Когда нам семнадцать…
— «Авантюрист»! — засмеялся Павел, вставая из-за стола. — А те, кто с завода бегут?
— Ишь, как подвел, Павел Семеныч! — Лазарев скосил глаза на нас. — У меня причина на то есть…
Я почувствовал, что ему неловко, и сказал Игорю:
— Давай займемся приемником.
Мы отошли к окну, но невольно прислушивались к разговору за столом.
— Ну и у парня причина была, — закуривая, спокойно говорил Павел. — На Чукотку спасать челюскинцев… Вон ребята-то знают. Ты скажи мне, Василий, хочешь настоящим металлистом стать? Например, токарем, а?
— Что вы, Павел Семеныч! Смеетесь! Когда я смотрю, какие вы вещички на станке работаете, у меня аж нутро жжет.
— Завидуешь?
— Завидую. Только не суметь мне этого!
— Почему же?
— Вы у нас знаменитый человек на заводе, первый токарь механического цеха, а я что… Прямо от плуга.
Павел расстегнул воротник рубахи, сгреб руку Василия и просунул ее за рубашку к лопатке:
— Чуешь? Рубец на спине. А под ним, внутри, — пуля-стервятка. Колчаковец засадил, не вытащишь… Так вот, я с гражданки прямо на завод подался. Пять лет грузы таскал, как ты. А потом — в токаря. Понял?
— Понять-то понял, да ведь семья подмоги требует, Павел Семеныч. Ваньку в люди выводить надо.
— Вот упрямый человек! — уже горячился брат. — Понимаю, что из грузчиков в ученики переходить не денежно. Да ведь я сам учить тебя стану, как когда-то меня Петрович. — Павел встал и прошелся по комнате. — Слыхал о Петровиче? Старик такой у нас в цехе. Бывший токарь. Когда-то с нашим отцом на сходки хаживал…
Пока у Лазарева с Павлом шел этот разговор, мы с Игорем всё возились с приемником. Я еще раз проверил батарею, схему присоединения аппаратуры. Все, кажется, было на месте.
— А ну, попробуем! — предложил я Игорю.
Установив приемник на табурете, мы присоединили к клеммам антенну, потом «землю» — кусок ржавой проволоки, уходящей наружу сквозь отверстие в оконных рамах, — и, волнуясь, принялись за настройку. Игорь то и дело смахивал со лба пот, щупал руками обмотку, проводнички, зажимы. Но двухламповый молчал.
— Чего ты расстраиваешься? — стал я успокаивать Игоря. — Сходим к Максиму Петровичу, он поможет.
— Максим-то Петрович сделает, а вот мы, безрукие, не смогли. Плохие мы радисты! Эх, Лешка, какая мысль у меня была!
— Ну, какая?
— Да что уж теперь… Думаешь, почему у Вовки не получилось с Чукоткой? Действовал без подготовки. А вот мы приемник собирали…
— Что ты этим хочешь сказать?
— Лешка, — шепотом заговорил Игорь, — нам с тобой скоро по семнадцати. Кончим девятилетку. А что делать дальше?
— Пойду работать, — ответил я просто. — На иждивении брата сидеть не хочу.
— А мне что?
— Смотри сам, у тебя дела получше: отец профессор… И мать есть.
— А я тоже не собираюсь на отцовской шее сидеть. Ясно? Давай, Лешка, двинем радистами на полярную станцию!
— Куда, куда?
Да, попал Игорь в самую точку… Я от неожиданности не мог больше сказать ни слова.
— Ребята, чай пить! — Зина с пыхтящим самоваром в руках стояла рядом с нами.
Самовар, купленный еще когда-то отцом, был как бы фамильной драгоценностью и ставился по особо праздничным дням. Пузатенький, сияющий затейливыми узорами на своих потертых боках, самовар стоял посередине стола, посвистывая, попыхивая паро?чком. Казалось, вот-вот он возьмет да и притопнет одной из своих четырех ножек.
Медные бока его блестели, и мы с Игорем не без интереса смотрели на наши искаженные самоваром изображения.
«Значит, согласен?» — прочитал я на отраженном в самоваре лице Игоря.
Я надул щеки и закивал головой. И вдруг между нашими лицами мы увидели нахмуренное лицо Зины.
— Ну, говорите, говорите, куда собрались.
Наши лица вытянулись. «Ишь ты, услышала!» — подумал я. Игорь спрятался за самовар и из-за него выпалил:
— Ну и скажем! На Чукотку, радистами.
Крышечка чайника, которую Зина придерживала рукой, наливая заварку, упала и звонко покатилась по полу. Игорь уткнулся подбородком в стакан.
