков, помимо того что должны были отлично стрелять из пушки и пулемета, знать хорошо средства связи, должны были научиться управлять танком не только днем, но и ночью, уметь преодолевать крутые подъемы и спуски. Заряжающие – уметь хорошо стрелять из танкового оружия, чтобы в любой момент могли заменить наводчика орудия. Командирам подразделений и офицерам штаба ставилась задача изучить азбуку Морзе и уметь работать ключом. Выезды на боевые стрельбы проводились раз в неделю. В итоге некоторые заряжающие вели огонь из танкового оружия не хуже наводчиков.
В сентябре 1942 года в районе Сутолка Орловской области мы пошли в свою первую атаку. Это была одна из тех операций, которые в сводках называют «бои местного значения». Необходимо было улучшить позиции, так как противник, занимая господствующие высоты, просматривал наши боевые порядки на значительную глубину.
Подготовились основательно: изучили маршруты выхода танков из района сосредоточения к рубежу атаки, направление движения каждого танка в атаке, решили вопросы взаимодействия, расположение проходов в минных полях. Выезды на рекогносцировку маршрутов движения до переднего края обороны противника делались скрытно, офицеры надевали общевойсковую форму. Запрещалось носить танковые шлемы и комбинезоны. Надо было сохранить полную скрытность от наблюдения противника, усыпить его бдительность, создавая видимость, что мы на этом участке совершенствуем свою оборону. Необходимо было сохранить тот режим окопной жизни, который и был. А это непростая задача.
Разумеется, была проведена партийно-политическая работа, прошли партийные и комсомольские собрания, на которых «личный состав рот и батальонов с воодушевлением встретил приказ о предстоящем наступлении и единодушно выразил готовность сражаться с врагом до последней капли крови». В этих словах не было лукавства. Нам надоело все оборонять и обороняться! Так хотелось наступать!
Перед выходом батальона все танки были проверены. Командиры подразделений доложили по команде о готовности к маршруту. Прямо перед выходом Вася Артамонов, проверяя крепеж топливного насоса, свернул один из болтов. Насос расположен в труднодоступном месте, и мы долго ковырялись, пытаясь вставить этот болт на место.
В ночь на 11 сентября бригада вышла на исходные позиции для атаки и в 6.30 утра, после короткой артподготовки, пошла в наступление. Первую полосу преодолели без особого сопротивления. Мой танк шел правофланговым в боевом порядке роты. Справа никого не было, кроме пехотинцев. Мы преодолели вторую траншею, приближались к третьей, ведя огонь по противнику. Вдруг – удар, танк дрогнул и стал произвольно делать разворот. Миной было повреждено и разбито несколько траков гусеницы.
Я, механик-водитель и заряжающий вышли из танка, а наводчик остался прикрывать нас огнем из пулемета. Достали с башни запасные траки, отсоединили разрушенные траки от гусеницы и подсоединили запасные. Ослабив правый ленивец, натянули траки тросом. Быстро устранили неисправность. В это время по нам начали бить из миномета. Разрыв. Осколки вошли в грудь и в руки. Как потом выяснилось, осколок, который летел в сердце, ударился о стальную пластину, которую мы, танкисты, всегда носили в левом нагрудном кармане гимнастерки, порвав карточку кандидата в члены ВКП (б). Так что эта пластинка спасла мне жизнь. Кровь хлынула из большой раны выше колена – как оказалось, ногу тоже зацепило. Я крикнул, что ранен. Ринат достал аптечку и выскочил из танка. Оттащил меня в воронку, в которой уже собрались раненые пехотинцы. Артамонов, закончив устранение неисправности, продвинул танк вперед до укрытия и вышел из него. Подошел ко мне и спросил:
– Ну, как дела, командир?
– Вася, идите в бой. Золотухин! Принимай команду!
Уже в госпитале врачи установили, что у меня было шестнадцать ран. Многовато для первого раза…
На краю воронки лежал раненый солдат, тело которого крупным осколком рассекло пополам. Голова и туловище его находились в воронке, а ноги вверху. Он был еще жив, все просил: «Товарищ лейтенант, пристрелите меня». Ну что я мог сделать? Ему дали глоток воды из фляжки, чтобы утолить жажду, которая всегда возникает в предсмертной агонии. Последнее, что он сказал: «Друзья мои, я умираю, отомстите врагу…» Подошли санитары. Они, оказав помощь всем, кто находился вблизи танка, стали по ходу сообщения эвакуировать раненых в тыл.
После войны я уже узнал, что в том первом бою два человека были убиты и шестеро получили ранения. Было подбито два танка, которые после ремонта вновь восстановили и ввели в строй.
На бригадном медицинском пункте капитан Макарова сняла жгут с левой ноги, обработала рану, наложила на нее тампоны и сделала перевязку. Кровотечение приостановилось. Я начал терять сознание от боли и потери крови и попросил: