Не все трупы неподвижны

– Халло!
– Халло, родной! Что делаешь?
– Готовлю организм к обеду. А ты что делаешь?
Супруга хихикает:
– Читаю твою книгу. Потрясающе! Как будто с тобой разговариваю. Книга такая же вредная, как и ты.
– Значит, соскучилась по мне?
Марина фыркает:
– Вот ещё!
Я возмущён. Вот всегда она так! Никакой лирики.
– Врёшь ведь?
– Вру.
Мне становится приятно, но Марина тут же меняет тему разговора:
– Как ты себя чувствуешь?
Началось…
– Плюс-минус, а в среднем – сгодится. Баланс не нарушен.
– Таблетки пьёшь?
– Пью.
– Теперь врёшь ты?
– Честное благородное. Клянусь чудотворным источником!
– Намочил футболку?
Я машинально оглядываюсь на стул, на спинке которого сохнет влажная футболка.
– Конечно. Теперь буду в ней спать.
Марина радуется:
– Видишь, как благотворно на тебя действует Лурд. Раньше ты по-другому говорил. Сопротивлялся.
– Раньше я был идиотом.
– Это ещё скромно сказано, – замечает Марина. – Ладно, мне пора, родной. Держись там.
– Я держусь.
– Тогда чюсс?
– Чюсс!
После разговора с женой включаю телевизор. На душе отчего-то тягостно. Пусть хотя бы телевизор попытается разрядить атмосферу. Укладываю себя на диван и разглядываю мельтешение рисованных существ на экране. Опять мультики на французском. Ну и ладно. До обеда ещё полчаса. Я закрываю глаза.
Нужно заметить, что во Франции приёмы пищи не совпадают с немецкими или русскими. То, что я по привычке называю обедом, здесь называется завтраком (le dejeuner). А наш завтрак по французской терминологии – малый завтрак (le petit dejeuner). Таким образом, наш ужин превращается в обед (le diner), и после него никто ничего уже не ест. Зато этот вечерний ужин-обед самый плотный. Местный обеденный ужин состоит из закусок, салатов, горячих мясных или рыбных блюд, сыров, десертов. Оказывается, люди даже едят по-разному. Как же тут можно найти общий язык?
Полчаса пролетает незаметно, и вот я уже опять на ногах. Перед тем как спуститься в столовую, отправляю себя для порядка в ванную. Щёлкаю выключателем. Лампочка под потолком тихо говорит мне «кря». Всё понятно – сгорела. Кое-как помыв в темноте руки (это жизнь в золотом миллиарде, братан!), наказываю себе сообщить об аварии хозяевам отеля.
Обед проходит в привычно траурной обстановке. Обитатели «Галльского петуха» в молчании расправляются с котлетами. В конце трапезы говорю Кассандре про сгоревшую лампочку. Златовласка переводит мои слова остальным. Франсуа, поглаживая клубящуюся, как серый дым, бороду, важно изрекает что-то похожее на «я рассмотрю вашу просьбу в удобное для себя время». О’кей. Спасибо, что не отказал.
Всё же, едва я приземляю себя на диване для послеобеденной дрёмы а-ля Уинстон Черчилль, как слышу непонятный шум за дверью номера. Ругая себя за неуместное любопытство, поднимаюсь и выглядываю в коридор. Так и есть. Дверь в ванную комнату распахнута настежь. Значит, кто-то там в темноте возится с потухшим источником света. Подхожу ближе, чтобы познакомиться с Данко. Вот те раз! Оказывается, это Анибаль. Парень взгромоздился на табурет и, громко сопя, вкручивает в патрон новую лампочку взамен перегоревшей. А я-то думал, что бедняга так туп, что даже пальцы на своей руке не сосчитает.
Пока я стыжу себя за высокомерие, Анибаль спрыгивает с табурета и нажимает на выключатель. Лампочка вспыхивает ярким ровным светом. Ура! Да будет свет!
– Спасибо, Анибаль. Хочешь печенье?
Парень застенчиво отводит взгляд. Я понимаю: глупый вопрос. Кто же не хочет?
– Зайди ко мне. Я дам тебе целую коробку ванильного печенья.
– Мама’ не разрешает заходить в номера, – говорит Анибаль.
– Не бойся. Я ей не скажу.
Анибаль секунду нерешительно переминается с ноги на ногу, но соблазн слишком велик. Сами понимаете: целая коробка печенья!