— Исподтишка хотели, как ваш Рябинин? — повысила голос Зина. — Тайком, значит, от родного брата? Нечего сказать, вырастили…
Голос Зины вдруг осекся и, закрыв глаза кончиком косынки, лежавшей у нее на плечах, она вышла из-за стола.
Наступило неловкое молчание.
— Куда же вы собрались? — строго спросил Павел.
— На полярную станцию… Да не сейчас… — пытался выкрутиться я.
— Нет уж, — снова закричала Зина. — Я им покажу Чукотку! Ремнем по одному месту!
— Тише, ты! — косясь на молчавшего Лазарева, сказал брат. — Ох, неспроста, выходит, эти лыжи! Думал, озорство одно. — Он встал, прошелся по комнате. — Ну что же, хорошо… Не маленькие, пусть решают сами. Радисты, так радисты…
Павел, походив, остановился возле меня:
— Видишь ли, Алексей, отец, отправляясь в девятнадцатом на Колчака, давал мне наказ определить тебя по литейному делу, на инженера выучить. А ты, вишь, радистом на Север захотел… Запретить не могу, иди, куда душа зовет. Одного не пойму: как случилось, что завод, который вскормил всех Рубцовых, не близок и не дорог тебе? Нет, не пойму я этого!
Глава четвертая
Что донесли радиоволны
— О-го-го! Победитель пожаловал! — Андрей Маклаков сидел развалясь за партой, с ухмылочкой поглаживая квадратный ершик волос своего великолепного «бокса». Ворот его рубахи под бостоновым пиджаком, как всегда, был расстегнут. — Тут по тебе все белугой ревели, — продолжал своим баском Недоросль. — И я, и еще кое-кто… и даже Филипп Могучий!
Филя Романюк, стоявший с Вовкой у карты, повернулся к Маклакову и угрожающе вздохнул.
— А-а! Понимаю! Ну, пожалуйста, пожалуйста! — лениво поднялся Маклаков. — Нужно мне ваше п-полярное общество… как слону боржом! — Сунув руки в карманы, он, раскачиваясь, вышел из класса.
— Иди-ка сюда, Лешка! — подозвал меня Филя. — Погляди на карту.
— Чего глядеть-то, и так известно: циклоны, погода нелетная.
Но все же я подошел, стараясь не глядеть на Вовку.
— Циклоны… Заладили одно и то же, как сороки! — сердито сказал Вовка. — А если циклоны еще с месяц просвистят? Ждать ясна солнышка? Нет, какие это там летчики! С Уэллена до льдины не могут долететь.
Распахнулась дверь, и в класс стремительно вбежала Тоня.
— Ты чего это, Вовка, своих собак распустил? — набросилась она на Рябинина. — Чуть чулки не порвали!
— А что я им, пастух?
— Хоть бы на дворе оставлял! С целой свитой в школу ходишь!.. Ой, Леша, здравствуй!
— Кому здравствуй, кому палкой по голове! — проворчал Вовка. — Все равно сбегу от вас!
— Опоздал, мальчик, — рассмеялась Тоня. — Пока вы тут у карты геройствуете, челюскинцев начали вывозить.
— Что? Что ты сказала? — Вовка был уже возле Тони.
— Только-только по радио передали. Вывезли с льдины несколько человек.
— Как — вывезли? Кто? — стал допрашивать Вовка.
— «Кто, кто»! Твои летчики! — Тоня отошла от ошеломленного Вовки и тихо спросила меня: — Тебе передали записку?
На уроке немецкого языка, усаживаясь, Вовка вдруг громко сказал:
— Подумаешь, спасли несколько человек. А их сто!
— Ахтунг, ахтунг, геноссе! — добродушно успокаивала Мария Павловна. Волосы ее, затейливо убранные на голове, возвышались монументальной башней. — Сегодня мы с вами займемся…
Но мы ничем не успели заняться. В классе вдруг раздалось собачье повизгивание. Затем послышались удары коготков по крашеному полу, и от парты Недоросля в сторону Марии Павловны побежала косолапенькая Малявка. На хвосте у нее, стоявшем торчком, подрагивал пышный бумажный бант с крупной чернильной надписью: «Полярная собачка В. Рябинина».
Раздался смех. Малявка тем временем добежала до учительницы и с подвизгом тявкнула на нее. Мария Павловна, обомлев, поднялась со стула. Малявка вцепилась ей в платье. Мария Павловна повернулась. Повернулась вместе с ней и собачка. Учительница повернулась еще и еще и закружилась, словно в танце, и вместе с ней кружилась и Малявка.
