Том 4. Солнце ездит на оленях

— Тогда мы запрем ее, посадим на цепь, — сказал доктор.
— Она умрет.
— У тебя что-то все умирают. Мы не дадим умереть, — пообещал доктор. — Будем кормить.
— Все равно умрет. Лайке нужен я, мне нужна лайка.
— Ладно, придумаем что-нибудь, — пообещал доктор и ушел. Он заказал всем своим сотрудникам искать человека, который согласился бы подержать лайку, пока ее хозяин в больнице.
С кровати, на которой лежал Колян, был виден большой кусок неба, озеро Имандра, за ней горы. Колян постоянно глядел туда, словно ничего другого не существовало на свете.
Там шла весна. Дни быстро росли. Горы сбросили зимнюю снеговую шубу. Только на самых макушках, на темечках гор, в холодной высоте, остались белые шапочки наподобие докторской. При восходах и закатах солнца, при утренних и вечерних зорях они так сияли, что казалось, будто на горах жгут костры.
Над Имандрой и днем и ночью шумели птицы: прилетали, кружились, улетали, плавали в полыньях.
С тоской и завистью Колян следил за птицами, вскакивал с постели, подбегал к окну. Уложенный насильно в постель, начинал жалобно причитать:
 
 
В тундре умерла злая пурга.
 
Зацветают цветы.
 
Важенки рожают телят.
 
Рыба идет из моря в озера метать икру,
 
Идет навстречу воде.
 
Ей нипочем ни пороги, ни падуны,
 
Она прыгает через них.
 
А птицы совсем одурели от счастья,
 
Строят гнезда, кладут яйца, поют
 
И совсем не замечают, что крадется охотник.
 
Мой народ выехал из поселков на тони,
 
Ловит самую вкусную рыбу — семгу.
 
Только я, Колян, — несчастный безнадега.
 
Нет у меня ни радости, ни надежды.
 
Доктор не пускает меня в тундру.
 
Не жить мне в прохладной куваксе,
 
Где пол из мягкого ягеля,
 
Где вольно гуляет ветер.
 
Доктор гонит мою лайку.
 
