Лирика 30-х годов

  
Морячка
 
 
 
Уезжал моряк из дoму,
 
Стал со мною говорить:
 
 —  Разрешите вам на память
 
Свое сердце подарить.
 
 
 
И, когда я плавать буду
 
Где-то в дальней стороне,
 
Хоть разочек, хоть немножко
 
Погрустите обо мне.
 
 
 
Я ответила шутливо,
 
Что приятна эта речь,
 
Но такой большой подарок —
 
Неизвестно, где беречь.
 
 
 
И к тому ж, товарищ милый,
 
Разрешите доложить:
 
Чтобы девушка грустила —
 
Это надо заслужить.
 
 
 
Он обиделся, наверно,
 
Попрощался кое-как:
 
Шутки девичьей не понял
 
Недогадливый моряк.
 
 
 
И напрасно почтальона
 
Я встречаю у ворот:
 
Ничего моряк не пишет,
 
Даже адреса не шлет.
 
 
 
Мне и горько, и досадно,
 
И тоска меня взяла,
 
Что не так ему сказала,
 
Что неласковой была.
 
 
 
А еще того досадней,
 
Что на людях и в дому
 
Все зовут меня морячкой,
 
Неизвестно почему.
 
 
  
Вишня
 
 
 
В ясный полдень, на исходе лета,
 
Шел старик дорогой полевой;
 
Вырыл вишню молодую где-то
 
И довольный, нес ее домой.
 
 
 
Он глядел веселыми глазами
 
На поля, на дальнюю межу
 
И подумал: «Дай-ка я на память
 
У дороги вишню посажу.
 
 
 
Пусть растет большая-пребольшая,
 
Пусть идет и вширь, и в высоту
 
И, дорогу нашу украшая,
 
Каждый год купается в цвету.
 
 
 
Путники в тени ее прилягут,
 
Отдохнут в прохладе, в тишине
 
И, отведав сочных, спелых ягод,
 
Может статься, вспомнят обо мне.
 
 
 
А не вспомнят: — экая досада, —
 
Я об этом вовсе не тужу:
 
Не хотят — не вспоминай, не надо, —
 
Все равно я вишню посажу!»
 
 
  
На горе — белым-бела
 
 
 
На горе — белым-бела —
 
Утром вишня расцвела.
 
Полюбила я парнишку,
 
А открыться не могла.
 
Я по улице хожу,
 
Об одном о нем тужу.
 
Но ни разу он не спросит,
 
Что на сердце я ношу.
 
Только спросит — как живу,
 
Скоро ль в гости позову…
 
Не желает он, наверно,
 
Говорить по существу.
 
Я одна иду домой,
 
Вся печаль моя со мной.
 
Неужели ж мое счастье
 
Пронесется стороной?
 
 
  
Александр Прокофьев
   
Товарищ
 
 
А. Крайскому
 
 
 
Я песней, как ветром, наполню страну
 
О том, как товарищ пошел на войну.
 
Не северный ветер ударил в прибой,
 
В сухой подорожник, в траву зверобой, —
 
Прошел он и плакал другой стороной,
 
Когда мой товарищ прощался со мной.
 
И песня взлетела. И голос окреп.
 
Мы старую дружбу ломаем, как хлеб!
 
И ветер — лавиной, и песня — лавиной…
 
Тебе — половина, и мне — половина!
 
 
 
Луна словно репа, а звезды — фасоль…
 
«Спасибо, мамаша, за хлеб и за соль!
 
Еще тебе, мамка, скажу поновей:
 
Хорошее дело взрастить сыновей,
 
Которые тучей сидят за столом,
 
Которые могут идти напролом.
 
 
 
И вот скоро сокол твой будет вдали,
 
Ты круче горбушку ему посоли.
 
Соли астраханскою солью. Она
 
Для крепких кровей и для хлеба годна.
 
Чтоб дружбу товарищ пронес по волнам, —
 
Мы хлеба горбушку — и ту пополам!
 
 
 
Коль ветер — лавиной, и песня — лавиной,
 
Тебе — половина, и мне — половина!
 
 
 
От синей Онеги, от громких морей
 
Республика встала у наших дверей!
 
 
  
Разговор по душам
 
 
 
Такое нельзя не вспомнить. Встань, девятнадцатый год!
 
Не армии, скажем прямо, — народы ведут поход!
 
Земля — по моря в окопах, на небе — ни огонька.
 
У нас выпадали зубы с полуторного пайка.
 
Везде по земле железной железная шла страда…
 
Ты в гроб пойдешь — не увидишь, что видели мы тогда.
 
Я всякую чертовщину на памяти разотру,
 
У нас побелели волосы на лютом таком ветру.
 
Нам крышей служило небо, как ворон, летела мгла,
 
Мы пили такую воду, которая камень жгла.
 
Мы шли от  предгорий к морю, — нам вся страна отдана,
 
Мы ели сухую воблу, какой не ел сатана!
 
Из рук отпускали в руки окрашенный кровью стяг.
 
Мы столько хлебнули горя, что горе земли — пустяк!
 
И все-таки, все-таки, все-таки прошли сквозь огненный
 
   шквал.
 
Ты в гроб пойдешь — и заплачешь, что жизни такой
 
   не знал!
 
Не верь ни единому слову, но каждое слово проверь,
 
На нас налетал ежечасно многоголовый зверь.
 
И всякая тля в долине на сердце вела обрез.
 
И это стало законом вечером, ночью и днем,
 
И мы поднимали снова винтовки наперевес,
 
И мы говорили: «Ладно, когда-нибудь отдохнем».
 
Бери запоздалое слово и выпей его до дна,
 
Коль входит в историю славы единственная страна.
 
Ты видишь ее раздольный простор полей и лугов…
 
Но ненависть ставь сначала, после веди любовь!
 
Проверьте по документам, которые не солгут, —
 
Невиданные однолюбы в такое время живут.
 
Их вытянула эпоха, им жизнь и смерть отдана.
 
Возьми это верное слово и выпей его до дна.
 
Стучи в наше сердце, ненависть! Всяк ненависть
 
   ощетинь!
 
От нас шарахались волки, когда, мертвецы почти,
 
Тряслись по глухому снегу, отбив насмерть потроха.
 
Вот это я понимаю, а прочее — чепуха!
 
Враги прокричали: «Амба!»
 
   «Полундра!» — сказали мы.
 
И вот провели эпоху среди ненавистной тьмы.
 
Зеленые, синие, белые — сходились друг другу в масть,
 
Но мы отстояли, товарищ, нашу Советскую власть.