Не все трупы неподвижны

Марина довольно хихикает.
– Что делаешь?
– Перевариваю обед.
– Знаешь, мне пришла в голову классная идея.
Вообще-то я уже опасаюсь классных идей своей жены, поэтому осторожно интересуюсь:
– Какая, золотко?
– Сделай несколько хороших фотографий на память о Лурде. Санктуарий, крепость, отель. В общем, сам знаешь что.
Я недовольно бурчу:
– Не докучай мне с такими пустяками. И без этого хватает забот.
Кажется, что вопрос исчерпан, но Маринка начинает подлизываться:
– А для меня, дорогой? Ты же меня любишь? Ну, постарайся разочек. Всего десяток снимков.
Когда супруга просит меня таким умильным голосом, я не могу устоять. Куда только девается моё врождённое упрямство и приобретённая удаль? Хватаюсь за последнюю возможность отказаться:
– Мы забыли взять с собой фотоаппарат.
Марина снисходительно укоряет:
– Ну что ты, милый. Он лежит где-то в сумке.
Вот чёрт! Я никак не могу привыкнуть к тому, что Марина ничего не забывает.
– Значит, договорились? Соглашайся уже!
Сдаюсь. Действительно, ни капли удали. А может, я подкаблучник?
– О’кей. Я посмотрю, что можно сделать.
Марина прощается. И слава богу, а то ещё вспомнит про таблетки.
– Только не забудь. Ты же обещал. Чюсс!
– Чюсс!
С досадой отправляю себя искать в сумке фотоаппарат. Впрочем, я согласился на фотосъёмку исключительно из-за того, что мне внезапно пришла в голову собственная классная идея: сделать фото всех действующих лиц этой истории. А вы что подумали?
Скрипучая лестница громко оповещает имеющих уши о том, что в «Галльский петух» прибыли гости. Из коридора доносится непонятный разговор на французском. Я узнаю только голос из туфлей. Значит, посиделки по-семейному в столовой закончены. Ладно, за ужином познакомлюсь с новичками. Кассандра говорила, что это какие-то бельгийцы и болгарин. Машинально барабаню пальцами по фотоаппарату. На моём тайном языке это означает: «Нужно обязательно попросить Анибаля достать мне семейный фотоальбом Камбрэ».
Смотрю на часы. До ужина ещё есть время. Постановляю, не откладывая дело в долгий ящик, сейчас же найти блаженного. Постановил – исполняю. Спускаю себя по лестнице на первый этаж. На всякий случай заглядываю в гостиную. Анибаля там нет. В гостиной верховодит мсье Франсуа с Библией на коленях, распятием на шее и Иисусом в сердце. Почтенный волосатый кактус нацелил клюв своего багрового носа на телевизор и сердито ворчит. По-моему, не стоит так волноваться из-за пары полуголых певичек. А может, ему чудотворной воды налить?
Вывожу себя на улицу, спускаю с крыльца на грешную землю. Здесь хорошо. На буках каркают вороны, запах зелени щекочет ноздри, пиренейский ветерок освежает мысли. Возле крыльца сверкает блеском стали и хрома тяжёлый мотоцикл. Настоящий «Харлей-Дэвидсон» – мотоцикл-легенда и голубая мечта каждого байкера. Возле пафосного моцыка возится с вещами квадратный коротышка, закованный в кожаную куртку, покрытую заклёпками. В этой непробиваемой куртке он напоминает обученный ходьбе булыжник. Рядом с байкером высится байкерша – неопределённого возраста, но симпатичная женщина с длинными светлыми волосами, распущенными по воротнику куцей кожаной курточки. На стройных ногах стильные сапоги с высокими каблуками. Ломким голосом женщина руководит действиями коротышки.
– Бонжур! – приветствую я новых постояльцев.
– Бонжур, мсье! – дружно откликаются байкеры.
– Меня зовут Вадим Росс, – представляюсь я. – Я живу в отеле.
– Жанна де Миньон, Жан де Миньон. Мы из Брюсселя.
Аристократы, что ли? Я усмехаюсь про себя. Подумаешь «де Миньон»! Фу ты ну ты, ножки гнуты! Бельгийцы говорят что-то ещё, но для меня их речь слишком быстра, поэтому, выразив лёгкое непонимание, я махаю де Миньонам на прощание и исчезаю за углом. Прогуляюсь-ка на задах отеля. Глоток свежего воздуха мне не повредит.
В сопровождении серых туч передвигаю себя со скоростью перегруженной улитки по заросшей тропинке к сарайчику. На моё счастье, грозного Адольфа не видно, и я отважно плетусь всё дальше.