 
Колян заметил, что лодку, которую облюбовал для побега, вывезли на берег Имандры. Он сам пошел к доктору и сказал:
— Я поправился. Пусти меня домой!
Доктор заглянул ему в рот, послушал своей трубкой грудь, спину и отказал:
— Нельзя домой, рано.
— Тогда я умру, — сказал Колян.
— Потерпи немного, не умирай одну недельку. — Доктор взял Коляна за плечо и начал шатать туда-сюда, приговаривая при этом: — Да если такие будут умирать, кто же останется?! Ты ведь крепыш, герой.
К общей радости, наконец, отыскался человек, согласный взять Черную Кисточку. Это был сторож из казармы разнорабочих. Он пришел проведать Коляна. Выдавая халат, ему рассказали, какая у них печаль. Колян требует лайку, и она рвется к нему, измучила всех, хоть убивай ее.
— Да разве она здесь? — удивился сторож. — Я ж думал: сгибла. Как увели парня в больницу, так и не стало ее.
— Не отходя, крутится возле больницы.
— Ладно, приберу ее, — согласился сторож. И во время свидания успокоил Коляна: — Твою лайку я приголублю. Ни с голоду, ни с тоски не умрет. Буду приводить к тебе на поглядок. Лежи спокойно, поправляйся.
И тотчас после свидания подманил Черную Кисточку куском хлеба — она была голодна и вообще не чуралась сторожа, — подхватил на руки и поднял так перед окном, что парнишка и собачонка хорошо видели друг друга. Лайка от радости визжала, вертела не только хвостом, а всем задом, порывалась прыгнуть сквозь стекло. Колян рванулся встать и побежать, но санитары сделали лучше — передвинули его постель ближе к окну. Друзей разделяло только одно стекло.
По два раза в день, утром и вечером, сторож приводил лайку на свидание. Все остальное время держал на привязи. Но не говорил об этом. Получалось, что лайка живет сытно, вольно, счастливо. Зажил спокойней и Колян, быстро пошел на поправу.
При очередном обходе доктор сказал ему:
— Вот теперь можешь домой.
— Куда — домой, в казарму?
— В казарму тебе незачем. Домой, к отцу, к оленям.
— Ты смеешься. Увидит солдат и завернет в казарму. — И Колян начал уверять доктора: — Я знаю. Теперь не обманешь меня.
Да, такое вполне могло случиться: дорога строилась под военной охраной, а в то жестокое время охрана не считалась с докторскими справками.
— А ты не ходи встречь солдатам, ты обегай их, — посоветовал доктор.
Коляна позвали в другую комнату, принесли ему прежнюю одежду и выдали бумагу, которая освобождала его по младости лет и слабости здоровья от всякой работы на постройке.
Выйдя из больницы, Колян остановился, ослепленный солнцем. Раньше он постепенно привыкал, как разгоралось оно весной, удлинялись дни, сокращались ночи, переходили из черных в белые. Тут он пролежал все эти перемены в больнице, и они сделались словно разом. И лежал-то не так уж долго — один месяц, а столько всяких перемен. Снег уцелел только на макушках самых высоких гор. Имандра сбросила почти весь лед и сияет так же ослепительно, как и солнце, на нее так же больно глядеть. Улица поселка залита черной грязью. Для переходов из дома в дом положены где камни, где доски.
Попривыкнув к солнцу, Колян пошел в казарму разнорабочих. Там его верные друзья: сторож и лайка. Встретили его оба друга так бурно, обнимали так крепко, что Колян испугался: «Спустят с меня последнее, оставят совсем голяком». На погрузке и выгрузке дров, часто нескладных, суковатых, он сильно оборвался.
Лайка кончила тем, что, свернувшись калачиком, улеглась у ног Коляна. А сторож угостил его крепким чаем и немножко подзашил разлохматившуюся одежонку.
Потом Колян решил проведать облюбованную лодку. Милая ему лодка лежала вверх днищем на каменистом берегу Имандры. В тот момент хозяин красил ее: одна половина уже была зеленая, точь-в-точь как летняя лужайка. Некоторое время парень наблюдал за работой издали и радостно думал про лодку. Красивая будет, не видывал еще такой. В Веселых озерах лодки красили черной смолой, а бывало, и оставляли совсем некрашеными. Быстро работает, скоро кончит. Потом лодка сохнуть будет дня три… А потом… Тут Коляну стало стыдно: лодку-то заберет он, а красит хозяин… Если уж нельзя иметь вполне свою лодку, то хоть немножко надо заработать ее. И угнать тогда будет не так стыдно. Колян осмелился, подошел к хозяину лодки и сказал:
— Давай помогу. Ты устал, наверно.
— Да, намахался. — Лодочник нерешительно протянул Коляну кисть. — Умеешь ли?
— Сколько раз помогал отцу. А ты гляди.
— Оно и правда. — Лодочник передал кисть. — Тут мудрости немного надо: втирай посильней, и будет хорошо.
Колян так старался, что хозяин разрешил ему окрасить всю вторую половину лодки, сам только последний разок прошелся кистью — для блеску.
— Теперь пойдем обедать, — сказал он, подхватывая ведерко с краской. — За работу полагается платить. Денег ты не просишь, работал в свое удовольствие. Давай хоть угощу.
Но Колян отказался, подумав про себя: «Знал бы он, почему я красил, по-другому угостил бы меня».
Крепко зажав в руке бумажку от доктора, Колян бродил по поселку и строительной площадке. Завидев солдата и вообще всякого человека в одежде со светлыми пуговицами, он поспешно поворачивался к нему спиной. Завидев лапландца — их легко было узнать по обличью, — он начинал расспрашивать, есть ли на стройке люди из Веселых озер. Люди называли свои поселки и советовали Коляну больше спрашивать, сильней искать. Людей много, они собраны со всей Лапландии, из самых разных мест. Но от скудной жизни и тяжелой работы все стали на одно лицо, все рваны, грязны. Теперь ни родного отца, ни брата не узнаешь без спросу. И люди с горькой усмешкой оглядывали себя: их будто и впрямь только что рвали собаки, а потом вываляли в грязи.