Заходим ко мне. Анибаль останавливается на пороге. Дверь он на всякий случай не закрывает. Видно, что оттуда его даже трактором не стронешь. У зубастой Луизы послушный сын. Я неторопливо роюсь в своих вещах. В них можно очень долго искать печенье, потому что оно лежит на подоконнике за розовой гардиной. Прости меня, Анибаль.
– Скажи, где ты был в субботу вечером?
– Это когда?
– Два дня назад.
Анибаль думает, наморщив широкий лоб.
– Мы с братом всю ночь ловили рыбу.
– Всю ночь? Неужели Адольф никуда не ходил?
– Нет.
– А что он делал?
– Ругался.
– На тебя?
– Нет. Он меня любит. Всегда берёт на рыбалку, хотя я глупый.
Анибаль показывает язык.
– А ты Адольфа любишь?
– Да.
– А родителей любишь?
– Нет.
– Почему?
– Они меня ругают.
– А на кого в субботу ругался Адольф?
– На рыбу.
– Почему?
– Потому, что её не было.
– Значит, ты не видел, кто приехал в отель поздно вечером?
– Нет.
– А кого видел?
– Никого.
Так я и знал! Раздражённо ворошу содержимое дорожной сумки. Может, уже пора найти печенье?
– А Кассандру видел?
– Нет.
– Почему?
– Она не ходит с нами на рыбалку.
– Почему не ходит? Вы её звали?
– Нет.
– Почему?
– Я её боюсь.
Я удивлённо смотрю на блаженного.
– Почему ты её боишься?
Анибаль робко делает шаг ко мне и понижает голос до свистящего шёпота:
– Она ушла, а потом вернулась! Я не знал, что фантом может возвращаться!
Фантом? Что это? Призрак? Это французское слово я не знаю. Нужно будет спросить у Кассандры.
– И что? Что плохого в том, что фантом может возвращаться?
– Это не Кассандра.
– А кто?
– Не знаю.
Как это? Я ошеломлённо смотрю на Анибаля. Час от часу не легче. Трудно понять слабоумного, да ещё говорящего на другом языке. Мой допрос прерывает Луизин голос из туфлей: «Анибаль! Ты где?» Парень испуганно оглядывается на дверь.
– Я должен идти, мсье.
Ничего не поделаешь. Достаю коробку с печеньем из-за гардины.
– Так вот она где! Бери, Анибаль, угощайся. Спасибо за помощь.
Анибаль хватает коробку и исчезает. Я усаживаю себя на диван. После разговора с дефективным голова тяжёлая, как груда кирпичей. Ну и что я узнал? Анибаль любит брата: тот с ним добр, берёт на рыбалку. Отца и мать Анибаль не любит: они его ругают. Кассандры боится: это не она. А кто? Кто эта милая золотоволосая, голубоглазая малышка-эльф? Наверное, не зря Марина сказала, что Кассандра – девочка с секретом. Как в этом разобраться? Может, начать употреблять чудотворную воду? Шучу.
Погода так и не налаживается – остаётся такой же сырой и прохладной, поэтому до ужина я торчу в номере. Пью кофе. Скучаю. Слышу, как тётка Шарлотта зовёт Кассандру, высунувшись в коридор. Тётке Шарлотте не хватает общения. Мне же не хватает Агафона с его рассказами о папиных выкрутасах. Марина на сегодня уже отзвонилась, а самому мне звонить некому.
Вдруг в моей просверленной голове возникает новая мысль: почему я решил, что ночной гость умер ночью? Возможно, это случилось рано утром? Обдумав так и сяк свежую идею, отказываюсь от неё. Маловероятно. Последняя в его жизни неприятность произошла с неизвестным сразу после приезда в «Галльский петух». Иначе ему пришлось бы провести ночь где-то в отеле. А это неизбежная суета с размещением, шум. Я никакого шума не слышал. Если Луиза уже спала, кто тогда встретил человека, который не приезжал? Франсуа? Но Франсуа – инвалид. Вряд ли он способен перенести мёртвое тело в сарайчик. Даже если бы ему помогала Кассандра. Адольф и Анибаль в этом мероприятии участия не принимали. Они всю ночь были на рыбалке. Хотя утром Адольф вполне мог знать о трупе в сарайчике. Не зря же он так злобно прогнал меня прочь. Так кем же ты был, покойник?
Поскорее закончив ужин с семейством Камбрэ, сижу в своём номере перед телевизором. Думаю. В «Галльском петухе» происходит что-то скверное. Даже Кассандра больше не улыбается. Про остальных и говорить нечего.