Прохожу несколько метров среди зарослей и почти натыкаюсь на Анибаля, широко шагающего мне навстречу с удочкой в руках. Дуралей появляется из кустов так внезапно, словно его отрыгнул холм. Увидев меня, он безотчётно пытается зарыться в свою одежду, но на нём только синий рабочий комбинезон, усеянный грязными пятнами.
– Бонжур, Анибаль!
– Бонжур, мсье.
Парень робко улыбается и пытается меня обойти, но я преграждаю ему дорогу. Печенья у меня больше нет, поэтому я дружески предлагаю:
– Хочешь, я дам тебе пять евро, Анибаль? Поверь, с деньгами жить намного веселее.
Иллюстрирую свои слова заманчиво хрустящей купюрой.
– Хочу.
Мои слова были призваны мотивировать его предпринимательскую жилку, но глаза Анибаля загораются такой радостью, что я с сожалением думаю: «Эх, хватило бы и одного евро».
– Я дам тебе пять евро, а ты принесешь мне ваши фотографии. Мадам Луизы, мсье Франсуа, Кассандры, Адольфа. Всех вас. Сделаешь?
Анибаль нерешительно переступает с ноги на ногу.
– Мама’ будет ругаться.
– А мы ей не скажем.
Выход найден. Анибаль облегченно вздыхает. Оказывается, как всё просто!
– Хорошо.
Он протягивает руку за пятёркой, однако я прячу её в карман.
– Тогда я жду тебя в своей комнате. Принесёшь фото – получишь пять евро. О’кей?
Нечаянная прелесть Анибаля в том, что бедолага не задает дурацких вопросов: «А зачем тебе наши фотки? А что ты будешь с ними делать? И вообще, какое тебе дело до семейства Камбрэ?» Попросил хороший человек, значит, надо. Лишь бы мама’ не ругалась.
Расстаюсь с Анибалем и возвращаю себя в отель. Бельгийских байкеров у крыльца нет. Видимо, отнесли свой багаж наверх и сейчас осваиваются в номере. Едва успеваю отдышаться у себя на диване, как в дверь несмело стучат. Открываю. Анибаль пугливо входит и, как в прошлый раз, останавливается на пороге. В руках он держит потрёпанный пухлый альбом.
– Спасибо, Анибаль. Вот твои деньги. Можешь купить себе много печенья.
– Я коплю.
– На что?
– На подарок Адольфу.
Я удивлён.
– А что ты хочешь ему подарить?
– Не знаю. Я же глупый.
Анибаль показывает язык.
Мне необходимо остаться одному, чтобы переснять фотографии, поэтому строго говорю слабоумному:
– Я ненадолго оставлю альбом у себя. После ужина заберёшь. О’кей?
– Хорошо.
Больше я не хочу изводить себя его скудоумием; прощаюсь:
– Оревуар!
– Оревуар, мсье.
Закрываю за Анибалем дверь на ключ, сажаю себя к столу, открываю фотоальбом. Неторопливо перелистываю картонные страницы, внимательно рассматривая картинки чужой жизни. Сначала идут старые чёрно-белые фотографии с обломанными углами, затем их сменяют современные цветные. Вот помолодевшая на полвека тётка Шарлотта с прабабкой бульдожки Стичи на руках. Вот безбородый Франсуа на своих двоих. Вот он и счастливая Луиза на свадьбе в Сете. А зубищи-то у неё и в молодости были будь здоров. Вот пригожий мальчик Адольф в матросском костюмчике. Фирменного злобного взгляда пока нет и в помине. Вот карапуз Анибаль, с неизменной улыбкой на огромной голове, доверчиво прижался к мамкиным коленям. Я смотрю на фото и грустно размышляю о том, почему же наши милые, с незамутнёнными глазками дети с возрастом часто превращаются в кровожадных типов, исподлобья глядящих на весь белый свет.
Переворачиваю последнюю страницу альбома. Ни одной фотографии Кассандры в нём нет. Похоже, что их кто-то удалил. Кто? Вот тебе и ещё одна тайна семьи Камбрэ. Зато есть несколько снимков Жискара. Давно открытый мною закон всемирной компенсации работает и в Лурде. Этот закон гласит: если в этом месте чего-то нет, то обязательно найдётся что-то другое. Моряк с сигарой в зубах позирует на палубе большого белоснежного катамарана. Судно пришвартовано к набережной, вдоль которой тянется ряд невзрачных домишек. На набережной высажены пузатые, с растрёпанными верхушками, средиземноморские пальмы. Сет? Вытаскиваю фото из альбома. На обратной стороне написана дата и адрес. На всякий случай запоминаю. Потом откладываю альбом в сторону. Ясно, что если я хочу узнать о Камбрэ больше, нужно ехать в Сет и встретиться с Жискаром. Но как мне туда добраться? От Лурда до Сета добрых четыреста километров. По немецким меркам – край света. Да и по французским не ближе.